Про себя Гризельда удивлялась тому, как явно Флоренция умеет забывать о своей помолвке. Флоренция сказала, что с помолвкой тоже не все просто. Лодка плыла, воцарилось молчание.

— Правду сказать, — заговорила Флоренция, — такие женщины, как мы — такие, какими мы стали, — неспособны жить ни без мужчин, ни с ними в мире, каким он был раньше. А если мы изменимся, а они — нет, то нам не дождаться от них помощи. Мы будем несчастными уродами, как Виола в «Двенадцатой ночи», как гарпии и горгоны мисс Харрисон. Ты не думаешь, что игнорировать половой инстинкт может быть опасно? Не боишься, что через двадцать лет изучения «Золушки» начнешь тосковать по детям, которых так и не родила?

— Вполне возможно, — сказала Гризельда, поднимая капающее весло и держа его на весу, чтобы повернуть лодку. — Но через двадцать лет беременностей, лихорадок, родов, сидения в четырех стенах — очень возможно, что я начну тосковать по «Золушке».

— Дороти, ты все молчишь. Ты допускаешь, что влюбишься и выйдешь замуж?

Дороти мысленно пересмотрела хранящийся у нее в душе образ доктора Барти. За то время, что она провела в Ньюнэме, доктор стал значительно менее материален. А именно — утратил пол. Осталась только улыбка, словно от Чеширского кота. Дороти стремительно пригнулась — лодка скользнула под плакучую иву, и сверху посыпались листья.

— Думаю, лучше всего предполагать, что нет, — ответила она. — Но никогда заранее не знаешь. Как вы думаете, право голоса поможет?

— Если женщин допустят на выборы, это уберет унизительное различие между ними и мужчинами — одно из многих. И тогда, может быть… в каком-то новом мире… женщины и мужчины смогут разговаривать друг с другом. Как люди. А сейчас вся эта агитация только делает женщин еще больше… женщинами, а мужчин — более сердитыми, более мужчинами. Конечно, женщины должны иметь право голоса. Но я не уверена, что право голоса как-то повлияет на то, что меня пугает. — Гризельда помолчала. — А вот если я напишу по-настоящему хорошую книгу, это может помочь. Или если ты изобретешь новую хирургическую операцию или откроешь новое лекарство.

— Ага, — мрачно заметила Флоренция. — Женщина обязательно должна добиться сверхъестественных успехов. Она не может ничего делать просто так, оттого что у нее есть на это право. Она обязана получить оценки выше старшего рэнглера, и все же не имеет права на степень бакалавра.

Гризельда зацепила воду веслом, подняв красивый веер брызг, лодка развернулась, и девушки поспешили домой — к чаю, глазированным булочкам и кексам. Дороти вдруг потянуло в Лондон, в лаборатории.

В 1906 году состоялись всеобщие выборы. Либералы одержали блестящую победу: было выбрано пятьдесят три кандидата от лейбористской партии, из которых двадцать девять открыто провозглашали себя социалистами. Произошел яростный и таинственный для непосвященных спор о природе палаты лордов. Джон Бернс, рабочий, вошел в сформированное правительство. Свирепый, задиристый Ллойд Джордж стал министром финансов. Герберт Джордж Уэллс, тоже свирепый и задиристый, вступил в Фабианское общество и прочел доклад о грехах фабианцев. Потомственные фабианцы — дети фабианцев, также вступившие в общество, — образовали «фабианскую детскую». Они были носителями передовых взглядов — молодые мужчины-идеалисты и решительные молодые женщины. Были учреждены фабианские летние лагеря — с лекциями, дискуссиями, вольными упражнениями. Дороти и Гризельда иногда посещали встречи «детской». Чарльз-Карл уехал в Германию, а из Мюнхена переместился в Аскону, где полюбовался на необузданных юных немок, танцующих голыми, поучаствовал в спорах о вегетарианстве и понял, что анархия невозможна. В том году террористы бросили бомбу в испанского короля и его невесту-англичанку в день их свадьбы. Погибло двадцать человек. Чарльза-Карла одинаково отталкивали ненависть и отчаяние, нужные для такого поступка, и напрасная потеря человеческих жизней. В январе 1905 года, в Кровавое воскресенье, русские войска расстреляли рабочих, пришедших подать прошение царю, а в феврале великого князя Сергея Александровича, известного своей жестокостью, убил молодой революционер, бросив бомбу в его экипаж. Чарльз-Карл наконец принял решение и записался в Лондонскую школу экономики, чтобы изучать причины и структуру бедности под руководством Грэма Уоллеса и Джона Аткинсона Гобсона. Он знал, что не способен на убийство, и пришел к убеждению, что убийства — неподходящий способ. Поэтому он тоже вступил в ряды фабианцев и стал ездить в их лагеря.

Джулиан решил продолжать учебу и сейчас пытался сформулировать тему диссертации об английской пасторали в литературе и искусстве. Он тоже ходил к фабианцам в компании мужчин помоложе, вроде Руперта Брука и Джеймса Стрейчи.

Неукротимый Уэллс опубликовал чрезвычайно странный роман «В дни кометы». Действие романа происходило в очень близком будущем. Магнитное поле пролетавшей мимо кометы полностью изменяло сексуальную природу людей, и род человеческий вдруг терял всякую разборчивость в половых связях, но не испытывал никакого чувства вины и сохранял здравый рассудок. Детей новое человечество готово было воспитывать в общественных яслях и школах за счет государства. Однако самые любимые читателями книги по-прежнему писались для детей. Эдит Несбит опубликовала «Детей железной дороги». Отец детей, героев романа, несправедливо сидел в тюрьме и был как-то связан с российскими революционерами. Еще Несбит опубликовала «Историю амулета» — первую книгу, в которой дети с помощью амулета, найденного в лавке старьевщика, попадали в далекое прошлое. Далекое прошлое и английская земля ожили, обрели плоть и вошли в кровь читателей «Сказок старой Англии» — книги Киплинга, полной волшебства, словно исходящего из-под холмов, из страны фей.

Хамфри был рад окончательной реабилитации Альфреда Дрейфуса, в которой была некая печальная ирония. Дрейфус, бледный до прозрачности, двигающийся как-то механически, занял свой прежний пост капитана французской армии.

Олив писала. Она писала пьесу в соавторстве со Штейнингом. Они пробовали то один сюжет, то другой, эльфов, подменышей, Гриммов и леди Уайльд. И как-то раз Олив совершила налет на застекленный шкаф и унесла в коттедж «Орешек» книги с бесконечными странствиями-под-землей. Она нерешительно сказала, что эта сказка, конечно, очень длинная, ужасно длинная, но в ней есть кое-что… Штейнинг сам увидит…

Он загорелся энтузиазмом. Это было то, что надо. Шахты, тени, путешествие, сказочные существа, добрая королева и злая, группа бродячих волшебных созданий, гаторн… Олив словно учитывала его сценические возможности, его работу с освещением, когда писала все это. А Штерн и Вольфганг будут незаменимы для специальных эффектов, для создания этого мира. Весь 1906 год они писали, обсуждали и переписывали заново.

В конце этого года Том отправился в лес и обнаружил, что лесник срубил древесный дом. Это были общественные леса, а лесника Том считал своим другом. Но вот лежит древесный дом, изрубленный и сложенный в поленницу, — даже тех ветвей, что скрывали и поддерживали дом, лесник не пощадил. Все, что было внутри, — печурка, рукописи Тома, какие бы ни были, детская коллекция косточек и шкурок кроликов и птиц, собранная когда-то Дороти, — все исчезло. И спальный мешок Тома, и кружка, и ножи. Его деревянная табуретка, порубленная на куски, лежала рядом с поленницей.

У Тома было очень мало убеждений, и те простые. Одно из них заключалось в том, что нельзя привязываться к вещам. Другие твари ведь к ним не привязываются. Том привык носить одну и ту же одежду, пока она не снашивалась окончательно, — хотя Виолетта время от времени отбирала у него одежду силой, стирала и возвращала ему. Том понял, что эти вещи, разрубленные на куски, — не вещи, а часть его самого. Или были его частью.

Поделиться было не с кем. Том подумал, не съездить ли в Лондон, чтобы рассказать Дороти, но потом подумал: а что толку? Он не знал, приходила ли она к древесному дому хоть раз после рассказа о лисе; Том жалел, что рассказал тогда — словно предал не то лису, не то себя.