Наталья ИГНАТОВА

ДЕВА И ЗМЕЙ

С благодарностью Брюсу и Мирэ, не позволившим мне слишком уж надругаться над одним из красивейших кельтских языков.

Наталья Игнатова.
Я жду рассвета, а рассвет
Возьмет и не придет:
Вполне возможно.
А вдруг мой сказочный рассвет
Ночной Грифон спугнет
Неосторожно:
И те, кто в силе в полдень, те
Опять мне скажут: “Вечен день”,
А те, кто в силе в темноте,
Опять мне скажут: “Вечна тень”:
И хоть закат горит огнем,
Хотя враждуют Тьма и Свет,
Они сойдутся лишь в одном:
“Рассвета нет! Рассвета – нет!” 
А говорят, что мир не нов,
А говорят, что я не смел,
А говорят, что я готов
Себя поставить под прицел,
А говорят, что я могу
Любую чушь в себя вместить,
А говорят, что я могу,
Не понимая, победить. 
А говорят, что я крылат,
Да крылья приросли к скале,
А говорят, что кур доят
И я родился на Земле!
И хоть закат горит огнем,
Хотя враждуют Тьма и Свет,
Они сойдутся лишь в одном:
“Рассвета нет. Рассвета – нет!” 
Вокруг меня и Свет, и Тьма
Кружатся в жаркой суете,
Но я-то вижу их обман
И на свету, и в темноте!
Я здесь – уже не на войне.
Я здесь. Мне некуда спешить.
Я жду рассвета. Просто мне:
Мне надо с ним поговорить. 
Зима сменяет лето,
Идет за годом год,
А я здесь жду рассвета,
Который: ну! Вот-вот! [1]

ГЛАВА I

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЛУНЫ

Это в известном смысле магический день, когда мы можем создать мысленные образы, ментальные формы в сознании, которые потом воплотятся.

П. Глоба, Т. Глоба “О чем молчит Луна”.

Говорят, что, если кот облизывает губы людей, то они скоро умрут.

“Сокровища человеческой мудрости” (библиотека Эйтлиайна)

…Их было много. Но он легко мог уничтожить всех, если бы не слабость, проклятая слабость, которая наступает в час кэйд[2], на рассвете.

От окружившей толпы отделился один, широкоплечий и высокий, с красивым лицом. В серых глазах страх, нет в них ни намека на радость, ни тени победного торжества – лишь страх и немного злости.

Запах мятной пастилки. Нарочито скучающий голос:

– Ну что, тварь, прочитаешь мне “Ave” или “Pater noster”?..

Кто-то осенил крестом, и голову обручем стиснула боль.

Надо было бежать. Еще можно было убежать. Не драться, не убивать, не позволить голоду втянуть себя в безнадежный бой – просто убежать. Растаять в воздухе, растечься облаком тумана, рассыпаться сотнями летучих мышей, пауков, блестящих скарабеев…

Он остался стоять. Он даже сумел улыбнуться. Он тратил последние силы на то, чтобы толпа вокруг – все, кто собрался здесь, чувствовали страх. Его страх. Чувствовали, как свой собственный и боялись отвлечься, отвернуться, даже моргнуть: не приведи Господь, вырвется заклятый враг.

А машина со смертными уже, наверное, выехала за пределы Ауфбе. И нужно выгадать еще немного времени, еще немного. Еще…

Небо над острыми крышами стало розовым.

Эйтлиайн

…Кажется, я опять кричал во сне.

Во всяком случае проснулся я от того, что Госпожа Лейбкосунг, запрыгнув в кровать, тыкалась мне в лицо влажным носом и немилосердно щекотала усами. А Госпожа Лейбкосунг не так воспитана, чтобы лезть в чужую постель по пустякам, и позволяет себе подобную фривольность лишь в тех случаях, когда полагает, что возникла острая необходимость в ее вмешательстве.

Убедившись, что я разбужен, она тут же спрыгнула на пол и уселась, громко мурлыча, рядом с ножкой кровати.

С добрым утром!

Госпожа Лейбкосунг дожидалась появления моих босых пяток в зоне досягаемости ее когтей. Обычная утренняя процедура. Где-то я читал, что кошки после десяти лет становятся ленивыми и не склонными к играм, но лично моя кошка печатным словом пренебрегает, и в свои двадцать пять, сохранила котячью живость характера.

До ванной комнаты мы добирались в припрыжку. Я увертывался от когтей, стараясь не выпрыгнуть при этом из домашних туфель, а Госпожа Лейбкосунг, распушив хвост, преследовала меня до самых дверей. На пороге мы расстались, уговорившись встретиться за завтраком. Все как обычно, и, наверное, это должно было успокаивать, но я никак не мог вспомнить, что же такое видел во сне.

При жизни избавиться от одури после рассветного кошмара помогала холодная вода. Очень холодная. Мой батюшка, сторонник спартанского воспитания и сибирской закалки, знал в этом толк, и подземную речку нашего замка я не забуду… хм… до конца своих дней уж точно не забывал. Вот и сейчас я машинально встал под ледяной душ и даже удивиться успел, почему это ничего не чувствую, прежде чем сообразил включить кипяток.

Многие пренебрегают. Да вот хотя бы и батюшка. Как разобиделся когда-то на своих бояр за предательское убийство, так с тех пор и остается мертвым в полном соответствии с описанием: “налитые кровью глаза, пылающие адской злобой, красные губы и синюшно белая кожа, цветом напоминающая рыбье брюхо…” Очень похоже. С непривычки даже испугаться можно. А новоделы и мелкота из свитских почему-то считают своим долгом следовать примеру господина и тоже не заботятся о том, чтобы заставить свою кровь течь быстрее. Если ты мертв, выгляди как мертвый – за прошедшие века это успело стать чем-то вроде закона, или, если желаете, правилом хорошего тона. Но для нас, аристократов, закон не писан, и уж тем более не желаем мы считаться с правилами, так что я предпочитаю, чтобы моя кожа была теплой, а цвет лица – естественным, и лучше лишний раз обожгусь о крапиву, чем буду чувствовать себя ходячим покойником. Словом, кипяток после рассветной спячки…

Тут, знаете ли, главное угадать, когда тело ожило, и вовремя выключить воду. А то и ошпариться недолго.

И я, конечно, ошпарился.

Вообще-то меня нельзя назвать неловким и тем более нельзя обвинить в нерасторопности. Уже тот факт, что в мертвую спячку люди смогли отправить меня лишь единожды, о чем-нибудь да говорит. Батюшку, например, упокоивали трижды, и это только случаи, о которых мне доподлинно известно. Однако в новолуние всё и всегда идет наперекосяк. А это утро оказалось особенным даже для новолуния.

Пребывая в задумчивости, я вылил в мисочку Госпожи Лейбкосунг свои сливки, а себе в кофе плеснул, соответственно, молока из ее персонального кувшина. Нельзя сказать, чтобы кошка расстроилась, но что скажет по поводу жирных сливок ее нежный желудок? По пути во двор я влетел головой в растянутую над лестницей паутину, за что получил замечание от паука, потратившего на плетение своей сети весь вечер и значительную часть ночи. Пришлось вызвать дорэхэйт[3] земли и воздуха, чтобы исправить причиненный ущерб. Не то, чтобы я обязан был это делать, вовсе нет – ведь это паук живет в моем замке, а не замок строится вокруг его паутины, – но мой долг как хозяина с уважением относиться к чужому труду.

вернуться

1

Стихи Светланы Покатиловой.

вернуться

2

Кэйд – первый. Час рассвета.

вернуться

3

Дорэхэйт – сумерки. Здесь – духи стихий.