— Ведь теперь тебе мужика не найти! — подхватила девица с серьгами.

— Ну, один-то мужик всегда со мной…

Надя невесело усмехнулась и кивнула на топор, стоящий в углу возле печки.

По тихой ночной улице поселка шла поредевшая ватага во главе с Филей. Длинномер сорвал с крыши сосульку и бросил ее в раскрытую форточку чуркинского дома. А Мерзлявый схватил с крыльца забытые детские саночки и швырнул их в колодец.

Филя досадливо поморщился и с тоской подумал: «И чего бы такое сотворить?»

Они подошли к Камчатке и заметили в укромной тени парочку.

— Шуганем? — предложил Мерзлявый. Длинномер рванулся было к завалинке, узнал Илью, поспешно ретировался и сказал умудренно:

— Не стоит…

И Филя разглядел, кто сидит на Камчатке.

— Так держать! — приказал он ватаге, махнул рукой вдоль улицы, а сам решительно шагнул к завалинке.

Он вплотную подошел к Илье и Тосе, всмотрелся в их счастливые и отрешенные лица, ненужно спросил:

— Сидите?

Илья недовольно снял руку с Тосиного плеча.

— Сидим! — храбро отозвалась Тося.

— Ну и как оно? Не скучаете? — заинтересованно спросил Филя тоном исследователя, столкнувшегося с новым и непонятным ему явлением природы.

— Ничего, — ответил Илья. — Терпеть можно!

— Значит, привел-таки на Камчатку?

Тося отодвинулась от Ильи и выжидательно посмотрела на него.

— Это она меня привела, — признался Илья.

Тося наклонила голову, подтверждая, что так оно, в сущности, все и было, и снова придвинулась к Илье.

— Э-эх, жалко мне вас! — философски сказал Филя. — И на что вы лучшие годы тратите!.. Курнуть не найдется?

Илья протянул Филе пачку папирос и захлопал себя по карманам в поисках спичек.

— Огонек имеется… — с достоинством сказал Филя и щелкнул зажигалкой.

Он прикурил и не сразу потушил зажигалку, с почтительным любопытством разглядывая Тосю, разлучившую его с Ильей. Филя никак не мог понять, чем же в конце-то концов эта невзрачная девчонка приворожила к себе такого бравого парня, как Илья. А Филю, при всей его беспечности, всегда почему-то задевало, когда он сталкивался с чем-нибудь в жизни, чего не понимал. В такие минуты он начинал вдруг чувствовать себя дураком, а в дураках Филя ходить не любил, считая себя не хуже тех, кто все понимает. Он скорее готов был прослыть подлецом и хулиганом, лишь бы не заделаться дураком.

Так и не докопавшись и на этот раз до коренной Тосиной тайны, Филя щелкнул зажигалкой, и темнота отобрала у него счастливую парочку.

— Ну-ну, так держать… — машинально пробормотал Филя, яснее, чем когда-либо раньше, чувствуя, что есть в жизни что-то недоступное ему, и неохотно отошел от Камчатки.

Пока Филя проводил исследовательскую свою работу, ватага его совсем разбрелась. На улице остался лишь Филин «актив»: Длинномер и Мерзлявый. Они лепили снежки из последнего грязного снега и пытались сшибить фонарь.

— Лучшие люди женятся, а на вас и погибели нету! — осудил приятелей Филя.

По улице пробежала бездомная дворняга — из тех, что вечно шныряют возле помоек. Срывая на ней злость за все свои неудачи, Филя затопал ногами, заулюлюкал. Дворняга поджала хвост и умчалась во тьму. Филя смущенно кашлянул и покосился на свой «актив».

Длинномера уже нигде не было видно, а Мерзлявый — жалкий и в пыжиковой шапке — все еще кидал снежками в фонарь.

— Эх ты, мазила! — сказал Филя.

Он слепил из мокрого снега литой снежок, тщательно прицелился в фонарь, боясь опозориться перед последним и самым верным своим соратником, и с силой швырнул ледышку. Лампочка звякнула в вышине, вокруг сразу потемнело, будто ночь надвинулась на Филю, осколки стекла посыпались на землю.

— Вот так и держать! — горделиво распорядился Филя, радуясь первой сегодняшней удаче.

В свете соседнего фонаря мелькнула длинная фигура коменданта, спешащего к месту происшествия. Мерзлявый трусливо нырнул в темный переулок, даже не предупредив своего атамана об опасности.

— Кадры… — проворчал Филя.

Зоркий комендант приметил беглеца, ястребом налетел на него и сорвал с головы пыжиковую шапку.

— Не отдам, пока новый фонарь не повесишь! — крикнул он вдогонку простоволосому Мерзлявому, улепетывающему со всех ног.

А гордый Филя и не думал убегать. Он демонстративно стоял посреди осколков фонаря и терпеливо поджидал грозного коменданта. Ему хотелось ругаться, скандалить. И от драки Филя сейчас не отказался бы. Он согласен был даже пострадать — лишь бы заглушить того непонятного прожорливого червяка, который ворочался в нем и грыз его душу.

Поравнявшись с темным фонарем, комендант открыл было рот, но взглянул на воинственного Филю, готового постоять за себя, молча козырнул и прошел мимо. Филя никак не мог решить: то ли комендант не захотел наказывать двух людей за одно преступление, то ли просто побоялся связываться с ним.

— Начальство! — горько сказал Филя, поняв, что даже пострадать сегодня ему не удастся, и в сердцах плюнул себе под ноги.

…Обходя дозором поселок, комендат заглянул и на Камчатку, где все еще сидели Тося с Ильей.

— Зря сидите, — припугнул он легкомысленную парочку. — До осени отдельных комнат не предвидится!

— Проваливай, товарищ начальник! — прогнал его Илья и шепнул Тосе: — Завтра весь поселок узнает, что мы с тобой на Камчатке сидели.

— Ну и пусть! — расхрабрилась Тося.

— Ишь ты! — удивился Илья и попросил: — А теперь ты меня поцелуй, а то я тебя вон сколько, а ты ни разу… Ведь равноправие!

— Что ты, Илюшка, страшно! — заробела Тося. — Я лучше потом как-нибудь, ладно? А то сегодня мы все переделаем — и на завтра ничего не останется…

— Останется! —убежденно сказал Илья.

— Ты не обижайся, Илюшка, а я пойду: все коленки замерзли.

Они встали с завалинки и подошли к крыльцу общежития.

Тося тайком от Ильи приоткрыла за спиной дверь, обеспечивая себе беспрепятственное отступление, и вски-нула голову.

В небе гулял молодой месяц — родной брат того месяца, в которого Тося когда-то осенью пуляла космической ракетой. «Есть все-таки справедливость на свете!..» — решила Тося, припомнив стародавние свои обиды.

— Глянь, спутник летит!

— Не должен бы сегодня… — засомневался Илья, задирая голову. — Сашка ничего не говорил… Да где ты видишь?

— Вот где!

Тося приподнялась на цыпочки, чмокнула Илью в щеку и захлопнула за собой дверь.

От полноты чувств Илья погладил шершавую доску, крикнул, будоража ночную тишину:

— Хе-гэ-эй!.. — и, не разбирая дороги, напрямик зашагал по жидкому хлюпающему под ногами снегу.

Эхо подхватило крик Ильи и понесло его над спящим поселком, над окрестными лесами и всем притихшим под тонким месяцем миром.