— Ладно, — сказал Коля после урока. — Я ведь говорил, что мы больше не будем ссориться. Хочешь, чтобы был Женька, — пускай будет. Я только хотел тебя попросить… — Коля замялся. — Чтобы ты сама рассказала ребятам про это…

— Как — сама?

— Ну, то есть я буду с тобой… Но чтобы рассказывала — ты.

— Хорошо, — согласилась я.

Мы собрались после уроков в нашем закоулке школьного двора.

— Сейчас, — объявил Сережа, — профессор Алексеева сделает научный доклад про свою новую теорию птицелета… Нужно поймать десять тысяч воробьев, каждому привязать за лапку нейлоновую ниточку, за другой конец ниток держится летчик, и птицелет готов…

Никто не улыбнулся. Наши ребята понимают, когда что-то всерьез.

— Хватит трепаться, — сказал Витя. — Что случилось?

— Сейчас узнаешь, — ответил Коля. — Только я хочу предупредить… Это такое дело, что если растреплете…

— Лишь бы ты сам не растрепал, — обиделся Витя. Коля требовательно и недоверчиво смотрел на Лену.

— Я уже раз давала слово, — надула губы Лена. — А если вы с Олей не верите, так я могу уйти.

— Да хватит, — сказал Витя. — Что там такое?

— Колин папа не попал под трамвай, — сказала я. — Понимаете? Вернее, он попал, но умер не от этого. Его убили..!

Ребята молчали. Сережа недоверчиво улыбнулся, а Женька открыл рот, собираясь что-то сказать, но снова закрыл его.

— Сначала, когда мне Коля рассказал про это, я тоже сомневалась. А потом поняла, что это — правда.

— А факты? — спросил Витя.

— Сейчас я расскажу про факты.

И я им рассказала всю историю сначала: и про то, что Богдан Осипович не пил алкогольных напитков, и про вагоновожатого Стеценко, и про табачную фабрику, и про мастерские «Титан».

— Я знаю, кто его убил, — сказал Женька. — Его убили шпионы. Они всегда так делают.

— Подожди, Женька, — отмахнулся от него Витя. — А как же следователь?.. Про которого Оля говорила? — спросил он у Коли. — Ему же этот ваш вагоновожатый сказал, что через рельсы переходили три человека?..

— Сказал, — мрачно ответил Коля. — И я ему первый сказал, что батя непьющий. Но он не обратил внимания. Он какой-то этот… бюрократ. В очках. В глаза не смотрит.

— А если эта женщина в самом деле шпионка? — вмешалась Лена. — И заметит, что мы за ней следим? Может, она в сумочке или даже в пальто, в кармане, носит маленький револьвер?

— Меня она не узнает, — сказал Сережа. — Я могу переодеться даже в платье. Я могу так менять лицо, что сам на себя не похож.

И Сережа скорчил такую гримасу, что нос у него съехал куда-то на левую щеку.

— Ну зачем это ты? — словно целясь, посмотрел на него Коля. — С тобой всерьез, а ты как маленький…

— Да я — ничего, — смутился Сережа.

— Понятно, — сказал Витя. — Дело серьезное. Нужно все хорошо продумать. Тебя она видела? — спросил он у Коли.

— Видела. Оля ж говорила. Она на похоронах была.

— Понятно. А тебя? — спросил он у меня.

— Меня тоже.

— И это понятно. Может, она вас даже сфотографировала. Теперь есть такие аппараты шпионские в часах.

Я хотела возразить, что этой тете совершенно незачем было нас фотографировать, даже если бы она в самом деле была шпионкой, а кроме того, совсем не доказано, что она шпионка, но Витя продолжал, и я просто не успела ему возразить.

— Значит, следить за ней будем мы вчетвером — я, Сережа, Лена и Женька. А вы с Колей будете у нас в резерве. Дежурить мы будем по два человека, и если она зайдет, скажем, в магазин, где у нее явка, то один, ну, к примеру, Оля, останется снаружи, а Женька пойдет за ней внутрь. Понятно?

— Понятно, — сказала я, посмотрела на Колю и сейчас же отвела глаза.

Мне это не нравилось. Мне это вдруг напомнило игру, в которую мы играли на нашем дворе, когда были меньше, — в «сыщика-разбойника». Колиного папу, Богдана Осиповича, в самом деле убили. И мне казалось, что нехорошо превращать это в игру. Но я не знала, что предложить.

— Пошли по домам, — сказал Витя. — Ровно через час сбор.

Начнем с больницы. В больницу пойдут Оля и Лена. Ты ее узнаешь? — спросил он у меня.

— Узнаю, — ответила я неуверенно.

— Постарайся узнать. И незаметно покажешь на нее Лене. А Лена выяснит, как ее фамилия, а может быть, и адрес. Жалко, что пропал твой фотоаппарат. Вот сейчас он бы нам пригодился. Хорошо бы ее сфотографировать… Ну, пошли. Через час соберемся у моего парадного. Домой пойдем по одному, чтобы не обращать на себя внимания. Ты, Оля, иди первой.

Это мне уже показалось совсем бессмысленным — почему нельзя обращать на себя внимание и почему нужно идти по одному? Но я не стала спорить и пошла домой.

Когда я через час подошла к Витиному подъезду, там уже стояли Витя, Сережа и Лена, а Коли и Женьки Иванова не было. Витя в руке держал тросточку, похожую на ту, которую когда-то поломал Петька, но без надписи.

— Так не годится, — сказал Витя, постукивая тросточкой об асфальт. Раз договорились — значит, не опаздывать. Ждем ровно пять минут. Не придут отправимся без них.

— А может быть, у Коли что-нибудь случилось, — сказала я.

— Слушайте загадку, — предложил Сережа. — Девочка стоит вечером под дождем на троллейбусной остановке и ждет троллейбуса. Вдруг к ней подходит некто в сером и говорит: «Я тебе не отец, но ты мне — дочь». Кто это был?

К нам подошел Коля.

— Матя в магазин посылала, — сказал он смущенно. — За капустой. А в овощном только одна продавщица. Вторая — гриппом заболела…

— Кто же это все-таки был? — спросила я у Сережи.

— А ты отгадай.

— Отчим?

— Нет. При чем здесь отчим?

— То была мама этой девочки, — сказал Витя. — Пошли. Больше никого ждать не будем.

Значит, это была мама. Как я сама не догадалась? Но, может, Витя уже слышал эту загадку?

Мы пошли к троллейбусу, и на самой остановке нас догнал Женька Иванов. У него было красное зареванное лицо. Очевидно, «тираны-родители» не пускали его на улицу, а требовали, чтобы он сел за уроки.

Только в троллейбусе я сообразила, что у меня нет ни копейки денег и что мне нечем заплатить за билет. Я спросила у Коли, есть ли у него деньги.

— На билеты есть, — ответил Коля. — Сколько нас?

— Я уже взял билеты! — крикнул нам Витя.

Какая-то молодая женщина с подрисованными к вискам уголками глаз, как это теперь делают, и в шубке из искусственного каракуля сказала смешливому дяденьке, который сидел с ней рядом:

— Посмотри, какая хорошенькая девочка.

Я оглянулась на Лену. Но они смотрели не на нее. Они смотрели на меня. Лена была сзади них, и они ее просто не видели.

Я подумала, что о Лене эта тетя не сказала бы «хорошенькая». Она бы сказала «какая красивая девочка». Но все равно я покраснела, и мне было приятно.

Троллейбусом и трамваем мы приехали на Подол. Витя спросил у какого-то встречного старого дяденьки, который очень кашлял, где находится поликлиника. Дяденька прокашлялся, плюнул на землю и ответил, что это близко.

— Я ведь там был, — сказал Коля.

Я не знаю, как это получилось, но Витя сразу стал у нас всем распоряжаться, хотя убили совсем не его папу. Однако его все слушались, даже Коля и я. Наверное, всегда бывают какие-то люди, которые берут на себя руководство, и если даже они могут распорядиться хуже других, их уже все равно слушают.

Двор поликлиники был окружен очень высокой и очень толстой белой стеной, и Витя сказал, что тут, по-видимому, раньше был монастырь, потому что осталась такая стена и из-за стены была видна церковная колокольня, но без креста.

Во дворе поликлиники был садик, а посредине этого садика стояло странное сооружение — высокий квадратный столб на фигурном пьедестале, а на столбе — квадратные циферблаты. И из каждого циферблата торчала узкая фигурная металлическая дощечка. Это были настоящие солнечные часы, и Витя сказал, что если бы было солнце, то и сейчас по ним можно было узнать время.