— Не парень он мне! Ничего от него брать не хочу! — упрямо отвечаю я.

Марина фыркает.

— Такой видный молодой человек, — жмет плечом медсестра. — И заботится о том, что ты кушать будешь. Кормят-то здесь не ахти, если по чесноку.

— Верните, — решительно настаиваю на своем я. — И пусть больше ничего не передает. Не возьму, так и предупредите.

— Ну, как знаешь, — забирая тяжелую ношу, смиренно подытоживает медсестра. — Завтра утром будь готова. К Евгению Павловичу сразу после завтрака идем.

— А че эт нас тут навещают, а Лисицыну отдельно приглашают? — прищуривается Марина, надкусывая красивое, наливное яблоко. Все-таки стащила из пакета, жучка. — И препараты у нее навороченные, не рашн продакшн.

Я не понимаю, о чем она говорит. Уже и не читаю, что мне заливают в вену. Олеся тоже раздраженно машет рукой. Вообще, положа руку на грудь, мы все очень устаем от Платоновой. У нее рот не закрывается ни на минуту. Вот как сейчас.

— Слушай, Лисицына, — обращается ко мне она, забираясь с ногами на кровать. — А че ты нос воротишь? У Олеськи вон как глаза загорелись, когда она про хахаля твоего говорила.

— Никакой он мне не хахаль, просто друг детства! — раздражаюсь пуще прежнего.

— А чего ты агрессируешь? Это он разрывал твой телефон в первые дни?

Я молчу. Нет, не он.

— Тебе не надо, так с другими поделись. Дай номерок, а, Лисицына?

— Паровозу в январе будет двадцать! Он для тебя слишком взрослый! — укладываясь, нехотя отвечаю я.

— Так отлично! Люблю парней постарше, — хмыкает девчонка. — А почему Паровоз? Что за кликуха такая интересная?

Я вздыхаю.

— Фамилия у него такая — Паровозов.

— А зовут как? Поищу его профиль в ВК.

— Ты можешь помолчать хотя бы пару минут? — подает голос Согдиана.

— Молись во то молча, — гневно стреляет в нее глазами Платонова. — И вообще, я буду жаловаться! Почему я должна делить палату с чокнутой сектанткой?

Согдиана, являющаяся мусульманкой, тяжело вздыхает и продолжает свое занятие, сидя на красивом, расписном коврике.

— Пять раз на день я должна это терпеть! — ворчит Марина, а я тем временем вставляю наушники и включаю музыку. Просто чтобы ее не слышать.

«Вот бы сейчас побегать» — думается с грустью. Но до этого теперь ой как далеко. Меня уже предупредили, что какое-то время после болезни нужно будет восстанавливаться. Ох как же это не понравится Петру Алексеевичу…

Мысли опять возвращаются к пакету. Ну вот кто просил? Как же мне не нравится эта инициативность со стороны Ильи. Бабушку в Москву привез, в больницу меня доставил, в Бобрино с ними назад ездил, но потом вернулся, как сказала сама же бабушка Маша. Теперь вот продукты. И не абы какие. Небось куплено на те кровавые деньги, грабежом заработанные. Мне такого не надо. Пусть сам ест свои деликатесы…

Утром я общаюсь с врачом. Евгений Павлович Калинин, если честно, показался мне сперва человеком холодным и весьма неприятным, но его отношение ко мне в какой-то момент резко поменялось. Вроде это было на третий день. Мне тогда сменили лекарства, и я медленно, но верно пошла на поправку. Калинин стал часто заходить сам и проявлять ко мне какую-то особенную заботу. Марина не зря упомянула об этом. Было в этом нечто странное.

Сегодня Платонова вообще прямо заявила: «Ой да на лапу Калинину дали, так и скажи».

Не по себе как-то стало от этих ее слов. А что если и впрямь тот же Паровозов расстарался? Чем мне потом с ним за это расплачиваться?

Сразу в памяти всплыл тот наш неприятный разговор с матерью.

«Я ж тебя для Паровозовых берегу, идиотка ты эдакая! Они ж все проблемы наши решить могут! А ты! Тварюка неблагодарная, думаешь только о себе!»

Противно. Она говорила обо мне как о товаре. Да к тому же, так откровенно.

Думаю только о себе? А она? Она думает хоть о ком-то?

Я отворачиваюсь к стене, потому что из глаз непроизвольно текут горячие слезы обиды. Мать за все время моего нахождения в больнице ни разу не позвонила. Ни разу! Может быть настолько наплевать на родного по крови человека? Оказывается, что да, может…

Плевать она хотела на то, что Илья ступил на кривую дорожку и превратился в бандита. Ей бы только зАймы свои погасить, отметить это событие и пойти за новыми. Потому что брать берет, а отдавать не отдает естественно. Нечем.

Жаль, что ни Паровозов, ни кто-либо другой не может решить ее главную проблему — алкоголизм.

*********

История с передачками повторяется еще дважды. Я игнорирую звонки Паровозова и эти его подарки тоже. Оно мне не надо совершенно.

В один из дней происходит одно очень странное событие. Около десяти утра, когда я возвращаюсь в палату с процедур, Платонова начинает истошно вопить.

— Там парень, парень! Под нашим окном. Просил тебя позвать.

Черт… Принесла нелегкая. В этом весь Илья. Не дозвонился, так решил заявиться.

— Скажи, пожалуйста, что меня нет, — тихо прошу ее я.

— Сдурела? Я таких парней только в журналах видела и в кино! — восторженно произносит она, поглядывая в окно.

— Нет меня, — приседая на кровать, бросаю я.

— Ой дууура, — цокает Платонова, пошире открывая створку. — Эй, Паровозов, она отказывается говорить с тобой!

— Чего? — слышу я в ответ, и перестаю копаться в сумке.

— Не хочет тебя ни видеть, ни слышать, — заявляет она голосом моего адвоката. — А меня Марина кстати зовууут.

— Марина. Передай Лисе, что если она не появится в окне, я залезу вон по этой трубе и придушу ее к чертовой матери.

Вероятно так он и сделает. Второй этаж всего-навсего. Лучше не рисковать.

— Вот ведь придурок! — я хватаю из шкафа свою поношенную куртку и засовываю туда рукава. — Отойди-ка.

Потеснив улыбающуюся во все тридцать два Марину, подхожу-таки к приоткрытому окну. В нос мгновенно ударяет свежий, прохладный осенний воздух. Сегодня на улице пасмурно. Небо серое и затянуто тучами. Похоже, быть дождю.

— Что тебе надо? — все еще ломаным голосом спрашиваю я, глядя на Беркутова, стоящего внизу у того самого мотоцикла, на котором мы добирались в Москву с Рублевки.

Одноклассник одет ну совсем не по погоде. Я бы сказала слишком легко. Светлый джемпер, кожаная мотоциклетная куртка, темно-синие джинсы и сияющие идеальной белизной кроссовки. Прямо не парень, а ходячий бренд. Вспоминаю цену свитера, до сих пор оставшегося у меня — и аж дурно становится.

— И тебе привет, Лиса, — лениво растягивая слова в привычной для него манере, отвечает он. — Что с твоим гребаным телефоном?

— Я тебя заблокировала, — заявляю честно.

Роман усмехается и снова поднимает голову наверх.

Рядом задыхается от возмущения Марина. Не то от моей реплики, не то потому что ее в этот момент из палаты уводит медсестра.

Я застегиваю молнию повыше. Не хочется рисковать своим хилым здоровьем снова.

— Если ты приехал за своими вещами, то их тут нет. Отдам после выписки, — холодно сообщаю я.

— Оставь себе, — небрежно отмахивается.

— Нет уж, спасибо, обойдусь. Мне не нужны твои подачки.

— Это я уже понял, — почему-то произносит он. Негромко, но я слышу.

Смотрит на меня внимательно. И мне это не нравится, потому что я отчего-то начинаю очень нервничать.

Какого водяного он приехал? Разве не в Гимназии сейчас должен быть?

— Ты плохо выглядишь, — огорошивает вдруг.

Сжимаю кулаки.

Ну скотина! И сюда пришел, чтобы донимать меня. Ирод проклятый!

— Продолжай ходить раздетым, тоже сляжешь с пневмонией. Посмотрим на кого будешь похож ты! — гневаюсь я.

— Ужас, ну и голос, — продолжает издеваться он. — Не лиса, а волк из «Ну погоди».

Слышу, как за спиной тихо смеется Согдиана.

Вот же бесит, идиот несчастный! У меня внутри все клокочет от злости. Вулкан проснулся спящий. Как один из тех, что находится в далекой Индонезии.

— А теперь ноздри раздуваются как у разъяренного змея горыныча, — комментирует он.