– Если через две тысячи лет это будет кому-то интересно, то мне, честное слово, все равно.

– А мне не все равно и через десять тысяч лет! Значит, я отломала руку такого вот несчастного?

– Да, там лежала и окончательно высыхала фигура женщины из гипса, а вы грубо оторвали ее руку и повредили тело. Между прочим, хороший слепок испортили.

– Слава богу, что хоть одна несчастная женщина не станет вашим достоянием.

– А я ведь могу предъявить вам большой штраф за порчу музейного экспоната, – начал выходить из себя Иван.

Яна подошла к нему вплотную и смело посмотрела ему в глаза.

– Только попробуй! Я выгоню тебя отсюда, сколько бы ты ни платил за проживание здесь. Неприкосновенность частной собственности еще никто не отменял!

– Не сможешь! Все оплачено, есть документы.

Яна рассмеялась ему в лицо. Сейчас она была готова просто вцепиться ногтями в наглое и красивое лицо археолога.

– Не смогу, говоришь? Плохо ты меня знаешь! Привыкли тут жить, на Западе, – все у них по закону, за все заплачено! А о загадках русской души доктор археологии не слышал? О буйном темпераменте и страстях? Да я подорву этот дом к чертовой бабушке, и все! И где ты будешь отливать трупы и жить? Утечка газа! Вторичное извержение Везувия! Да все равно что! Не веришь?

– Ты можешь заставить вулкан извергаться, верю, – ответил Иван и вдруг заключил Яну в объятия и поцеловал.

Второй раз за день ей пришлось покалечить его. Она что есть силы наступила ему на ногу и отбежала на безопасное расстояние, выкрикнув:

– Я же говорю, что ты – маньяк! Еще раз так сделаешь – убью!

– Это ты на меня так влияешь, – несколько виновато ответил Иван, морщась от боли в ноге.

– Убирайся из моей комнаты! – приказала Яна, чувствуя, что ее всю трясет, и залпом выпила стакан вина.

«А не обманул хозяин пиццерии. Всегда очень качественное домашнее вино присылает, надо будет лично засвидетельствовать ему почтение», – промелькнула мысль у Яны.

– Ты всегда пьешь одна?

– Когда не вижу подходящей компании, то да, – ответила Яна, успокаивая дыхание.

– Это нехорошо.

– Мы, русские, и не на то способны. Разве не слышал? Водку бутылками пьем на завтрак, обед и ужин. А еще у нас вечная мерзлота и бурые медведи ходят по улицам.

– Я жил в Москве два года, участвовал в реставрации одного православного храма, – улыбнулся Иван.

Яне захотелось запустить в него пиццей.

– Уходи, Ваня, аппетит ты мне уже испортил.

Иван двинулся на выход, но, остановившись в дверях, обернулся.

– Я – хорват. У нас нет уменьшительного имени Ваня. Я – Иван.

Яна подскочила к двери и прокричала ему вслед:

– А мне плевать! Как хочу, так и буду называть! Спокойной ночи, Ваня, будь ты неладен!

В ответ она услышала его смех, удаляющийся по лестнице вниз.

Яна захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной.

– Чертов Штольберг, зачем ты кинул меня?! Почему на моем пути всегда встречаются змеи-искусители?! Почему я чувствую притяжение к этому типу, словно кого-то из нас заставили проглотить кусок металла, а другого – магнит?

Она подошла к трюмо и поправила прическу. Когда ее волосы были еще слегка влажные, они заворачивались в нежные волны, обрамлявшие лицо с упрямым выражением, и очень ей шли.

«Да, такую женщину, как я, нельзя оставлять одну. Ее измена будет расцениваться как неизбежность», – вздохнула Яна и снова набрала по местному телефону номер холла дома.

– Фабрицио? Это опять Яна. Все-таки я хочу поговорить с твоей женой. Да, Иван Соло был у меня, но все же я хочу видеть Барбару. Фабрицио, мне трудно на вас кричать, и я не хочу этого делать, так как вы годитесь мне в деды, но мне придется настоять на своем. Да, я понимаю, что уже поздно и что Барбара прилегла отдохнуть, но вы поймите и меня. Я прилетела, что и так далось мне с трудом, в свой дом, а тут творится черт знает что. Что? Нет, я не хочу успокаиваться и ждать утра.

Яна раздраженно бросила трубку. Хоть она и была руководителем у себя в клинике, но не любила говорить с людьми в таком тоне. Наверное, поцелуй Ивана вконец вывел ее из себя. «Что он себе позволяет? Вижу его первый раз в жизни, а он уже такое вытворяет. Да этот Иван точно маньяк! Еще неизвестно, что он делает с телами, которые выплавляет из пустот магмы», – успела подумать она, прежде чем в ее комнату, постучав, вошла Барбара – в длинной ночной рубашке, словно в саване, и кружевном чепце. Старушка походила на ангела, не хватало лишь для полноты образа молитвенника в руках и свечи.

– Да, Яночка?

– Садитесь, Барбара. Простите, что вытащила вас из постели, но утра я ждать не собираюсь, чтобы поговорить с вами.

– Я слушаю вас, Яночка, – присела на краешек стула Барбара.

– Мне ваш археолог, Иван Соло, сообщил, что в районе моего дома, моей земли ведутся раскопки.

– Совершенно верно.

– Что они спонсируются государством и им помешать нельзя, – продолжила Яна.

– Именно так, – энергично закивала головой в чепце Барбара.

– Но это не значит, что я как владелица дома не должна была о раскопках знать. Почему вы мне не сообщили, Барбара? – задала вопрос Яна. Но он остался без ответа. – Я разве не платила вам хорошую зарплату?

– Платили, – склонила голову старушка.

– Я не откликнулась на вашу просьбу и не разрешила жить вам в замке?

– Откликнулись… разрешили…

– Я не переводила деньги на ремонт замка и на прочие нужды по первому вашему требованию? – Яне не нравился разговор, но он был ей необходим.

– Переводили…

– За что тогда вы так поступили со мной? Почему не сообщили мне о важном, можно сказать, историческом событии в моем хозяйстве? Знаете, Барбара, можете даже мне не отвечать. Я не идиотка. Иван сказал, что теперь мой дом – отель. Причем деньги с него как с жильца берут немалые. Где они? Я имею в виду деньги. Кстати, Иван сказал о жильцах во множественном числе, что озадачило меня. Вы сдали мой дом под номера, предварительно на мои же деньги переоборудовав его? Не так ли, Барбара? Я здесь не появляюсь, верю каждому вашему звонку, высылаю деньги якобы на ремонт, а вы гребете деньги со сдаваемой – моей! – площади просто себе в карман. Ловко! Браво! Брависсимо! Ничего не скажешь…

Барбара во время гневной тирады Яны постепенно сжималась в объеме, словно из воздушного шарика выпускали воздух, хотя и так была отнюдь не крупного размера.

– Что скажете, Барбара? – повторила Яна, и вдруг старушка затряслась в рыданиях, буквально захлебываясь слезами.

Яна растерялась.

– Ну ладно вам, Барбара, я же ничего особого не говорю, я просто спрашиваю. Хватит, в самом деле, прекратите плакать, – несколько смягчившись, сказала она.

– Вы не выгоните нас? – подняла на Яну заплаканное лицо Барбара.

«А ведь следовало бы», – подумала Яна, но ответила:

– Нет, не выгоню.

– Я все объясню! Я все расскажу!

– Да, хотелось бы. Только не плачьте.

– Конечно, я должна была сообщить, но не сообщила, и теперь мне остается только просить о прощении. Дело в том, что моя дочка перенесла тяжелое вирусное заболевание.

– У вас и дочка есть? – переспросила Яна.

– Вообще-то у нас с Фабрицио сын Пабло, но у меня была любимая младшая сестра, они с мужем разбились на самолете, летевшем в Америку. Так их дочь Николетта оказалась у нас на воспитании с двенадцатилетнего возраста. Сейчас ей тридцать, и я считаю ее своей дочерью. Мы дали ей образование, жилье, но все равно настал момент, когда я ничем не могла помочь своей Николетте. Как я уже сказала, прошлым летом она перенесла вирусное воспаление легких, которое дало тяжелейшее осложнение на сердце. Я не знаю, как оно называется по-научному, но что-то вроде воспаления сердечной мышцы.

– Миокардит? – предположила Яна.

– Точно! Только пересадка сердца могла спасти мою девочку. Но операция стоит больших денег, тем более что требовалась она экстренно.

– Позвонили бы мне, – сказала Яна.

– Яна, как вы не понимаете! Как я могла просить у вас, фактически незнакомого человека, такую огромную сумму?! Что вам до нашей Николетты?