Дата начала наступления, хронология и последовательность событий уже забылись. Можно было бы, конечно, взять книги, найти соответствующий материал и толково описать. Но ведь я пишу не историю того периода войны, а свои воспоминания. Поэтому буду писать только о том, что помню.
В Восточной Пруссии шли очень тяжелые бои. Надо сказать, что Пруссия была верным и надежным оплотом гитлеровского режима. Когда мы вступили на ее территорию и увидели поместья бюргеров, то поразились: каждое такое поместье являлось настоящей маленькой крепостью. Да и сражались пруссаки до конца. Помню, война уже закончилась, капитуляция подписана, а они все стреляли в нас то из-за угла, то с чердака, то из расположенной недалеко рощицы. Так продолжалось до тех пор, пока мы не избавились от всех подозрительных лиц в районе расположения части.
Итак, наконец-то началось долгожданное наступление. Мы шли по Восточной Пруссии, с боями продвигались на запад, брали какие-то города, населенные пункты. Постоянные бои, переходы, наступления, атаки, раненые, убитые, кровь… И так изо дня в день. Чувства притуплялись, порой казалось, что это никогда не кончится. О том времени у меня мало что осталось в памяти. Сейчас я не могу вспомнить даже названия всех городов, во взятии которых мне пришлось участвовать, за исключением тех, где были особенно тяжелые бои. Это Гольдап, Хайльсберг, Ландсберг, Грюнвальд и Кенигсберг (ныне Калининград). А для меня, рядового солдата, и бои-то не отличались один от другого. Кроме боев под Ландсбергом, но это особое дело. Правда, кое-какие эпизоды первого периода нашего наступления в Пруссии все-таки запомнились, но больше, я бы сказала, бытового, нежели военного характера. Расскажу о некоторых случаях такого рода.
Однажды мы оказались на большом и в прошлом, по всей видимости, богатом хуторе. В кирпичном доме обнаружили огромный подвал, буквально забитый всякими соленьями и вареньями. Хоть и предупреждали нас, чтобы ничего в немецких домах не ели (боялись отравлений), мы не удержались, взяли несколько банок, открыли их и с удовольствием поели. Было необыкновенно вкусно. В этом же хуторе меня поразило, что все в доме сверкало необыкновенной чистотой. Белье, аккуратно уложенное стопками в шкафу, было подсинено, накрахмалено и не просто аккуратно, но поистине ювелирно заштопано.
Там, в Пруссии, я впервые поняла, что такое немецкие педантизм и аккуратность, о которых слышала еще до войны. Не говорю уж о порядке и чистоте в домах. Обратила внимание на то, как аккуратно были побелены стволы деревьев, росших вдоль шоссе. Казалось бы, идет война, в любой момент может случиться непоправимое, а они деревья подбеливают. Однако все это нас не умиляло, скорее даже вызывало обратную реакцию, ибо мы видели, что творили эти чистюли и аккуратисты на нашей земле, как безжалостно громили и уничтожали все на нашей территории. Чего только не насмотрелись мы, когда ехали в 1944 году по западным районам России и по Белоруссии!
Был и такой случай. Как-то на окраине города набрели мы на молокозавод. Немцы не только не разрушили его, но и продукцию не уничтожили. Мы ужасно устали, нам очень хотелось поесть, попить водички, умыться, но у нас ничего не было. Встретившиеся по пути колодцы оказались отравленными, пользоваться водой из них даже для умывания нам запретили. И вот — молокозавод, а внутри в огромных количествах молоко, масло, сыры. Не раздумывая долго, умылись молоком, напились его вдоволь, а закусили бутербродами из сыра с маслом. Хлеба ни у кого не оказалось, пришлось обойтись без него.
Запомнилась еще одна история, которая для меня могла закончиться трагически. В каком-то городе мое внимание привлек большой красивый дом. Из любопытства вошла в него и на первом этаже в огромном зале увидела группу немцев, кучкой столпившихся около старика, сидевшего в кресле. Это, вероятно, была одна семья. Я уже собралась повернуться и уйти, как вдруг ко мне подбежал очаровательный мальчуган трех-четырех лет, белокурый, голубоглазый. Я взяла его на руки. Он не испугался, но на лицах взрослых появился настоящий ужас. В это время открылась дверь, вошел наш офицер. Увидев меня с немецким ребенком на руках, он так побледнел, что лицо его приобрело какой-то зеленый оттенок. Выхватив пистолет, он навел его на меня: «Брось сейчас же, не то пристрелю!» Я опустила мальчика на пол, прикрыла его собой. Стояла, не смея пошевелиться и страшась нелепой гибели от пули своего же однополчанина. Офицер будто в нерешительности постоял несколько мгновений, потом зло оглядел всех в зале и вышел, с силой хлопнув дверью. Я недоумевала, не могла понять, что вывело из равновесия этого офицера. Только потом узнала, что фашисты захватили деревню, где жила его семья, и уничтожили всех — мать, отца, жену и малолетних детей.
Надо сказать, что в тех местах, где мы вели бои, мирного населения почти не осталось, жители уходили на запад, надеясь там спастись. Их имущество оказывалось без присмотра, некоторые наши солдаты и офицеры пользовались этим, брали кое-что из вещей и отправляли домой посылки. Это, как мне помнится, не возбранялось, но только в определенных размерах. А вот чтобы были погромы, поджоги, насилие и тому подобное, о чем сейчас много говорят и пишут, — не помню. Я из вещей ничего не брала, брезговала. Однажды, правда, не удержалась и подобрала брошенные женские карманные часики, золотые, с эмалью на обратной стороне. Но как нашла, так и потеряла: у меня украли их в госпитале. В другой раз я где-то подобрала около ста очень красивых открыток. Долго берегла их, а потом, уже в Москве, подарила девочке, которая по-настоящему увлекалась коллекционированием открыток.
В феврале наши части подошли к Хайльсбергу и захватили его. Этот город был крупным стратегическим пунктом, взятие его имело весьма важное значение для успешного осуществления всей Хайльсбергской операции — одной из крупнейших военных операций в Пруссии. Г. К. Жуков писал, что Хайльсбергская операция вообще была одной из крупнейших операций Второй мировой войны. Все наши, кто участвовал в этой операции, получили персональную благодарность от Верховного главнокомандующего И. В. Сталина, что случалось не так уж часто. Всем выдали соответствующие документы. Я не получила, потому что выбыла из части, оказалась в госпитале, потом попала в другую часть. Разыскивать меня, конечно, никто не стал. Я вообще узнала об этих благодарностях только через тридцать лет, когда впервые после войны встретилась со своими девчонками. Г. Лепешкина привезла с собой этот документ и показала его.
В течение нескольких дней мы прошли с боями около 100 километров, все устали и измотались, после Хайльсберга рассчитывали хоть на небольшую передышку. Не получилось. Пришел приказ: не останавливаясь, двигаться дальше, на Ландсберг. И снова в поход. Помню одну ночь на марше. Полная темнота, на небе не видно ни луны, ни звезд. Все идут молча, слышится только шаркающая поступь и тяжелое дыхание огромной массы людей. Иногда объявляют привал, и тогда все солдаты буквально валятся прямо в рыхлый снег, стараясь хоть чуть-чуть отдохнуть. Но через пятнадцать — двадцать минут нас поднимают, снова идем, отупевшие от усталости, недосыпания, недоедания и сырости. Казалось, на нас промокло все: одежда, сапоги, портянки, рукавицы. В какой-то момент у меня отключается сознание, я будто проваливаюсь в яму. Оказалось, я уснула на ходу и упала. Очнулась, чувствую, что лежу на чем-то большом и твердом. Включаю фонарик и вижу, что подо мной труп немецкого солдата. Хочу встать, а сил нет. Подошли двое солдат, подхватили меня под руки, подняли. Какое-то время так и двигались втроем, держась друг за друга.
Однажды утром увидели, как с запада на восток, к нам в тыл нескончаемым потоком движется колонна гражданских лиц, и молодых, и старых. Среди них много мужчин. И вереница огромных фур, крытых на манер цыганских, их тащили лошади — тяжеловозы, какая-то особая порода лошадей, которую я видела только в Германии.
Подобные людские потоки встречались нам и прежде. Шли освобожденные из немецкой неволи русские и украинцы, поляки и югославы, французы и итальянцы, граждане других европейских стран, насильственно угнанные в Германию, где они использовались на принудительных работах. Встречались среди них и немцы, которые в свое время покинули дома из-за страха перед русскими солдатами, а теперь, когда война шла к завершению, возвращались к себе. Правда, такой огромной массы людей да еще с таким богатым скарбом раньше не приходилось видеть.
