Скрип тормозов, визг шин. Остановился. Я открыла глаза. Он в трех ярдах от меня, в кудрявых облаках тумана. Выключил фары. Благословенная темнота. Я три раза шагнула вперед и положила руку на крыло машины. Прислонилась к нему… Молитвенное колесо крутилось также, но уже о другом.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Вышел. Остановился, очень высокий, никогда таким не был.

— Я ждала… Мне нужно было… Увидеть тебя.

— Сказали, ты ушла. Дурочка, я мог тебя убить.

Я почти легла на крыло автомобиля, ноги не держали.

— Я хотела сказать, Рауль, что я виновата. Это не совсем подходящее слово… Просить прощения у человека, что подозревала его в убийстве… Но мне очень стыдно, что я это подумала ненадолго. Честное слово ненадолго, клянусь. — Он держал в руках перчатки, одевал их и снимал. Молчал. — Я себя не оправдываю. И знаю, что ты меня не простишь. Это было бы невозможно, даже если бы между нами ничего не было, а так… Рауль, я просто хочу, чтобы ты немножко понял. Только не знаю, как начать объяснять.

— Не надо. Я понимаю.

— Не думаю. Мне сказали, понимаешь, сказали прямо, что ты в это замешан, вместе с твоим… С другими. Бернар сказал это Берте. Что ты стрелял в лесу. Думаю, он понимал, что как бы далеко он ни зашел, в этом лучше не признаваться. И он, наверное, думал, что ты все простишь, когда поймешь, как выгодно это убийство. Я не поверила даже тогда, не смогла. Но остальное было очевидно, про них, и ничего не доказывало, что ты не с ними. Ничего кроме… Того, что я чувствовала.

Я замолчала, пыталась увидеть выражение его лица. Он, казалось, был очень далеко.

— Не думаю, что ты поверишь, Рауль, но я боролась на твоей стороне. Все время. Прошла через личный маленький ад с ночи вторника. Все тебя обвиняло, я сомневалась, могу ли доверять самой себе… Не буду рассказывать, тебе самому хватило, и ты хочешь забыть все, и меня, но я… Должна тебе рассказать, прежде чем ты покинешь меня. Я просто не могла рисковать, Рауль! Ты понимаешь? Скажи, что понимаешь!

Он вертел перчатки в руках. Сказал скучным голосом:

— Ты была готова рисковать… Однажды.

— Собой — да. Но тут был Филипп. Я не имела права рисковать Филиппом. Я за него отвечала, мой долг… Я… Кроме меня у него никого не было. И нельзя было позволять этому что-то значить.

— Чему?

— Тому, что кроме тебя у меня никого нет.

Тишина. Очень тихо он стоял, одинокая фигура в туманной ночи. Я подумала, что так и буду его всегда вспоминать, одного, оторванного ото всех, даже от семьи. Впервые я увидела его не как отблеск моих романтических фантазий, очаровательного принца, тигра… Рауль — одинокий маленький мальчик в доме, который не годится для детей, несчастный подросток при отце-маньяке, молодой мужчина в борьбе за единственный источник дохода… И всегда один. Зациклилась на своем одиночестве и не увидела, что он тоже человек…

— Прости, Рауль. Я не должна была к тебе сейчас с этим приставать. Думаю с тебя уже хватит. Что тебе сказать про отца, кроме того, что мне очень жаль?

— Ты правда думала, что я убью его?

— Нет, Рауль.

Пауза. Он сказал странным голосом:

— Похоже, ты правда меня понимаешь.

— По-моему, да. Даже последние двадцать четыре часа… Мир сошел с ума и все ценности пошли кувырком… Я должна была знать, глубоко внутри, что ты — это ты, и этого достаточно. Я хочу, чтобы ты узнал, а потом уйду. Я любила тебя все время, не переставала, и люблю тебя сейчас. — Он не шевелился. Я повернулась к замку. — Ухожу. Спокойной ночи.

— Куда ты идешь?

— Кто-нибудь отвезет меня на виллу Мирей. Твой дядя Ипполит меня вопросил. Я… Не хочу быть в Валми.

— Залезай в машину. Я тебя отвезу. Давай, давай. И куда, по-твоему, я отправился?

— Не думала. Отсюда.

— На виллу Мирей искать тебя. — Я не говорила, не двигалась, сердце билось медленно, громко и больно. — Линда.

— Да?

— Залезай.

Залезла. Он сел рядом со мной. Темно. Он такой большой и очень близко. Я дрожала. Он не шевелился и не трогал меня. Я сказала первое, что пришло в голову.

— Где ты взял эту машину? Рулетка?

— Ecarte. Линда, побудешь на вилле Мирей с Филиппом?

— Не знаю, не думала. Я очень хорошо к нему отношусь, но…

— Ему будет одиноко, даже с Ипполитом. Может, возьмем его с собой в Бельвинь?

— Рауль, Рауль, я не думала…

Я остановилась, приложив руки к лицу.

— Что, моя хорошая?

Я спросила прямо в руки:

— Ты имеешь в виду, что ты все равно… Возьмешь меня?

Он глубоко вдохнул, не ответил. Неожиданно повернулся и притянул меня к себе, вовсе не нежно. А что мы друг другу говорили, будем помнить только мы. Мы говорили долго…

Потом, когда мы уже научились смеяться, он спросил с улыбкой в голосе:

— А ты до сих пор не позволила мне признаться, моя красивая. Не думаешь, что уже пора?

— О чем ты говоришь? Признаться в чем?

— Что я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

— А, в этом…

— Да, черт побери, в этом.

— Рискну поверить.

Это были мои последние слева на очень долгое время. В конце концов машина шевельнулась в тумане и поехала через мост.