В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин указывал, что Плеханов в вопросах теории познания «сделал явную ошибку при изложении материализма».
В чём же заключается, по Ленину, ошибка Плеханова и почему несостоятельна теория иероглифов? Ошибка Плеханова состоит в том, что он скатывается на позицию агностицизма, т. е. недоверия к показанию наших органов чувств, а следовательно недоверия к познанию объективного мира. В самом деле, если наши ощущения и представления не похожи на объекты, ими отображаемые, а представляют собою иероглифы, символы, то у нас не может быть уверенности в том, что знания наши действительно отвечают объективному миру, к которому они относятся. Мы не можем быть уверены в истинности сведений, которые доставляет нам научное познание об объективном мире. Короче, иероглифическая теория познания приводит к отрицанию существования внешнего мира, так как знаки или символы возможны и по отношению к мнимым предметам. В этом смысле теория иероглифов близка к скептицизму Юма и агностицизму Канта. В этом заключается несостоятельность теории иероглифов или теории символов. В этом состоит коренное отличие её от материалистической теории отражения.
Ленин в связи с разбором ошибки Плеханова дал исчерпывающую критику теории символов. «Бесспорно, что изображение никогда, — писал он, — не может всецело сравняться с моделью, но одно дело изображение, другое дело символ, условный знак. Изображение необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность того, что „отображается“. „Условный знак“, символ, иероглиф суть понятия, вносящие совершенно ненужный элемент агностицизма»[161]. Теория символов, против которой выступил Ленин, была до Плеханова провозглашена в одном из произведений известного естествоиспытателя Гельмгольца. Гельмгольц из ограниченности нашего зрения выводил доказательство, что глаз даёт нам ложные сведения о свойствах видимых нами предметов. Ленин поэтому признал правильным утверждение А. Рау (немецкий философ, последователь Л. Фейербаха), что теория символов Гельмгольца платит дань кантианству. Замечательно то обстоятельство, что критика Лениным гельмгольцевской теории символов буквально совпала с критикой её, данной впервые Энгельсом в «Диалектике природы», опубликованной лишь в 1925 г.
3.4. Объективная, абсолютная, относительная истина
Ленин, разрабатывая материалистическую диалектику как теорию познания, выясняя существо отражения как процесс, дал блестящую характеристику соотношения между относительной, объективной и абсолютной истиной. Опровергая релятивизм (Богданова и др.), согласно взглядам которого относительность нашего познания делает невозможным объективное абсолютное познание, Ленин вскрыл диалектическое взаимопроникновение абсолютной и относительной истины. Ленин выяснил, что относительное познание не есть метафизическая противоположность познания абсолютного, а ступень по пути к абсолютному познанию, что оно не исключает абсолютное познание, а в своём движении всё в большей мере приближается к абсолютному познанию. Отсюда объективность нашего познания.
Но чем доказывается объективность нашего познания, где гарантия правильного отражения мышлением бытия? «Вопрос в том, — отвечает на это Маркс, — свойственна ли человеческому мышлению предметная истина, вовсе не есть вопрос теории, а практический вопрос. На практике должен человек доказать истинность, т. е. действительность и силу, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности и недействительности мышления, изолированного от практики, есть чисто схоластический вопрос»[162].
Вопрос о возможностях и границах познания может быть разрешён только в самом процессе познания, определяющемся общественной практикой. Подобно тому как лучшим и единственно возможным доказательством того, что человек способен плавать, будет самый результат — практика плавания выяснит вопрос о силах и возможности плавающего, — точно так же должен быть решён вопрос и применительно к познанию. Применение познания, история и практика науки доказывают её возможность и определяют её исторические границы. Наука своими практическими достижениями решает вопрос о достоверности научного познания.
История человечества, история науки и техники являются лучшим доказательством познаваемости внешнего мира.
Теория отражения, как мы знаем, представляет собой важнейшую основу материалистической и одновременно диалектической теории познания. Признание первичности материи и вторичности сознания неразрывно сочетаются в ней с пониманием противоречивого, диалектического характера отражения. Познание рассматривается как исторический процесс. Отсюда открывается широкая перспектива изучения познания в его зависимости от общественного развития.
Под объективной истиной материалистическая диалектика понимает то объективное содержание наших представлений, которое не зависит от сознания — ни от человека, ни от человечества. Объективную истину раскрывает нам исторически развивающееся познание общественного человека. Истина не является чем-то застывшим, а есть процесс. «Истина, — говорит Ленин, — есть процесс. От субъективной идеи человек идёт к объективной истине через „практику“ (и технику)»[163].
Учение об объективной истине имеет огромное научное и практическое значение. Это учение является лучшим оружием в борьбе со всякого рода идеалистическими и релятивистскими теориями. Ибо, если нет объективной, т. е. независимой от субъекта, от человека или от человечества, истины, то не может быть уверенности в том, что независимо от осознания людей существует объективная реальность, являющаяся единственным содержанием нашего знания. Если наше знание не имеет такого содержания, которое не зависит от людей, то нельзя быть уверенным в том, что направленная на изменение окружающего мира практическая деятельность, руководящаяся теоретическими предвидениями, отвечает той объективной закономерности, которая в этих теоретических предвидениях отражается. Познание объективной истины, признание того, что научное познание, отражая реальный мир, одно способно давать объективную истину, исключает всякую неуверенность в реальности внешнего мира.
Следовательно отрицание объективной истины ведёт к отрицанию или есть отрицание существования независимо от познания материальной действительности, и, наоборот, признание объективной истины равнозначно признанию объективной реальности, существующей вне и независимо от сознания.
В своё время против марксистского учения об истине выступал Богданов. Будучи сторонником субъективного идеализма, отвергавшего, как известно, материалистическое положение о независимом от сознания существовании реального мира, Богданов писал: «Для меня марксизм заключает в себе отрицание безусловной объективности какой бы то ни было истины… истина есть идеологическая форма, организующая форма человеческого опыта». По Богданову, истина есть идеологическая форма организации опыта. Раз так, то истина зависит от сознания людей, т. е. нет объективной истины. По существу Богданов допускает непоследовательность, когда употребляет термин «объективная» истина; с его точки зрения можно говорить только о субъективной истине, хотя бы за субъект принимался не отдельный человек, а всё человечество. Понятие «объективный», по Богданову, означает не независимый от сознания, а общезначимый, т. е. имеющий одинаковое значение для многих людей, для всего человечества.
По Богданову, объективной истиной будет такое представление, которое устанавливается «на основе взаимной проверки и согласования высказываний различных людей». Нетрудно усмотреть абсолютную несостоятельность богдановской идеалистической точки зрения. Богдановым даётся такое определение объективности, которое включает в себя в качестве истины религию и разные предрассудки, имеющие, несмотря на то, что они являются заблуждением, более общезначимый характер, более распространены между людьми, чем, скажем к примеру, научные открытия, выражающие истину объективную и остающиеся неизвестными для большинства людей. Отвергая существование объективной истины, Богданов открывает дверь поповщине, «очищает место для „организующих форм“ религиозного опыта».
