Нетрудно заметить, что только такое глубокое понимание законов и причин данных явлений может помочь нам правильно осветить наши задачи и цели. Эта неразрывная связь между причинами и целями однако часто игнорируется буржуазной наукой, противопоставляющей целесообразность причинному познанию. Каузальной‚ или причинной, точке зрения на взаимозависимость между явлениями с давних пор противопоставляется совершенно иное, откровенно-идеалистическое воззрение — точка зрения телеологическая. Согласно телеологии всякое явление — имеет ли оно место в природе или в общественной жизни — есть осуществление некоторой цели. Осуществление цели — всё равно цели, намеченной богом, или цели внутренней, свойственной данному предмету, — ведёт данное явление к развитию, к совершенствованию. Поэтому, говорят «телеологи», если мы и устанавливаем в наблюдаемых явлениях связь постоянства, закономерности, то связи эти должны нами рассматриваться вовсе не под углом зрения порождающих их причин, но под углом зрения того, как осуществляются в них некоторые высшие цели.
Такое воззрение ведёт своё первоначальное происхождение от религиозных представлений о «божественном промысле». Церковные писатели, начиная с «отца церкви» Августина, особенно усердно прилагали телеологию к пониманию общественной жизни; земная жизнь человека изображалась ими как путь греховных испытаний, ведущий к высшей цели, к иному «царству», к воздвижению «града господня» и т. п.
Вместе с развитием производительных сил и развитием научного познания телеологическая точка зрения сама видоизменялась. «Цель» начали искать уже не вне явлений, но в них самих: целесообразный характер того или иного явления природы объявляется внутренне присущей этому явлению, его имманентной целесообразностью.
Учение о внутренней целесообразности строения вещей было выдвинуто ещё Аристотелем. Наивысшее развитие этот телеологический взгляд получил у Лейбница, в его теории, согласно которой мир построен из изолированных сущностей (душ) — «монад». Каждая монада, по мнению Лейбница, представляет собою осуществление некоторой внутренней — движущей её развитие — цели. В идеалистической философии постепенно создаётся различие между «действующей причиной» (causa effeciens), т. е. причиной в нашем обычном понимании, и «конечной причиной» (causa finalis) или целью.
Лучшим примером внутренней целесообразности, на которую чаще всего указывают «телеологи», является целесообразное строение организмов у животных и растений; здесь устройство каждого органа повидимому находит своё оправдание в выполняемой им функции. На извращённом понимании этой внутренней целесообразности строения организмов покоятся некоторые современные буржуазные биологические теории. Такова в частности подоплёка всех виталистических теорий, приписывающих живым организмам наличие некоторой особой жизненной силы (у современного вождя витализма Дриша и т. п.). Учение о внутренней и органической целесообразности проводится буржуазной идеалистической наукой и при изучении общественной жизни — представителями «органической школы», неокантианства — в «субъективной социологии» народников. Все эти направления буржуазной науки полагают‚ что причинное изучение непригодно для истории и должно быть заменено или дополнено отысканием внутренних целей и высших ценностей, которые якобы осуществляются в развитии общества.
Сильнейший удар телеологии в естествознании нанёс Дарвин. Он указал, что сама целесообразность строения организмов должна находить и находит себе причинное и закономерное объяснение. Целесообразность эта объясняется вовсе не разумностью их организации, но гибелью в течение многих тысячелетий всех неприспособленных к условиям существования, «нецелесообразно» построенных видов. Совершенно очевидно, что природа не ставит себе сознательных целей. Самое важное однако то, что телеологическая точка зрения совершенно непоследовательно противопоставляет причинное объяснение явлений и их целесообразный характер одно другому, что она произвольно отрывает одну сторону дела от другой. Нельзя обособлять вопрос «для чего» протекают те или иные действия людей, для чего нужны, скажем, инфузории мерцательные реснички, от вопроса «почему» это явление имеет место. Поступить так — значит или уже заранее предполагать вне самой связи явлений осуществляющую их разумную волю или по крайней мере считать заранее, что «цель» не зависит от причин, вызывающих явление.
Между тем вещь во всех отношениях, в том числе и в осуществляемой ею «цели» — должна быть понята из вызывающих её условий: всякое полное определение данного явления, всякое объяснение, «почему» оно протекает определённым образом, содержит в себе и объяснение того, «для чего», для какой цели данное явление совершается. Когда мы выяснили, почему целесообразно устроены глаза, то этим самым мы установили и «для чего» они так устроены. Если мы объясним, почему, по каким законам совершаются данные общественные действия людей, и покажем, что они необходимо могут совершаться только в направлении такой, а не другой цели, то этим самым мы гораздо полнее и правильнее объясним и ту цель, которую преследуют эти общественные действия. Коммунизм Маркс и Энгельс объясняли не как идеальное состояние, которое должно быть установлено, но как реальное историческое движение, уничтожающее современное состояние и, раскрывая законы капиталистического развития и классовой борьбы, тем самым выяснили историческую миссию пролетариата.
«Понятие цели, — по словам Гегеля, — равнозначуще с простым определением самого предмета». «На деле, — комментирует Гегеля Ленин, — цели человека порождены объективным миром и предполагают его, — находят его, как данное, наличное. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы („свобода“)»[319]. Целесообразность не должна механистически отбрасываться в процессе нашего изучения действительности, но она не должна идеалистически противопоставляться закономерности и причинности, она требует особого, но всё же причинного и закономерного её объяснения. Целесообразность явлений природы и общественных действий человека мы должны поэтому рассматривать как особое, специфическое выражение, особую форму проявления их закономерности, их причинной связи, основной тенденции их развития.
Внутренняя целесообразность строения организмов есть особое выражение единства в них целого и отдельных частей, единства содержания функций организма и их формы.
Значение понятия цели в общественной жизни состоит в том, что оно позволяет изучать явления в непрерывной связи с практикой — с практической ролью вещей, с общественными действиями человека. «К идее, как истине, — отмечает Ленин, — Гегель подходит через практическую целесообразную деятельность человека», он идёт «от субъективного понятия и субъективной цели к объективной истине»[320].
Марксизм-ленинизм отнюдь не отрицает значения целей в общественной жизни человека, в практике классовой борьбы, но, наоборот, вскрывает их действительное историческое значение. Преследование определённых целей, указывают Маркс и Энгельс, характерная отличительная черта общественной жизни, общественно-исторических действий людей, отличающая их от стихийных сил и законов природы. Уже анализируя простой процесс труда, Маркс показывает всё глубокое отличие целесообразно направленного труда от труда самой искусной пчелы. Всё развитие техники выражает эти отличительные черты целеполагающей деятельности человека.
Разъясняя некоторые положения Гегеля и переводя их на язык материалистической диалектики, Ленин подчёркивает закономерные основы нашей целесообразной деятельности, её объективный характер как формы объективного процесса. В то же время Ленин разъясняет, что противопоставление целей человека законам природы имеет свою основу в самом процессе познания и в особенностях человеческого познания, «не сразу и не просто совпадающего» с познаваемой природой. «Законы внешнего мира природы… суть основы целесообразной деятельности человека»[321]. — «Две формы объективного процесса: природа (механическая и химическая) и целеполагающая деятельность человека… Цели человека сначала кажутся чуждыми („иными“) по отношению к природе. Сознание человека, наука… отражает сущность, субстанцию природы, но в то же время это сознание есть внешнее по отношению к природе (не сразу, не просто совпадающее с ней)»[322].
