Герц, Лоренц, Умов, Миткевич, Тимирязев, Дирак, Яноши, Тонини, Сапер, Мун, Гизе, Цинцен, Голлинг, Бенидикс, Спенсер, Венцель, Махарович, Лебедев, Блохинцев, Александров и, наконец, сам Эйнштейн - все эти люди, которые оспаривали и оспаривают теорию относительности, с разной лишь степенью охвата и остроты; не задержали своего внимания на главном пункте теоретической борьбы.

Они не обратились к диалектическому материализму и потому:

одни из них позволили увлечь себя целиком в дебри математического формализма, где, как будет показано позднее, вообще невозможна сознательная борьба за содержание и сущность исследуемых проблем;

другие ученые, сознавая всю бесплодность обсуждения проблем в зарослях математического формализма, пытались выйти на содержательный и сущностный простор «Пространства и Времени». Но, оставшись без единственно знакомого им с детства математического метода, который заменял им и мировоззрение, они оказались в совершеннейшей беспомощности: и без метода, и без мировоззрения.

В связи с этим любопытнейшую картину в поведении некоторых ученых можно было наблюдать в недалеком прошлом и можно еще и теперь наблюдать.

Все ученые, которые справедливо отказывались рассматривать проблему «Пространства и Времени» в зарослях математического формализма, и утрачивали благодаря этому остатки своего прежнего мировоззрения, и которым по существу уж более нечего было терять, долгое время совершали лихие кавалерийские наскоки и наезды на теорию относительности; - со свистом, с гиком и... без какого-либо позитивного оружия. Атаки были шумливые, веселые, но безрезультатные. Особенно лихие наскоки на теорию относительности можно было наблюдать в 20-е и 30-е годы. Наибольшую известность в этом своеобразном спорте у нас в СССР приобрела группа ученых, возглавлявшаяся Тимирязевым, - сыном известного русского ученого.

Как и следовало ожидать, лихие кавалерийские атаки в наше время не могли принести положительных результатов. Сейчас, если не считать отдельных высказываний[2] и отдельных ученых[3], лобовые атаки на теории относительности в СССР уж более не практикуются. За рубежом они эпизодически еще повторяются, но носят локальный и выродившийся характер и их уже никто не принимает за серьезное занятие.

Зато большое распространение в наше время получили: «молчаливый бунт» и «бунт со связанными руками». Классический образец молчаливого бунта в физике преподали Герц, Лоренц и Планк. Они молчаливо отошли от главного пункта борьбы в естествознании - «Пространства и Времени», - сославшись на непонимание этой проблемы. Их примеру в настоящее время следует огромное число буржуазных ученых. Это бунт «молчания».

Классическим примером «бунта со связанными руками», как мы уже отмечали, может служить сам Эйнштейн. Он не был согласен с фундаментальными и принципиальными положениями квантовой физики, которые с логической неизбежностью вытекают из его же собственных идей пространства и времени; он сомневался в своих собственных идеях; он пробовал в связи с этим протестовать, но делал все это настолько робко и нерешительно, что его никто не хотел услышать. Он бунтовал со связанными руками.

Эйнштейн был намертво связан как методом, так и мировоззрением. От методологических пут он пробовал избавиться, препоручая математическую обработку своих идей Минковскому, Гроссману и др. Более того, Эйнштейн даже иногда довольно пренебрежительно отзывался о господствующем методе в буржуазной науке. Например:

«Главное все же содержание, а не математика. С помощью математики можно доказать все что угодно».

Таков был взгляд Эйнштейна на господствующий метод, но из этого правильного взгляда он не сделал правильного вывода. Он наивно полагал, что достаточно не самому, а Минковскому или Гроссману заниматься математической стороной исследований, как благодаря этому он - Эйнштейн - может избавиться от методологических пут буржуазного общества.

Еще более непреодолимыми для Эйнштейна оказались путы мировоззренческие. В речи «О методе теоретической физики» в 1933 году Эйнштейн высказал следующий взгляд:

«Несомненно, опыт может руководить нами при выборе пригодных материалистических концепций, но он не источник, из которого эти концепции черпаются: безусловно, опыт остается единственным критерием пригодности математических построений физики, но истинный творческий принцип содержится в математике. В некотором смысле, поэтому я считаю правильным, что чистая мысль способна охватить реальность, как об этом догадывались древние».

Помимо явной эклектики, которая имеется в вопросе математики, здесь у Эйнштейна можно наблюдать еще явный идеализм в основном вопросе мировоззрения. Академик С.И.Вавилов так охарактеризовал его в 1934 году:

«Практическая бесплодность последних этапов развития теории относительности - опытное доказательство ошибочности этой умозрительной, идеалистической дороги».

Вот это и есть бунт со связанными руками. С одной стороны, огромное усилие, напряжённейшая работа на протяжении всей жизни ученого, неистребимое желание разобраться в окружающем мире, а с другой стороны, сознание безрезультатности всех этих усилий и желаний. С одной стороны, чувство огромной силы и огромных возможностей, а с другой, - чувство беспомощности и ощущение связанных рук. Академик С. И. Вавилов, много размышлявший над проблемами физики, пришел даже к выводу, что для правильного познания окружающего мира человеку надо измениться биологически.

Дело, конечно, не в биологии. Дело заключается в диалектическом материализме. Пока в физику и в математику не войдут диалектика и материализм, бунты беспомощности, «связанных рук» и «молчания» будут продолжаться. До сих пор общепринятым является представление, что буржуазное мировоззрение - это оковы будто только для рабочих, крестьян и мелких служащих; что касается крупных физиков, математиков и т.д. - для них, как будто, буржуазное мировоззрение не представляет собой опасности; будто они могут добывать научные истины, раскрывать тайны природы и оставаться при этом полноценными людьми даже в условиях буржуазного мировоззрения. Такое представление в настоящее время надо признать полностью устаревшим и потому неправильным.

Когда-то, например, в XVII, XVIII и XIX вв. когда наука еще находилась на недостаточно высоком уровне развития, когда она занималась лишь формами и установлением внешних связей в природе, совмещение научной деятельности с буржуазными взглядами и методами не являлось делом противоестественным. В те старые времена ученый мог совмещать свои буржуазные взгляды и даже буржуазную деятельность с плодотворной научной деятельностью. Исаак Ньютон мог верить в бога и в то же время был в состоянии открыть закон всемирного тяготения. Антуан Лавуазье мог открыть тайну горения вещества и одновременно приобрести репутацию наиболее свирепого парижского откупщика, за что восставшие парижане ему чуть ли не первому отрубили голову на гильотине. Пафнутий Чебышев успешно занимался математическими открытиями в области механики и не менее успешно занимался спекуляцией земельными участками и строительством доходных домов в Петербурге. Софья Ковалевская одновременно могла сочетать и страсть к математике, и страсть к спекуляциям.

Словом, в то старое время буржуазные взгляды не особенно мешали научной деятельности людей. Ученый мог не разрушаться как человек и даже мог не переживать особенных трагедий внутреннего разлада. Теперь иная обстановка. Теперь перед учеными исследователями в качестве объекта стоят не формы и не одни только внешние связи явлений внешнего мира; теперь перед исследователем предстал скрытый, внутренний мир, в том числе и его собственный скрытый мир. Объектом исследований являются сокровенные тайны материи и её развитие. Предполагать, что неразвивающийся исследователь с застывшим мировоззрением и методами уровня XVII - XIX вв. вдруг сможет проникнуть в сокровенные тайны развивающейся материи - такое предположение теперь смешно и трагично.