— Отгони от себя страхи. — Голос Очена вывел её из задумчивости, она подняла глаза и увидела, что все смотрят на неё. — На твоей стороне клинки и магия.
Ценнайра с трудом улыбнулась, даже не пытаясь вникнуть в смысл слов вазиря. По тону его можно было подумать, что он просто её успокаивает. Но ведь он знает, кто она; ей слова успокоения нужны меньше, чем кому бы то ни было. Может, старик просто притворяется. А может, как Аномиус, хочет воспользоваться ею в собственных интересах? Возможно. Она не понимала причин, почему он до сих пор не разоблачил её. Когда-то он сказал, что ей, видимо, отведена определённая роль в этом предприятии, и тогда слова вазиря её вполне устроили. Но знал ли он, в чем заключается её роль и на чьей стороне она будет?
— Я понимаю, — с улыбкой произнесла она. — К тому же, как правильно говорит Брахт, у нас есть только один путь.
— Хорошо сказано, — одобрил Каландрилл.
— Истинно, — согласился Очен. — И ведёт он в одном направлении.
— И прямо сейчас мы встанем на этот путь, — заявил Чазали, явно не ведая о скрытом смысле этого разговора. — Мы отправляемся. — Он отодвинул тарелку и поднялся. В то же мгновение котузены, уже в доспехах, вскочили на ноги и отправились вслед за киривашеном.
Путники последовали за воинами. Брахт воскликнул:
— Ахрд и все Молодые боги, не оставьте нас!
Катя улыбнулась и, коснувшись кончиками пальцев его щеки, спросила:
— А разве они не с нами?
Керниец рассмеялся, кивнул, взял её за руку и повёл за джессеритами. Со стороны они больше походили на влюблённых, отправляющихся на деревенскую ярмарку, чем на воинов, ищущих битвы.
Ценнайра оказалась между Каландриллом и Оченом. Юноша вновь вежливо взял её под руку. В прикосновении его пальцев было что-то особое, будто он искал близости, на которую ещё не отваживался. И это было приятно.
«Бураш, — подумала Ценнайра, — я прямо как молоденькая девочка, до которой дотронулся возлюбленный».
Она искоса посмотрела на него и натолкнулась на его взгляд. Но теперь он не отвёл глаз, а улыбнулся со смешанным чувством восхищения и сожаления, словно опасался за неё и в то же время был рад, что она рядом.
«А он мой пастушок, — думала она, — и смущён он не менее меня».
На площади царила осмысленная неразбериха. Горожане толпились, помогая котузенам седлать лошадей, становились перед ними на четвереньки, чтобы они использовали их как подножку. Один особенно усердный кемби долго преследовал Брахта чуть ли не ползком, керниец ругался, но никак не мог от него избавиться. Агонии этой положил конец вороной жеребец, случайно задевший крестьянина, который покатился по земле. Брахт злорадно рассмеялся и вскочил в седло. Катя уже сидела на лошади. Каландрилл помог Ценнайре, знаком отказался от услуг горожанина и проворно вскочил на гнедого.
Котузены выстроились в колонну, Чазали поднял руку, резко опустил её вперёд, и колонна тронулась по улице с толпящимися по обеим сторонам горожанами и через ворота выехала из Гхан-те навстречу неизвестности.
Дорога от деревни, расположенной в самом центре чаши, обрамлённой холмами, бежала какое-то время по её днищу, а затем стала подниматься по склону, от террасы к террасе, к лесу на самой вершине. Чазали, как и прежде, выслал вперёд двух разведчиков, но Каландриллу после убийства священника эта мера показалась излишней — засада была неизбежна, а лес на вершине холма мог укрыть сколько угодно бандитов; посему разведчики скорее выдадут их присутствие, чем предупредят о засаде. Дорога нырнула в тень елей, кедров и кленов. Деревья росли так близко друг к другу, что за ними могла спрятаться целая армия.
Странное это было ощущение. Шелест ветра в листве походил на свист и шёпот груагачей, провожавших их в Куан-на'Дру. Но тогда странные создания, слуги Ахрда, были их союзниками. Здесь же Каландрилл чувствовал насторожённую враждебность. Он попытался успокоить себя тем, что они уже преодолели немало опасностей и остались живы, но затем вспомнил слова Очена, предупреждавшего о том, что сила их врага растёт по мере приближения его к своему хозяину, и ему стало не по себе. Он вновь ощутил горечь этой земли, её несчастье, досаждавшие ему, как пот, остывающий на ветру. Куда бы он ни кинул взгляд, везде ему чудились угрожающие тени. Солнце совсем недавно выплыло над горизонтом, лучи его ещё не пробились сквозь чащу, и в темноте постоянно мелькали странные тени.
Каландрилл заметил какое-то движение и крикнул, предупреждая остальных; рука его сжалась на эфесе меча. В мгновение ока котузены, ехавшие справа, выдернули из ножен мечи, кое-кто даже успел натянуть тетиву на лук. Но тут из подлеска вышел олень. Кто-то коротко рассмеялся, Каландрилл перевёл дух и усмехнулся собственному испугу. Олень в сопровождении самок быстро скрылся в лесу.
Больше никто их не беспокоил, и в полдень они остановились у реки, быстро перекусили под охраной лучников, дали передохнуть лошадям и отправились дальше.
Всадники скакали весь день под ярким, чистым безоблачным небом. Пронизанный солнечными лучами лес, освободившись от монстров, созданных их воображением, казался менее угрожающим. В листве деревьев раздавался успокаивающий хор птиц.
Но передышка эта оказалась недолгой.
День состарился, тени удлинились, солнце скатилось к западу. Склоны холмов, по которым бежала дорога, стали более пологими, широкая тропа лишь изредка изгибалась вдоль длинного, поросшего лесом холма.
На разведчиков они натолкнулись сразу за одним из таких холмов.
Чазали в окружении котузенов скакал впереди на большой скорости. Неожиданно конь его громко заржал и откинул назад голову. Киривашен поднял руку, и колонна встала. Каландрилл мгновенно выхватил меч.
— Что случилось? — крикнул он.
Лошади впереди скакавших воинов вставали на дыбы и били копытом.
Спереди до них долетел голос Чазали, он звал Очена.
Вазирь пришпорил лошадь, Каландрилл, бросив Ценнайре: «Жди здесь», — помчался за колдуном. Брахт и Катя — следом, внимательно осматриваясь по сторонам.
Ни стрел, ни боевого клича не последовало, и выдрессированные лошади джессеритов быстро успокоились Наступила угрожающая тишина.
Первым её нарушил мерин Каландрилла. Он громко, свистом задышал, прижимая уши и стуча копытами по земле. И дрожь его передалась наезднику.
— Он чует кровь, — пробормотал Брахт.
Крови было много. Она растеклась по всей тропе, и туча мух с неудовольствием прервала пиршество и взмыла в воздух, но тут же вернулась, поскольку всадники словно приросли к земле. Вороны с окровавленными клювами расселись по ветвям деревьев, протестующе каркая. Каландрилл был ослеплён открывшейся жуткой картиной.
Один из разведчиков лежал подле дороги, и его доспехи из чёрных стали красными из-за крови, хлеставшей из зияющей раны на груди. Голова его со шлемом и вуалью на лице висела в отдалении на сломанной ветке клёна. Второй валялся в скользкой красной траве, поднимавшейся по склону холма, правая рука его, вырванная с мясом из плеча, все ещё сжимала меч, торчавший у него в груди. Голова была свёрнута набок и упиралась лицом в забрызганную кровью траву. Лошади валялись мёртвыми чуть дальше по дороге: головы их, водружённые поверх груды мяса, состоявшей из оторванных конечностей и окровавленных внутренностей, с непристойной ухмылкой смотрели на поражённых ужасом людей.
Внутри у Каландрилла все перевернулось, он сплюнул.
— Ахрд! — едва слышно пробормотал Брахт, а Чазали, выругавшись, повернулся к Очену.
— Что это могло быть? — Голос у киривашена был стальным, с нотками едва сдерживаемой ярости. — Смертный на такое не способен.
— Если только не обладает дьявольской силой, — возразил Очен, сосредоточенно осматривавший побоище. — Это, без сомнения, дело рук Рхыфамуна.
Каландрилл внимательно оглядел холм и окружающий его песок, в надежде заметить хоть какое-то движение, хоть какой-то намёк на засаду. По спине у него вдруг пробежал холодок, как если бы за ним следили. Лес словно шевельнулся, ожил, и в ушах у Каландрилла раздался свист стрел, хотя глаза его не видели ничего, кроме деревьев и чёрных наслаждающихся падалью птиц.
