Улыбка кернийца растаяла, лицо его стало задумчивым.

— Когда я ушёл, ты оставался с Ценнайрой… — прошептал он.

Повисший в воздухе вопрос едва не заставил Каландрилла покраснеть. Он отвернулся, делая вид, что занят перемётными сумами, затем как можно более естественно сказал:

— Мы говорили. Она была напугана. — Отчасти это было правдой.

— Напугана? — Тон, которым Брахт произнёс свой вопрос, лишний раз убедил Каландрилла в том, что они приняли правильное решение. — Чего может бояться зомби?

— Аномиуса, — ответил Каландрилл. — Дера, неужели ты думаешь, Брахт, что она не испытывает страха? Аномиус держит её сердце и в любой момент может её уничтожить. Малейшее подозрение, и ей конец.

— Истинно, — без особого энтузиазма согласился керниец, — это правда. Так мне кажется.

— Кажется? — Каландрилл начал сердиться. — Ему надо только вернуться в Нхур-Джабаль, где он держит шкатулку. Неужели ты думаешь, Ценнайра ничего не чувствует? Я утверждаю, что это не так. Она в ужасе от того, что Аномиус может разгадать её предательство, и потому хотела побыть со мной.

— Спокойно, спокойно! — Брахт насмешливо поднял обе руки. — Я же задал самый простой вопрос.

— Но с хитрым намёком, — резко возразил Каландрилл.

Брахт нахмурился, вопросительно глядя на Каландрилла, и юноша понял, что позволил себе лишнее. Надо держать себя в руках, напомнил он себе.

— Я знаю, ты её любишь, — мягко сказал керниец. — Вот и решил, что, может быть… Но нет, конечно, ты же знаешь, кто она, и поэтому с ней не ляжешь.

Каландрилл с трудом сдерживался. «Дера, — в ужасе подумал он, — неужели мы начинаем ссориться? Надо быть сдержаннее». Как можно осторожнее он спросил:

— А если бы и лёг?

— Я был бы удивлён, — Брахт пожал плечами. — Ахрд, как можно ложиться в постель с мёртвой женщиной?

— Ценнайра не похожа на мёртвую, — отрывисто произнёс Каландрилл.

— Но она и не живая. — Брахт поправил мешки, свисающие у него с плеча. Ему было явно не по себе. — Выслушай меня, друг. Я знаю, что ты её любишь, и знаю, как тебе трудно. Возможно, мне не удастся полностью смириться с твоим необычным чувством, но я не хочу, чтобы это стояло между нами.

— Я тоже, — заявил Каландрилл.

— Тогда давай договоримся, — предложил керниец. — Давай не будем больше говорить ни о том, кто она, ни о твоих чувствах к ней.

— Договорились, — с готовностью согласился Каландрилл. — Но прежде у меня к тебе вопрос: что ты скажешь, если она получит назад сердце?

— А это возможно? — Брахт был явно ошарашен. ,

— Очен считает, что вазирь-нарумасу помогут ей, — пояснил Каландрилл, отгоняя от себя сомнения.

— И ты этого жаждешь.

Каландрилл кивнул:

— И Ценнайра тоже.

— Она многое потеряет, — пробормотал Брахт.

— Но станет опять смертной, — сказал Каландрилл. — Просто женщиной.

— Ради тебя? Неужели она так тебя любит?

— Видимо, да, раз идёт на подобную жертву, — сказал Каландрилл. — Я также уверен, что она послана нам богами.

Брахт, прищурившись, пожал плечами, подумал с мгновение и проговорил:

— Послушаем сначала, что скажут гиджаны. Но ежели они подтвердят, что ей есть место в нашем путешествии, и джессеритские колдуны вновь сделают её смертной, даю тебе слово: я назову её другом. А пока у нас уговор.

— Да будет так, — согласился Каландрилл, уже более не сердясь на своего друга. — Ну что, пойдём завтракать — и в путь?

Напряжение развеялось, и они вышли в коридор, где встретили Катю и Ценнайру — девушки как раз выходили из комнаты кандийки. Каландрилл вежливо приветствовал их, Ценнайра ответила. Катя лишь на мгновение задержала на нем взгляд серых глаз, словно заметила в нем какую-то перемену, но ничего не сказала. И они спустились в столовую, где уже завтракали Чазали, котузены и Очен.

Так получилось, что Ценнайра села слева от Каландрилла, и он с трудом сдерживался, чтобы не повернуться и не прикоснуться к ней, не заговорить ласковым голосом. Перед глазами его вставали картинки прошлой ночи. Он от всей души жалел о том, что приходится притворяться. Катя задумчиво поглядывала на него, и Каландриллу даже показалось, что она обо всем догадалась. Видимо, она проницательнее Брахта и других мужчин, сидевших за столом; возможно, женская интуиция позволила ей прочитать на лицах Каландрилла и Ценнайры то, что было скрыто от других. Каландрилл облегчённо вздохнул, когда завтрак закончился и они отправились в путь.

Пока Очен говорил со священником, люди Чазали выстроились в колонну. Рядом стоял отряд котуанджей, вооружённых пиками, — они проводят их до ворот. Пешие солдаты бежали впереди, расчищая путь. Солнце совсем невысоко поднялось над горизонтом, и его ещё не было видно за высокими строениями и стенами города. Ахгра-те казался таким же сумрачным, как и накануне, когда они приехали. Каландрилл не сожалел о том, что они уезжают из замкнутого мрачного города.

Когда они наконец выехали за стены Ахгра-те, он почувствовал облегчение. Яркие лучи поднимающегося солнца заиграли на скалистой поверхности Ахгра-Данджи, нависавшей тёмной массой над городом. На перекрёстке они повернули на северную дорогу, бежавшую вдоль быстрой реки мимо мельниц и небольших разбросанных тут и там полей. Гетту, работавшие на них, почтительно кланялись знатным котузенам. Через пол-лиги они подъехали к подножию утёса, где возвышались две чёрных, высотой с двух всадников стелы. Здесь начиналась широкая дорога.

Сначала она поднималась плавно, а затем забирала все круче и круче, петляя то на запад, то на восток, отступая назад и вновь бросаясь вперёд. Кое-где она была выбита прямо в скале. У Каландрилла появилось ощущение, будто они поднимаются вместе с солнцем, забиравшимся все выше и выше в голубое небо. Лучи ласково освещали им дорогу, переливаясь на скальной породе. Над головой с карканьем кружили клушицы и вороны, с любопытством кося на них глазом. И ветер, дувший с севера, разбивался о скалу; воздух быстро нагревался. По лазурно-голубому небу над головой, как развевающаяся на ветру грива огромной лошади, бежали лёгкие перистые облака. Чазали, возглавлявший колонну, безжалостно гнал лошадь вперёд и вперёд, словно для того, чтобы побыстрее оставить позади опасности лесистой местности и добраться до Памур-тенга.

Каландрилл мог этому только радоваться, ибо, помимо общей цели, им руководила теперь и личная заинтересованность в том, чтобы как можно скорее добраться до укреплённого города рода Макузен. Приподнявшись на стременах, он обернулся и с улыбкой посмотрел на Ценнайру. Сочные яркие губы её расплылись, обнажая белоснежные зубы. Распущенные волосы, блестящие и чёрные, ласкали нежное лицо. Такой красивой он её ещё не видел. Как жаль, что им приходится притворяться. Сегодня ему будет трудно уснуть.

Солнце упорно взбиралось все выше и выше и вдруг замерло у них над головой, а затем покатилось к западу. Чазали вёл их вперёд до тех пор, пока они не добрались до вершины Ахгра-Данджи.

Так же, как и у подножия, на самом плоскогорье дорога была отмечена двумя стелами, возвышавшимися как часовые на самом краю. Чазали, не останавливаясь, проехал мимо, и только когда они приблизились к блестевшему в скале озеру, он поднял руку, объявляя о привале. Котузены быстро спешились, но Каландрилл не торопился, разглядывая окружавшую их местность.

Ничего подобного ему видеть ещё не приходилось. Перед ним, насколько хватал глаз, простиралась монотонная серо-зелёная равнина. Где-то очень далеко поднимались редкие пологие, с вылизанными ветром склонами, серые приземистые холмы. Ветер здесь был холодке и сильнее, чем в низине, с которой они поднялись, трава раскачивалась и рябила, как поверхность озерца от падавшей в неё бурлящей и переливавшейся на солнце радугой реки. Каландрилл соскочил с лошади. Ветер бивший ему в лицо, напоминал о том, что стояла уже поздняя осень и скоро наступит зима. Он подвёл гнедого к водопою, все ещё думая о Джессеринской равнине, простиравшейся далеко на севере. Интересно, как эта серо-зелёная масса выглядит под снегом?