— Тео, сопроводи их обратно в кабинет.

Тео взглянул на меня, а потом направился к двери, у него было такое же мрачное лицо, как у Габриэля.

— Вам следует отложить завтрашнее заседание, — сказал Дирборг моему отцу. — При условии, что кто-то захочет продолжить переговоры, учитывая нарушения мира.

— Возможно, вместо того, чтобы сосредотачивать внимание на Райли, — произнес папа, — нам следует подумать о том, кто мог хотеть этого нарушения?

— Это едва ли имеет значение, учитывая содеянное, — сказал Дирборн. — Что касается отсрочки, объясните, что это не из-за того, что мы боимся очередного нападения, а потому, что хотим почтить убитого делегата. Это… возможность обдумать и обсудить мотивировку переговоров.

— Хорошее объяснение, — сухо произнес папа.

Дирборн, казалось, не обратил внимание на сарказм и подошел к двери.

— Мы будем на связи. — Он остановился и обернулся, поправив запонки, прежде чем поднять взгляд. — Я рассчитываю, что никто из вас не попытается вмешаться в наше расследование. Это будет расцениваться мной и мэром как нарушение духа сотрудничества, который претворил в жизнь мой офис, — он поднял взгляд на моего отца, — и определенной сделки, в прошлом заключенной с Домом Кадогана. Это наше дело, и мы с ним разберемся. Без вмешательства.

С этими словами он исчез.

— Этот человек не Чак Мерит, — сказал Габриэль, в его тоне явно звучало высмеивание.

— Верно, не Чак, — произнес мой отец, взяв маму за руку. — Он политический деятель, больше заинтересованный в том, чтобы оставаться в милости у мэра, чем в поиске правды. До сих пор его служба проходила весьма легко, и он очень гордился переговорами, лоском, который они принесли в город. Ему не понравится пятно на репутации, и он захочет быстро закрыть это дело.

— И к черту последствия? — спросил Габриэль.

Папа склонил голову.

— Но он Омбудсмен, поэтому нам приходится вести с ним дела. У вас есть адвокат, которому вы доверяете? Если нет, я могу дать рекомендацию.

— Эмма Гарса, — ответил Габриэль. — Сестра Тани. Она адвокат, и может с этим справиться.

— Хорошо. — Папа нахмурился. — Ты ведь знаешь, что нам нужно держаться подальше от расследования, пусть с этим разбирается Омбудсмен. Такую уж сделку мы заключили.

— Знаю, — сухо ответил Габриэль.

— Омбудсмен, вероятно, будет держать нас в курсе, учитывая, что преступление произошло здесь, — сказал мой папа. — И что бы мы ни узнали, мы сообщим вам. А пока что будьте осторожны. — Его глаза были холодными и жесткими. — Потому что мир, по-видимому, стал слишком большим бременем для некоторых из нас.

— Пойдем, — произнес Габриэль и направился к двери. Коннор последовал за ним, даже не посмотрев в мою сторону.

«И это он называет дружбой».

* * *

— Райли бы этого не сделал, — сказала я, оглянувшись на папу, когда ушли оборотни, их магия убывала за ними.

— Это безусловно на него не похоже, — произнес папа, но его тон был мягким. — Но наше к нему отношение не повлияло на Дирборна и, вероятно, не повлияет на присяжных.

В дверь вошла Келли с экраном в руке. Она высокая и стройная, с бледной кожей, темными глазами и блестящими черными волосами, которые доходят до плеч.

— Но, возможно, это поможет, — сказал папа, жестом приглашая ее в комнату.

Келли подошла к телевизору и направила на него свой экран. На мониторе появился цветной снимок кирпичного патио.

— Запись видеонаблюдения, — пояснил папа, и мы подошли поближе, чтобы было лучше видно.

Я взглянула на него.

— Ты дождался, когда уйдет Дирборн, чтобы ее посмотреть.

— Я хотел первым посмотреть, что произошло в моем Доме, — ответил он. — А потом мы им ее передадим.

Будучи ребенком Этана Салливана, я получала мастер-класс по политической стратегии.

Келли ускорила видео, и мы смотрели, как суперы беззвучно ошиваются вокруг патио, болтают, подходят к грилю для барбекю и печкам и жуют закуски. В кадре появился Томас — и видео размылось. Когда оно снова стало четким, Томас лежал на земле, мертвый. Райли стоял над ним, на его лице была озадаченность.

— Нет запаси происшествия, — сказал папа и посмотрел на Келли.

— Нету, — ответила она. — И ни на какой другой камере нет этого кадра.

— Это… интересно, — произнес мой папа.

— Правда?

Я посмотрела на них, а потом на экран.

— Вы думаете, что кто-то изменил видео.

— Камера была в порядке, пока не случилось это, — ответила Келли, кивнув. — И до этого момента Томас был жив.

— А что насчет других частей двора? — спросила я. — Тот, кто убил Томаса, был бы весь в крови, и ему или ей нужно было войти и выйти. Наверняка это попало на какую-нибудь другую камеру.

— Но не попало, — ответила Келли. — Довольно удобно, что определенные камеры Дома, похоже, каскадно отключились. — Она нажала что-то на экране, и видеозапись сменил вид сверху на Дом и лужайку. Череда красных точек прокладывала себе путь от патио до забора с западной стороны Дома.

— Они перелезли через забор? — спросила моя мама.

— И тем же путем ушли, — ответила Келли, кивнув. — Мы проверили округу — осторожно, чтобы не испортить никаких улик — и не нашли ни снаряжения, ни следов крови, ни выброшенной одежды.

— Преступник ушел, — сказал папа. — И был очень осторожен.

Келли наклонила голову.

— Теперь нам нужно определить, почему камеры вышли из строя именно так.

— А какие есть варианты? — спросила мама. — Кто-то взломал систему?

— Или временно заблокировали камеру, — сказал папа, — хотя это не похоже на видимое прерывание.

— Нет, не похоже, — произнесла Келли. — У меня есть идея, но я бы хотела ее немного дополнить, прежде чем сообщу ее вам.

— Ты — специалист, — сказал он. — Сообщи нам, что сможешь, когда будешь готова.

— Конечно, Сеньор. Что насчет Дирборна?

Папа это обдумал.

— Возможно, Омбудсмену будет весьма полезно, если мы предоставим видео вместе с нашими выводами относительно… назовем это «выбросом сигнала».

— Это очень хорошая идея. — Улыбка Келли была хитрой. — Если у нас будет объяснение, мы сможем им сказать, что исключили возможность механической неисправности. И ты никогда не знаешь всего о технологии. Я буду в Оперотделе, — сказала она, а потом убрала экран в карман и снова скрылась в коридоре.

— Позвольте мне чем-нибудь помочь, — попросила я, когда она ушла. — Райли мой друг.

— Ты не можешь вмешиваться, — сказала мама. — Такова сделка.

— Я не могу сидеть сложа руки, когда его обвиняют в убийстве. Он этого не делал.

— Есть договор, — произнес папа. — Я понимаю, что ты дала обещание Дому Дюма, но мы дали более крупное обещание городу Чикаго, людям, которые здесь живут. На этот раз этот договор должен идти в приоритете. Это к лучшему, и не только потому, что офис Омбудсмена обучен вести расследования.

— Я справлюсь.

— Мы знаем, Элиза. Но мы упорно трудились, чтобы обезопасить Дом Кадогана, защитить вампиров. Если мы нарушим сделку, то потеряем привилегии.

Это еще одна отрицательная сторона сделки, заключенной с мэром, еще одно обещание, выполнение которого требуется от Дома Кадогана. Кадоган, Грей, Наварра и теперь Вашингтон признаны городом Чикаго. У них официальный статус. Они узаконены. По существу, им позволено существовать. Это иронично, учитывая, что Дом просуществовал в городе дольше, чем живет кто-либо из его людей.

Его голос смягчился.

— Если бы я сказал, что сожалею о том, что тебя отстранили от расследования, это было бы ложью. Ты моя дочь, и хочу, чтобы ты была жива и невредима.

Я с разочарованием хмыкнула.

— Мне бы тоже хотелось, чтобы мы могли сделать больше, — сказал мой отец. — Но такое уж соглашение мы заключили. Мы его не нарушим. Даже ради Стаи. И даже не тогда, когда это случилось в моем Доме.

Его тон повысился, и я догадалась, что он сражается сам с собой.