— Это эвфемизм для… чего-то?

Я покачала головой.

— Мы разговаривали, и он взял меня за запястье и посмотрел на меня, и он такой чертовски сексуальный, и он заботиться о Стае и о своей семье, и… я начинаю чувствовать к нему влечение.

— Ни фига себе, Ватсон.

Я проигнорировала ее.

— Он уезжает. И, возможно, я вернусь в Париж — как знать — но он точно уезжает на Аляску. Я его знаю двадцать лет, Лулу. Двадцать чертовых лет, и я ненавидела его большую часть из них. Высокомерный маленький паршивец, который сводил меня с ума только потому, что мог.

— Невозможно сводить кого-то с ума, если нет никаких эмоций. Иначе тебе было бы все равно.

Я, прищурившись, посмотрела на нее.

— От этого мне должно было стать лучше? Потому что это не помогло.

— Я тут просто вафлю ем, — ответила она, съев еще один огромный кусок.

— Почему он должен был стать таким горячим? И почему он стал таким чертовски благородным?

— Гребаные оборотни, — ответила она.

— Гребаные оборотни, — согласилась я.

Зажужжал мой экран, и я проверила его.

— Это мое Авто. Мне нужно ехать в Дом Кадогана. — Я встала и запихнула в рот последний кусок вафли. — Буду держать тебя в курсе.

— Хорошего вечера, дорогая!

— И тебе, сладкая. Не жди меня.

* * *

Когда я была маленькой, кабинет моего отца был местом для игр, для просмотра телевизора, пока папа работал, или для просмотра пары этапов игры «Кабс» со старшим персоналом Дома. Если я попадала в неприятности, то мои родители разбирались со мной в наших апартаментах. Они не хотели, чтобы я боялась находиться в кабинете — или боялась разговаривать с папой, если что-то случится.

Несмотря на всю подготовку, я целых пять минут стояла у его двери, еще не готовая войти.

Все это время я ощущала гул меча моей матери, и это одна из причин, почему я еще не постучала. Не единственная причина, но одна из них.

— Ты уже должен был понять, — пробормотала я монстру, — что я не позволю случиться тому, чего ты хочешь.

Не знаю, осадило ли это его как-то, или он просто выжидал, но пульсация магии превратилась в слабый шум, который я могла сдержать. Насколько бы готовая я ни была, я постучала.

— Входите, — сказал он, и я открыла дверь, увидев, что он один сидит за столом. На нем был темный костюм и белоснежная рубашка, верхняя пуговица была расстегнута, показывая блестящий медальон Кадогана.

Он улыбнулся, когда я вошла, но в его глазах была осторожность, которой я не видела раньше. И это разбивало мне сердце.

— Уже пора на встречу? — спросил он и поглядел на свои наручные часы. Как и в случае с автомобилями, он предпочитает старомодный стиль.

— Еще нет. Я пришла пораньше. — Я закрыла дверь. — Мы можем поговорить?

— Конечно. — Он поднялся, обошел стол и указал на зону отдыха.

В его поведении было что-то формальное, отчего мне стало грустно и неловко. «Неужели я полностью испортила наши отношения?»

Он сел на кожаный диван, и я сделала то же самое, садясь в пол-оборота, чтобы его видеть.

— Я хотела извиниться за эту историю с Послушником Дома Кадогана. Я планировала поговорить с тобой об этом до того, как объявить Омбудсмену, но не сделала этого, и это моя вина, и с моей стороны это было дерьмовым поступком. И мне очень жаль.

— Я это ценю, — произнес он.

И комнату накрыла тяжелая и неловкая тишина.

— У тебя было хорошее детство?

Вопрос поразил и напугал меня.

— Что? Конечно, хорошее.

— У нас не было хороших примеров для подражания в отношении воспитания детей, у твоей мамы и меня. И мы так старались продумать все, что может понадобиться человеческому ребенку и ребенку-вампиру.

У меня на глаза навернулись слезы, и я постаралась их сдержать, опасаясь, что если они прольются, то я просто разрыдаюсь.

— У меня было замечательное детство, — повторила я. — Я знаю, что меня любили и поддерживали. Что если я упаду, вы поможете мне подняться. Мама помогла мне пройти период печенья с шоколадной крошкой и научила получать удовольствие от сбалансированной диеты, а ты помог понять удобство правил и порядка действий.

Он знал, что я по большей части говорила серьезно, и его улыбка была широкой и совершенно облегченной.

— Без правил будет хаос.

— Тут не поспоришь, — ответила я, подумав о Конноре и его склонности, по крайней мере, в детстве, делать то, чего он, черт возьми, хочет.

— Меня это огорошило, — сказал папа. — Мы не провели Коммендацию не потому, что упустили это или забыли. Мы считали — рассматривали — тебя полноправным членом Дома. И мне ужасно жаль, что мы были неправы, хотя бы технически.

Он прочистил горло.

— Ты хочешь пройти Коммендацию?

И я подумала, что мы преодолели неловкую часть. На мгновение в воздухе повисла тяжелая тишина. У меня не было честного ответа, и я не хотела лгать.

Наконец, он поднял руку и улыбнулся.

— Не отвечай. Прости, что поставил тебя в неловкое положение. Я люблю тебя и всем сердцем люблю твою маму. Также я люблю этот Дом. Он не мой ребенок и не моя жена, но он… — Казалось, он подбирает слово.

— Он твой, — просто сказала я и улыбнулась ему. — И больше ничего говорить не нужно.

— Да, — ответил он с облегченной улыбкой. — Он мой. И хоть мы с твоей мамой и хотели бы, чтобы ты была официальным членом этого Дома, но это решение ты должна принять по своему усмотрению.

— А если я выберу Наварру? — спросила я с ухмылкой.

Мгновение он молчал, слегка скривив губы.

— На вкус и цвет товарищей нет.

Я ухмыльнулась ему.

— Типичный ответ Кадогана.

— Иди сюда, — сказал папа и раскрыл объятия. И я охотно в шагнула в них.

* * *

Напряжение исчезло, когда Марго, шеф-повар Дома, вкатила в кабинет папы тележку. На ней были сложены подносы с едой, и от них пахло сахаром и беконом.

За ней в комнату вошла моя мама.

— Как всегда, — произнес папа, — твоя мама выбирает идеальное время.

— Она шла по запаху бекона, — сказала Марго, подмигнув мне, когда начала расставлять подносы и корзинки на стол для совещаний.

— Вы такие шутники, — проговорила она, схватив полоску бекона из одной из корзин Марго. Она смотрела на нас, пока жевала, и я кивнула и улыбнулась ей.

«Снаружи царит хаос. Но в нашей семье все в порядке».

* * *

Поскольку кофе мог только улучшить ситуацию, я налила себе кружку и переместилась в зону отдыха, пока мы ждали прибытия кавалерии. Они прибывали по очереди. Петра и Юен, потом Тео, потом Габриэль, Коннор и Миранда.

Я не расстроилась, поняв, что Дирборн пропустил встречу, и предположила, что нам придется пригласить прессу и мэра, чтобы он действительно присутствовал. Я не ожидала увидеть Миранду и была удивлена, что она по доброй воле вошла в Дом вампиров, учитывая ее отношение к нам.

Сегодня Коннор снова надел свое обмундирование: джинсы, ботинки и облегающую футболку под мотоциклетную куртку. На его лице была темная щетина, отчего его глаза светились ярче. И он нес свой темный мотоциклетный шлем.

Он направился прямо ко мне, и я совсем не удивилась, увидев в глазах Миранды быструю вспышку эмоций. Подозрение, гнев и, возможно, некая боль. «Так у Миранды есть чувства к Коннору, к мужчине, которого она хочет поставить у руля Стаи. Или, возможно, разделить с ним контроль над Стаей».

Я могла ей лишь посочувствовать и перевела взгляд обратно на Коннора. Он выглядит, как модель из рекламы туалетной воды. Сексуальный, соблазнительный и высокомерный. У меня эти чувства вызывали дискомфорт, особенно в кабинете моего отца.

Он положил свой шлем на журнальный столик и посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

— Ты продолжаешь бодаться с фейри.