— Чего надо? — сердито спросили с той стороны тына.

— До Кириллы Петровича с вестями. Отворяй!

Однако отворили не сразу. Путникам пришлось довольно долго ждать, пока дворня распахнет тяжелые створки ворот. Не успели они въехать на двор, как лошадей схватили под уздцы дюжие холопы. Стрелец быстро осмотрелся: не угодил ли он часом в смертельную западню?

По левую руку стоял красивый терем, рядом с ним подняла к небу тонкий крест часовенка. От высокого крыльца терема ко входу в часовню вела вымощенная камнем дорожка. Справа теснились конюшни, амбары и сараи. Посредине широкого двора, заросшего неистребимой травой-спорышом, стоял кряжистый мужчина в долгополом кафтане и красной шапке.

— Кто пожаловал? — прищурился он, разглядывая нежданных гостей.

Павлин и Илья слезли с лошадей, и холопы тут же повели их в дальний угол двора, к коновязи. Это стрельцу не понравилось, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и он промолчал. Благо при нем сабля, пистолеты и неразлучная дорожная сума.

— Кто такие? — рявкнул кряжистый мужик. — Ну? Илья подошел к нему поближе и тихо сказал несколько слов.

Лицо неприветливого мужчины смягчилось, на губах даже появилось подобие улыбки, но глаза по-прежнему смотрели хмуро.

— А это кто? — спросил он и показал на Павлина. — Что за медведь?

— Прохор, попутчик мой, — объяснил Илья. — Купеческий приказчик из Москвы.

— Ладно, — буркнул мужчина. — Обождите здесь. — Почти бегом он бросился к терему. Гулко хлопнула закрывшаяся за ним дверь.

— Давай рассчитаемся, и поеду я, — поглядывая на окруживших их холопов, попросил Тархов. — Хозяева уж больно нелюбезные.

— Успеешь, — не поворачивая головы, ответил Илья. — Не бойся, получишь свои золотые.

— Дал бы то Бог… — вздохнул стрелец.

Тем временем мужчина в долгополом кафтане поднялся на второй ярус терема и вошел в горницу. Переступив порог, склонился в поклоне перед сидевшим в большом кресле дородным человеком в белой вышитой рубахе и широких штанах из тонкого полотна. Положив на низенькую скамеечку, украшенную инкрустацией из рыбьего зуба, босые ступни с желтоватыми мозолями на пятках, он слегка шевелил пальцами ног, разглядывая их с таким интересом, будто заморскую диковинку.

— Кто там, Архип?

— «Охотник» прибег с польской стороны. Говорит, с вестями до Кириллы Петровича. Но ведь он… Как прикажешь, боярин?

— «Охотник»? — Боярин почесал большую темную бородавку около левого уха. — А с ним кто?

— Попутчик. Зовут Прохор, приказчик купца. Его в Варшаве подрядили «охотника» сюда проводить. За восемь золотых.

— Ему лучше заплатить тридцать сребреников, — зло ощерился боярин. — Видал я их в окошко. Это Павлин Тархов, стрелец Никиты Бухвостова! Понял, дурак, кого твой «охотник» притащил?

Архип побледнел и упал на колени. Забормотал, не смея взглянуть на хозяина:

— Исправим, боярин, все исправим!

— Молчи! Чего ты исправишь? Никитка уже до Варшавы свои лапы дотянул, к нашему горлу подбирается!

Боярин сердито пристукнул кулаком по подлокотнику: ну, Никита, ну, змей! Выходит, обложили его людишки пана Гонсерека, охмурили, заставили плясать под свою дудку?! Дела…

— На корм ракам отправлю, — прохрипел Архип. — Обоих! Боярин задумался. Пожалуй, Архип прав: живым отсюда нельзя выпустить ни «охотника», ни стрельца. А пана Марцина надо предупредить: пусть опасается того, кто присватал ему такого провожатого для тайного гонца. А еще лучше — немедля уничтожить этого человека. Иначе тут не одна голова ляжет на плаху.

— Вели баньку истопить, — приказал боярин. — Отправь их туда, пусть рабы божьи чистыми предстанут перед Господом. Как разденутся и пойдут мыться, тут их и кончайте! Вдвоем им по дороге в рай не скучно будет. Мне принесешь их вещички. У «охотника» энколпион должен быть. Так ты погляди особо, чтобы не пропал он в суматохе.

— Что? — не понял Архип.

— Энколпион, — терпеливо повторил хозяин. — Крест такой нательный. Большой, створчатый, как для мощей. Уразумел? Да рожу свою расправь, не хмурься! Нечего их настораживать…

Мужик в долгополом кафтане шустро скатился с крыльца во двор и тут же начал покрикивать:

— Митька! Беги баньку топить для дорогих гостей. Живо!

— Истоплена уже, — отозвался один из холопов.

— Вот и ладно, — ласково заулыбался Архип. — Проводи, пусть грязь смоют. А потом за стол — и о делах поговорим. Пошли, пошли!

Он подхватил Илью и Павлина под руки и потянул в сторону реки. Тархов поразился случившейся в нем перемене и смекнул, что мужичок не зря бегал в терем: не иначе, на приезжих поглядывал из окошка кто-то поважнее ключника. Он и распорядился насчет баньки и обеда. Значит, Илюшку признали. Тогда можно и в баньку, зачем спешить, коли удача сама идет в руки? Но отчего же муторно на душе? Такое ощущение он испытывал памятной ночью в корчме, когда убили Терентия Микулина.

Банька стояла у самого тына, спускавшегося почти к урезу воды. Оно и понятно: не таскать же ведра от колодца, если река рядом. В предбаннике под потолком висели березовые веники, вдоль стен стояли выскобленные до желтизны лавки. Приятно пахло парным теплом и луговыми травами.

— Вота, разболакайтесь. — Архип приоткрыл дверь в парную и потянул носом. — Ух, хорошо протопили… Как помоетесь, кликните Митьку. — Он дробненько рассмеялся и вышел.

Тархов заглянул в парилку. Пусто, никого. В большой банной печи рдели от жара раскаленные камни. Спорник, что покрупнее, светился багровым, а конопляник, который помельче, казался ярко-алым. Стояли на лавке деревянные шайки и ушаты, лежал ковшичек, бочки полны свежей речной воды. Илья скинул кафтан, стянул сапоги, снял исподнее. Поверх положил свой крест. Почесывая впалую, узкую грудь, с недоумением уставился на Павлина:

— Ты чего? Попаримся с дороги.

Стрелец вздохнул и нехотя начал разоблачаться, аккуратно складывая одежду. Илья уже вошел в парилку и плеснул на камни воды из ковша. К потолку метнулась горячая белая струя пара, с легким шипением стала расползаться по углам. Тархов выбрал себе веник и нырнул в пахучий пар, чувствуя, как тело сразу отозвалось приятным зудом, будто по коже побежали сотни мурашей, щекоча ее махонькими лапками.

— Поддай! — азартно крикнул он Илье и, не дожидаясь, сам плеснул на камни холодной воды из ковша.

Попутчик присел, спасаясь от жара, а стрелец начал охаживать себя веником, до красноты нахлестывая широченную грудь и бугрившиеся огромными мускулами руки. Потом взял шайку и налил в нее горячей воды. Да что там горячей, просто крутого кипятка! Илья постанывал от наслаждения, развалившись на нижнем полке.

Неожиданно дверь распахнулась, и в парилку ворвалась струя прохладного воздуха. Вместе с ней ворвались несколько дюжих холопов с длинными кинжалами в руках. Не долго думая, Павлин схватил шайку с кипятком и выплеснул прямо в лицо нападавшим.

— А-ай-у! — дико взвыл кто-то от жуткой боли, а Тархов уже обрушил разбухшую посудину на голову ближайшего противника.

«Не зря, стало быть, сердце щемило», — мелькнуло в мозгу, а руки работали сами, намертво укладывая холопов одного за другим, направо и налево раздавая страшные удары шайкой, выдолбленной из цельного куска столетней липы и для крепости стянутой обручами.

Один холоп хотел, было, кинуться стрельцу в ноги, но тот пинком отшвырнул его, как котенка, прямо на раскаленную печь. Другому шайка угодила по голове, заставив распластаться на мокрых досках пола, третьему досталось по спине, и он тут же встал на карачки, но Павлин добавил ему ногой по ребрам, и холоп затих. Все было кончено.

Тархов метнулся в предбанник, схватил свою одежду и сумку в охапку: теперь его не взять! Побежал назад, смахнул с полка сжавшегося Илью:

— Бежим!

— Куда? — дернулся тот.

— Убьют! — гаркнул Тархов и потянул его к выходу. Путаясь в ворохе одежды, вытащил рывком пистолет и ударом ноги распахнул дверь.

По двору к баньке бежали холопы с вилами и кольями. Не целясь, Павлин бабахнул по ним из пистолета и, подталкивая перед собой Илью, заметался вдоль тына: где тут калитка или ворота, иначе как они берут воду из речки? Ага, вот она!