Но перемены пришли, хотя и не предупредив о себе заранее, не выслав наперед приметы, по которым можно было бы судить об их характере. Вместо этого произошло несколько внезапных и, на первый взгляд, не связанных друг с другом событий, первое из которых началось самым решительным образом, возвестив о себе однажды вечером двумя короткими звонками в дверь. Стивен уже успел покончить с ужином и готовился переписать чернилами отрывок из стихотворения, которое должен был читать мистеру Кромарти на следующее утро. Весь день шел небольшой снег, и, вернувшись после занятий теннисом, Стивен зажег камин, который уже разгорелся как следует. Задернув толстые бархатные шторы, он налил себе рюмку арманьяка – он снизил дозу спиртного до одной порции в день, – в то время как по радио негромко играла величественная оркестровая музыка. Стивен уже начертил буквы карандашом и, протирая золотое перо кусочком плотной ткани, предвкушал, как будет обводить первую из них, изогнутую линию под треугольником из точек. Когда раздался звонок, он с досадой прищелкнул языком и, поднимаясь, не забыл закрыть колпачком бутылку с чернилами. Проделав это, Стивен подумал, не начинает ли он напоминать своими неторопливыми движениями, своим отвращением к помехам самого мистера Кромарти.

Первое, что он увидел, открыв дверь, была кровь, почти черная в тусклом свете лестничной площадки, на лице человека, прижимавшего к груди коричневый бумажный пакет. Места, из которого она лилась, не было видно. Казалось, кровь выступает прямо через поры, так основательно покрывая все лицо, что только уши оставались белыми. Капли собирались у незнакомца на подбородке и падали на пакет.

Не успел Стивен прийти в себя от изумления, как мужчина быстро заговорил с нерешительностью воспитанного человека:

– Мне очень неловко беспокоить вас в такое время. Я… мне нужно было предварительно вам позвонить… – В голосе, показавшемся Стивену знакомым, не слышалось боли. Мужчина протянул испачканную кровью руку, – Гаролд Морли, вы меня знаете, из подкомитета.

– Ах да, – сказал Стивен, открывая дверь шире и отступая в прихожую. – Входите.

Лишь после того, как дверь снова была заперта, Стивен вспомнил, кто такой этот Морли, – человек, предлагавший ввести фонетический алфавит, малейшее упоминание о котором было изгнано из окончательного заключения, выпущенного подкомитетом. Между тем Морли разглядывал свою руку, осторожно касаясь подбородка и изучая кровь на кончиках пальцев.

– Я споткнулся у вас на лестнице.

Стивен отвел его в ванную.

– Вы не первый.

Морли стоял в дверях, пока Стивен набирал воды в раковину и закатывал рукава.

– Знаете, я, должно быть, на несколько секунд отключился.

– Вы в жутком состоянии, – сказал Стивен. – Дайте-ка мне посмотреть.

Морли проговорил задумчиво:

– Я помню, как упал, и помню, как поднялся, но уверен, между этими событиями прошло еще какое-то время.

Стивен вылил в воду антисептическую жидкость из флакона. Поднявшийся запах усилил в нем чувство правильности собственных действий. Морли снял рубашку. Рана находилась высоко на лбу, была всего пару сантиметров длиной, и кровь уже начала сворачиваться. Пока Стивен протирал губкой лицо и голову Морли, тот говорил бессвязными фразами, обращаясь к покрасневшей воде, повторяя описание своего падения. Когда Стивен закончил, по узкой, прыщеватой спине Морли прошла дрожь. Выпрямившись, он тут же потерял равновесие. Стивен усадил его на край ванны, дал ему полотенце и наложил на рану временный компресс. Теперь Морли дрожал изо всех сил. Стивен помог ему надеть толстый свитер, накинул на него одеяло, проводил в свой кабинет и усадил в кресло, поближе к камину. Затем он заварил крепкий кофе, положив в чашку полдюжины ложек сахара. Но Морли был не в состоянии держать чашку сам. Стивен пришел на помощь, слушая, как зубы его посетителя стучат по краю. Десять минут спустя Морли успокоился и начал пространно извиняться. Стивен велел ему отдохнуть, и пять минут спустя тот уснул.

Стивен осушил свой арманьяк одним глотком, снова наполнил рюмку и с удивлением обнаружил, что способен продолжать подготовку к утренним занятиям. Время от времени он поглядывал на Морли. Растрепанный компресс комично сидел у него на голове, удерживаемый только спекшейся кровью. «Она показала мне талию – стройную и изящную, как кольцо в носу у верблюда, и гладкую стопу, словно тростник увлажненного свитка папируса… » Позже он оглядел готовую работу и с сомнением подумал, способен ли кто-нибудь еще, кроме мистера Кромарти, разобраться в этих миниатюрных кружках, черточках и изгибах, которые свободно были разбросаны над строчками с их внезапными резкими завитками. А вдруг это просто личный шифр, затейливая игра, изобретенная стариком, чтобы скрасить себе остаток лет?

Проспав четверть часа, Гаролд Морли начал ворочаться. Внезапно он выпрямился в кресле, на его совершенно проснувшемся лице застыло обвинительное выражение.

– Где он? – требовательно спросил Морли, а затем, без всякого перехода, закрыл глаза и ударил себя ладонью по лицу. – О боже! Такси! Я оставил его на сиденье.

Стивен сходил в ванную и принес оттуда коричневый бумажный пакет, стоявший на полу. Затем он прошел на кухню за кофейником. К тому времени, когда Стивен вернулся в кабинет, Морли уже пришел в себя. Он стоял у камина, разглядывая повязки, которые снял со своей раны.

– Здорово я треснулся, – сказал он, впечатленный увиденным.

– Может, рану нужно зашить, – отозвался Стивен. – Вам лучше сегодня же показаться врачу.

Он протянул Морли пакет. Его посетитель разглядывал стоявшие на подносе бутылки со спиртным.

– Откройте его и посмотрите сами, что там внутри. А я, с вашего позволения, выпью виски.

Стивен налил виски в два стакана. Под внимательным взглядом Морли он сел изучать книгу, которую достал из закапанного кровью пакета. На пустой обложке из папиросной бумаги стояло слово «Гранки», а ниже был небрежно наклеен белый ярлычок с надписью: «Для служебного пользования. Код Е-8. Копия № 5». Первые страницы были пусты. Стивен добрался до введения и прочитал: «В послевоенную эпоху авторы руководств по детскому воспитанию стыдливо замалчивали тот факт, что дети по сути своей эгоистичны, и эгоистичны по праву – ведь они запрограммированы на выживание». Он стал листать книгу от начала к концу, выхватывая отдельные заголовки: «Дисциплинированное сознание», «Укрощенная юность», «Безопасность в подчинении», «Мальчики и девочки – да здравствуют различия!», «Звонкая оплеуха вместо хорошей порки». В этой последней главе Стивен прочитал: «Тот, кто с догматическим упорством выступает против любых форм телесного наказания, на самом деле защищает разнообразные методы психологического подавления ребенка, к числу которых относятся словесное неодобрение, лишение различных привилегий, унизительное принуждение рано ложиться в постель и т. д. Нет никаких оснований предполагать, будто эти более растянутые способы наказания, на которые занятым родителям, возможно, придется потратить уйму времени, причинят менее долговременный вред, чем одна оплеуха или несколько хороших шлепков по мягкому месту. Здравый смысл подсказывает обратное. Возьмите в руки ремень и покажите, что вы не шутите! Очень может быть, что вам никогда больше не придется это делать».

Морли ждал, лишь однажды поднявшись со своего места, чтобы снова наполнить стакан. Стивен перевернул еще несколько страниц. На одной из них был рисунок, изображающий двух играющих девочек. Надпись под ним гласила: «Что может быть плохого в игрушечном утюге? Пусть девочки проявят свою женственность!» Наконец Стивен сунул книгу обратно в пакет и бросил его на стол. Комитет по охране детства все еще собирал заключительные отчеты своих четырнадцати подкомитетов и должен был закончить работу не раньше чем через четыре месяца. Единственным желанием Стивена было позвонить отцу и выразить восхищение его проницательностью. Но это можно будет сделать и позже, когда он приедет навестить родителей в конце недели.