– Но даже не оборачиваясь, я чувствовала, как от него исходит тепло. Такой, знаешь, жар.

Вряд ли можно было считать хорошим началом то, что мистер Миддлбрук медлил, а когда наконец он появился за прилавком, то сначала достал коричневый конверт, вытащил из него листок бумаги, развернул его, внес пометки в список номеров, снова свернул листок, убрал его в конверт, а конверт вернул на прежнее место на полку. Лишь после этого он соизволил обнаружить, сделав это довольно неловко, что заметил покупателя, которому требовалось его внимание. Мистер Миддлбрук вытянулся во весь свой рост, чуть наклонился вперед, оперевшись расставленными пальцами о стекло прилавка, и произнес: «Вы, кажется, меня спрашивали?»

В течение всего этого времени мужчина в форме не пошевелился и даже не повел глазами, пока не услышал обращенные к нему слова. Тогда он сделал полшага вперед и взял с прилавка фуражку, которой на протяжении всего дальнейшего разговора указывал на часы. И сказал просто: «Они сломались. Опять». Клэр, продолжая вытирать пыль, приблизилась к месту событий.

Мистер Миддлбрук отреагировал моментально: «В этом нет ничего страшного, сэр. У вас осталось еще семь месяцев гарантии». Сказав это, он положил руку на часы, собираясь взять их для оформления процедуры. Но мужчина в форме вдруг поднял ладонь, накрыл ею руку мистера Миддлбрука и крепко сжал ее, прежде чем заговорить. Клэр заметила, что у мужчины сильные пальцы и черные спутанные волосы на костяшках. Непосредственный физический контакт являлся дерзким нарушением всех неписаных правил обращения с покупателями в конфликтных ситуациях. Мистер Миддлбрук замер. Попытайся он освободиться, это лишь сделало бы контакт еще более тесным, поэтому ему ничего не оставалось, как выслушать короткую речь мужчины.

– Мне сразу понравилось, как он говорит. Прямо в точку. Не грубо и не резко, но и не размазывая, на манер богатых щеголей.

Мужчина сказал: «Вы говорили мне, что это надежные часы. Стоят того, чтобы заплатить за них дополнительную сумму. Либо вы соврали, либо ошиблись. Это не мне судить. Я хочу, чтобы мне вернули деньги».

Здесь наконец мистер Миддлбрук почувствовал знакомую почву под ногами. «Боюсь, что мы не можем оформить возврат денег за товар, проданный пять месяцев назад».

Ободренный напоминанием о финансовой политике своей компании, мистер Миддлбрук попытался вытащить руку. Но более крупная рука мужчины надежно удерживала его за запястье, и хватка лишь усилилась.

Мужчина заговорил снова, словно не слышал предыдущего ответа: «Я хочу, чтобы мне вернули деньги». А затем произошло невероятное. Мужчина повернулся к Клэр и спросил: «Вот вы, что вы думаете? Они ломаются уже в третий раз».

– Пока он меня не спросил, я ничего об этом не думала. Я просто наблюдала за тем, что происходит. Но прежде чем я успела спохватиться, у меня уже вырвалось: «Я думаю, вы должны получить обратно ваши деньги, сэр».

Мужчина кивком указал на кассу, продолжая крепко держать мистера Миддлбрука: «Тогда давайте их сюда, девушка. Семь фунтов, тринадцать шиллингов и шесть пенсов». Клэр открыла кассу, положив начало пожизненной привычке супружеского послушания. Мистер Миддлбрук не сделал попытки остановить ее. В конце концов, благодаря Клэр он выпутался из весьма неприятной ситуации, не потеряв при этом лица. Дуглас Льюис забрал деньги, повернулся на каблуках и энергичной походкой пошел прочь, оставив сломанные часы на прилавке.

– Я до сих пор помню, что их стрелки показывали без четверти три.

Клэр была уволена во время ланча, причем не мистером Миддлбруком, которому в это время доктор перевязывал запястье, а неодобрительно смотревшей на нее мисс Барт. Девушка была удивлена, когда, выйдя из универмага, увидела того самого мужчину. Он угостил ее шикарным ланчем в отеле «Король Георг».

– Нечего и говорить, – сказала миссис Льюис, протягивая Стивену чашку и блюдце за новой порцией чая, – он был неотразим. Когда он пришел к нам на чай, он все сделал абсолютно правильно. Надел свою лучшую форму, купил цветы, наговорил кучу приятных вещей о нашем саде моему отцу и потряс маму, съев три порции пирога. После этого все стали относиться ко мне с уважением.

Через три месяца, когда пришло известие, что Дугласа направляют в северную часть Германии, молодая пара была обручена. Еще во время их первого ланча в «Короле Георге» Клэр была немного разочарована, узнав, что Дуглас не был летчиком-истребителем. Он вообще ни разу не сидел в кабине самолета. Он служил при штабе, писарем, и командовал другими писарями. Теперь она чувствовала огромное облегчение оттого, что в Германии ему не грозило ничего более страшного, чем каждую неделю забирать из банка денежное довольствие для всей эскадрильи. Она поехала в Гарвич, чтобы помахать на прощание его кораблю, и плакала всю обратную дорогу в поезде. Они писали друг другу регулярно, порой каждый день неделями напролет. Хотя Дугласу проще было описывать воронки от бомб в разрушенных городах и очереди за продуктами, чем нежные чувства, он сумел взять пример с невесты, и благодаря письмам они стали еще ближе друг другу. Когда Дуглас приехал в отпуск на Рождество, они слегка смутились при встрече, не решаясь даже взять друг друга за руки, потому что их почтовый роман с его восторженными признаниями забежал далеко вперед. Но уже ко второму дню Рождества они наверстали упущенное, и, сидя в поезде, который вез их в Уортинг к его родителям, Дуглас торопливо объяснил Клэр, почти заглушаемый железным стуком колес, как сильно он ее любит.

Условия жизни в Германии все еще были далеки от того, чтобы военным разрешали перевозить туда своих жен, поэтому они условились отложить свадьбу до поры, пока Дуглас не вернется обратно в Англию. Он не сумел вырваться в отпуск до самой весны, да и тогда приехал только на выходные. Погода стояла теплая, и, поскольку им негде было без помех побыть вдвоем, они целыми днями гуляли по окрестностям Норт-Даунса, строя планы на будущее. Они беззаботно шли тем же путем, которым когда-то следовали чосеровские пилигримы. Перед ними расстилались мирные поля Вельда, где росли дикие цветы, щебетали жаворонки и было вдоволь одиночества. Они были безумно счастливы, это был безумный уик-энд, и по тому, как мать повторяла это слово, Стивен догадался, что она пытается оправдать их неосмотрительность. Действительно, когда Дуглас, получив более длительный отпуск, снова приехал в июле, у Клэр для него была важная новость. Она решила выбрать для нее подходящий момент, дождаться, когда они снова окажутся на холмах среди диких цветов, когда между ними снова установится легкая, радостная близость.

Предвкушая этот момент, она, будто в кино, слышала реплики и видела сцену, залитую летним солнцем: Дуглас, онемевший от гордости, черты его лица смягчаются от благоговения, обожания и какой-то новой, незнакомой раньше нежности.

– Но мне и в голову не приходило, что погода может оказаться холодной и ветреной.

Хуже того, сам Дуглас казался другим. Он был раздраженным, задумчивым, далеким. Временами, казалось, он просто скучал. На все расспросы Клэр, что случилось, он лишь сильно стискивал ей руку. Если она спрашивала слишком часто, он выходил из себя.

В прошлый раз, перед тем как Дуглас уехал, они решили купить велосипеды, чтобы не связывать себя нерегулярным расписанием местных автобусов, а поскольку это была их первая совместная покупка, первый вклад в основание той маленькой империи, которую они собирались построить, им казалось естественным, чтобы велосипеды были новые. Они уже выбрали модели и внесли деньги и вот, на третий день июльского отпуска Дугласа, сложили все необходимое для пикника и отправились забирать свои велосипеды, намереваясь бросить вызов погоде. Клэр решила во что бы то ни стало все рассказать Дугласу именно в этот день, даже если дождь будет идти без передышки, а Дуглас будет еще более молчаливым, чем обычно. Однако как только они сели на велосипеды, Дуглас сразу оживился и даже запел, чего никогда раньше не делал в ее присутствии. Поэтому Клэр не стала упускать случай и выпалила свой секрет, пока они крутили педали, пробираясь по переполненной Хай-стрит.