Человек отозвался кротким и тихим голосом:

— Это вполне естественно, монсеньор, я ведь еврей. Меня зовут Соломон Франсес.

Франсуа повернулся к Юдифи:

— Что все это значит?

— Когда этот человек сказал мне, кто он, я поняла, что он может оказаться вам полезен. Поэтому я позволила себе заговорить с ним о ваших поисках.

Соломон Франсес продолжал:

— Я приехал из Парижа. Там я изучал алхимию под руководством Исаака Парижанина, сына Авраама Еврея, автора несравненного труда, который вам, без сомнения, известен. Без советов наставника вы не сможете найти того, что ищете. А самый великий из них находится сейчас в Париже. Его зовут Никола Фламель. Он осуществил Деяние именно благодаря Аврааму Еврею. Вам следует отыскать его. Он вам поможет.

— Почему он будет мне помогать?

— Он никогда не отказывает в помощи тем, кто ее достоин.

— А почему вы решили, что я достоин?

— По вашему лицу.

Франсуа не смог скрыть удивления, услышав такой ответ, произнесенный все тем же тихим, кротким голосом. Соломон Франсес между тем рассказывал:

— Мэтр Фламель живет на пересечении улиц Мариво и Экривен. В первом этаже своего дома он сделал нечто вроде таверны для алхимиков. Сам он почти никогда там не бывает. Он весьма почтенного возраста и редко покидает свою комнату. Есть лишь одно место, где можно его встретить наверняка: по воскресеньям, в полдень, перед главным порталом собора Парижской Богоматери. Здесь происходят встречи красильщиков луны. Он никогда их не пропускает.

Франсуа опустил голову. Он не знал выражения «красильщики луны», но не мог не догадаться о его смысле: речь шла о тех, кто, окрасив в красный цвет белую луну, осуществил все три стадии Великого Деяния, иначе говоря, об алхимиках…

Юдифь оказалась права. Соломон Франсес пришел, чтобы указать ему первый шаг к юной белокурой женщине, к Мудрости Юга. Франсуа внимательно взглянул на своего собеседника:

— Я хочу вас поблагодарить, мессир Соломон. Что могу я для вас сделать?

Молодой человек отвечал, не колеблясь ни секунды:

— Монсеньор, сейчас мои единоплеменники нигде не могут чувствовать себя в безопасности. Нас преследуют во всем королевстве. Не могли бы вы оказать мне гостеприимство на некоторое время?

***

От всей души пообещав гостю кров и безопасность, Франсуа пустился в путь 3 ноября 1410 года, сразу после Дня поминовения усопших. Стоял лютый холод. Франсуа был одет в черное с ног до головы. Он закутался в тяжелый, тоже черный плащ, а в конюшне тщательно выбрал себе абсолютно черную лошадь.

По пути в Париж Франсуа де Вивре не переставал думать о своих близких. Что стало с Луи после убийства человека, чьим доверенным лицом он являлся? Может, его сын тоже убит? А Шарль, который воспитывался при дворе недавно скончавшейся Валентины Орлеанской, — какова его судьба?

Все эти размышления не мешали Франсуа быстро продвигаться вперед, и 18 ноября он прибыл в Париж. В столице было спокойно, однако вновь прибывшему тотчас стала известна ужасная новость. Совсем недавно между бургундцами и сторонниками герцога Орлеанского, которых теперь называли арманьяками, произошло кровавое сражение. Арманьяки были разгромлены и бежали в Блуа. Помощь англичан оказалась решающей.

Франсуа не сразу поверил в эту чудовищную новость, сообщенную ему каким-то пьяницей в трактире, куда он заглянул.

— В Париже англичане?

— Да, их призвал герцог Бургундский.

— И что, парижане ничего не делают? Не пытаются прогнать их?

Пьянчужка покачал головой. Его ответ ошеломил Франсуа:

— Лучше уж англичане, чем арманьяки.

Пораженный, Франсуа вновь пустился в путь. Все как будто вернулось на тридцать лет назад! Победы Карла V и дю Геклена оказались бесполезны: враг — в столице, и нашлись французы, которые вступили с ним в сделку!..

Тем не менее, Франсуа направился прямо к собору Парижской Богоматери, потому что было как раз воскресенье и вскоре должна была начаться полуденная месса.

В переполненном соборе он опустился на колени между двумя круглыми витражами: красным южным и фиолетовым северным. Он соединил руки для молитвы: на правой сильно выступали вены и выделялись коричневые пятна, стигматы старости, на левой кожа была розоватой и гладкой — память об ожоге на Балу Пылающих Головешек. Франсуа подумал о том, что некогда занимало его мысли, стоило ему оказаться здесь: свет Севера, более желанный, нежели свет Юга… Но — терпение! Франсуа ступил на путь, который укажет ему свет Севера.

Ровно в полдень, когда громко зазвенели все колокола, он встал и направился к центральному порталу. Франсуа тотчас приметил небольшую разношерстную группу людей, которые, казалось, кого-то ждали. Там было два монаха, один дворянин, несколько одетых в лохмотья бедняков. Внезапно все они поднялись навстречу выходящему из церкви высокому человеку с седыми волосами и бородой и принялись настойчиво окликать его:

— Мэтр Никола! Мэтр Никола!

Тот поговорил с ними несколько минут, но, заметив Франсуа, оставил всех и направился прямо к нему. Двое алхимиков оказались лицом к лицу. Они были одного роста, оба отличались хорошей осанкой. Но благодаря седым волосам и бороде Никола Фламель казался значительно старше, чем человек, стоящий напротив.

— Вы прибыли, чтобы увидеть меня?

— Да, мэтр Фламель. Меня послал к вам Соломон Франсес.

— И правильно сделал.

Франсуа вспомнил о том, что сказал ему Соломон: Никола Фламель предложит ему свою помощь, едва лишь они встретятся. Тем не менее, Франсуа не мог не спросить:

— Каким образом вы так сразу составили мнение обо мне?

— У вас особенный взгляд. Он выражает ожидание. Вполне естественно в вашем возрасте; но обычно это смиренное ожидание конца, а у вас в глазах — нетерпение, ожидание начала. Чего же вы взыскуете с таким пылом?

— Мудрости Юга.

— Значит, вы видели полет ворона?

— Я видел его крыло.

Мэтр Фламель дружески взял Франсуа за руку и повел на площадь перед собором.

— Пойдемте, друг мой. Вы бедны. У вас есть лишь горсть черной земли, но при этом вы несравнимо богаче тех, кто находится здесь.

Когда они пересекали гудящую, как муравейник, площадь, Никола Фламель показал своему спутнику на человека в костюме белой птицы, что давал представление на подмостках вместе с другими комедиантами.

— Взгляните! Вот знак-предостережение.

Франсуа вздрогнул.

— Кто это?

— Один фанатичный бургундец. Довольно неприятный тип, но какое это имеет значение! Важно, что это символ. Белая птица — счастливое предзнаменование для вас.

— Белая птица ценой лжи… Он достиг успеха прежде меня!

— Я вас не понимаю.

— Прошу прощения, мэтр Фламель, но позвольте ничего не объяснять.

— Не стоит извиняться. Алхимик может и даже должен иметь свои тайны.

Какое-то мгновение Франсуа де Вивре колебался, не подойти ли ему к сыну, чтобы тот заметил его, но потом отказался от этой мысли. Неожиданная встреча с отцом лишь потревожит Луи, а человеку-птице нужны сейчас все его силы, все мужество в той опасной и, без сомнения, смертельной битве, которую он ведет.

Франсуа вдруг вспомнил о том, что когда-то жил здесь, и стал искать глазами свой бывший дом. Окна и входная дверь стояли широко открытыми. Значит, здесь и сейчас кто-то живет? Несколько мгновений он в задумчивости глядел на дом, а затем, словно очнувшись, вновь пустился в путь, следуя за своим провожатым.

Они шагали по парижским улицам. Франсуа с тоской узнавал эти хорошо знакомые места, которые когда-то так любил. Внезапно налетевший порыв ветра позволил увидеть ему под широким плащом Никола Фламеля шестиконечную звезду, которую обычно носили евреи и по которой они легко узнавали друг друга. Но Франсуа знал, что в данном случае речь шла о другом: о соединении двух равносторонних треугольников. Треугольник, обернутый вершиной вверх, символизировал огонь, а треугольник с вершиной вниз означал воду. Такую эмблему имел право носить лишь тот, кто дошел до конца и свершил Великое Деяние, добившись идеального единения противоположностей, то есть адепт алхимии.