– Полагаю, – сказал однажды Ральф, – ты можешь назвать Хлорис своей шутихой. У королев всегда есть шутихи, не так ли?

Хлорис нравилась Ральфу: он смеялся над ее ужимками, усмехался над ее свободной манерой поведения и с удовольствием присоединялся к играм, которые она заводила в темные длинные вечера. Хлорис могла внезапно и нетерпеливо закричать:

– Ну почему вы такие скучные? Даже огонь уснул! Просыпайтесь, господа! Я вас сейчас развеселю!

Детям Хлорис очень нравилась. Они находили в ней хорошего собеседника, понимающего их заботы, и постоянно сравнивали ее со своей суровой матерью. Слуги удивленно пожимали плечами, но, тем не менее, тоже шли к ней со своими маленькими проблемами. И только Берч не любила девушку, старалась избавиться от нее и вела молчаливую борьбу за право единолично владеть вниманием Аннунсиаты.

Летом король подписал Дуврский договор, по которому был заключен союз Англии с Францией против Дании, а в следующем году Голландии была объявлена война, которая развлекала Аннунсиату и беспокоила Ральфа.

– Дания не является нашим естественным врагом, – говорил он ей однажды весенним теплым вечером в длинном зале.

Аннунсиата, подняв глаза от шитья, с удивлением взглянула на мужа:

– Как ты можешь так говорить, Ральф!– воскликнула она. – Разве ты забыл про Медоуэй? Они сожгли наши корабли прямо у нас под носом. Мы должны за это отомстить. А как насчет Амбойны?

– Давние дела, – ответил Ральф. – Неужели ты не видишь, что тебя хотят заставить думать именно так? Эти факты используются для разжигания негодования общественности.

– При Амбойне убили моего деда, – сказала Аннунсиата, – а бабушка умерла с горя.

– Думается, что только это ты и помнишь, – проговорил Ральф. – Но тем не менее, именно Франция наш враг, а не Дания. Французы пожирают Европу. У них огромная, практически непобедимая армия, и никто не может им противостоять, кроме Голландии. И, проглотив всех, они обратят свой взор на нас.

Аннунсиата засмеялась.

– Не будь глупцом!

– Король совершает ошибку – в сочетании с Декларацией об индульгенции...

– Ты, естественно, не можешь этого не одобрить? – едко заметила Аннунсиата. – Ведь так много наших друзей выпустили из тюрьмы – тень приподнялась...

– Моя дорогая, – мягко сказал Ральф, – я никому не желаю быть узником. Я хотел бы, чтобы все могли свободно следовать своим убеждениям. Но когда король объявляет декларацию о прощении католиков на один день и ввергает себя в войну католичества против протестантства, он тем самым рост себе яму. Ты же знаешь отношение простого народа к католичеству. Они полагают, что это первый шаг в насильственном возвращении Англии в лоно Рима.

Аннунсиата отложила иглу:

– Они действительно так говорят?

– Да, – сказал Ральф. – Герцог Йоркский, адмирал, командующий флотом, – убежденный католик. Высшие офицеры в армии – католики. Говорят, что Клиффорд является ушами короля, а он тоже католик.

Аннунсиата на мгновение замолчала, задумчиво глядя на огонь.

– Люди так глупы, – сказала она наконец, – и невосприимчивы.

Наступила тишина, и она обвела взглядом свое семейство. Этот длинный зал был достаточно большим для того, чтобы каждый вечер здесь могли собираться обитатели дома. Каждый занимался своими делами, никому не мешая. Зал был заполнен разными звуками, ласкающими слух. Рядом, только протяни руку, потрескивал огонь, у камина сопели собаки, растянувшись, как живой ковер: два больших пестрых хаунда, Брэн и Ферн, и два спаниеля, Шарлеман и Каспар. «Собаки будут лежать у огня и в середине лета» – лениво подумала Аннунсиата. По другую сторону от огня, на самом свету, сидели отец Сент-Мор и управляющий Клем, разбираясь со счетами. Между ними и Аннунсиатой устроился Ральф, помогая своему слуге Артуру чинить упряжь, время от времени задевая ногой собак. Чуть дальше расположился Мартин, даже сейчас занятый уроками. Иногда он зачитывал какой-нибудь абзац для Дейзи, которая шила, болтая с Элизабет. Дейзи было совсем неинтересно то, что читал брат, но девушка кивала и улыбалась ему, когда бы он ее ни прервал. Поодаль сидела Доркас, тихо играющая в шахматы с Джорджем, и дальше всех Хлорис, поглощенная игрой в крибадж с близнецами, – эта компания создавала много шума.

«Какая милая семейная сцена», – подумала Аннунсиата и вздохнула: все это было безумно скучно! Она вспомнила Лондон, представления и приемы, прогулки верхом в парке, новые наряды и сплетни. За всю зиму она ни разу не была там, потому что только в ноябре родила – Чарльз сменил Руперта у груди Хлорис. Роды были очень тяжелыми, и Аннунсиата чувствовала себя больной для путешествий, а когда поправилась, наступил конец сезона, и игра не стоила свеч. Ральфа бесконечно радовало то, что она весь сезон провела дома, и, чтобы хоть как-то порадовать жену, они с Хлорис устроили пышное празднование Рождества.

Аннунсиата была в восторге от этого праздника, а также от зимней охоты, но с нетерпением ожидала прихода весны и приятных летних развлечений. Находясь в весьма умиротворенном состоянии духа, она была добра к Ральфу. Аннунсиата снова вздохнула. Она опять беременна, а это значило, что она все лето не сможет кататься верхом и охотиться, а будет вынуждена сидеть в полной неподвижности, и будущий сезон в Лондоне опять пройдет без нее. Словно читая мысли жены, Ральф улыбнулся, глядя на ее живот; его глаза одобрительно блеснули.

– Я люблю, когда ты такая, – тихо прошептал он, чтобы услышала только она.

– Я знаю, – коротко ответила Аннунсиата. «Ты любишь видеть меня в оковах» – мысленно добавила она и подумала о его первой жене Мэри, которая девять лет была за ним замужем, восемь раз беременна и умерла, не дожив до двадцати пяти лет. Вот удел послушных жен! Мать Аннунсиаты, Руфь, жила без мужчин, вырастила дочь одна, и всю жизнь была сама себе хозяйкой. Давая Аннунсиате образование и устраивая ее карьеру при дворе, она осознавала, насколько это вызывающе и нетипично для доброй пуританки.

Ральф все еще смотрел на жену, но она отвела глаза, погрузившись в шитье, и чувствовала, что в ней растет озлобление против мужа. Когда-то она страстно влюбилась в него, прибежав домой от ужаса чумы в Лондоне, в поисках теплого места, где можно было спрятаться. Тогда он был для нее всем, но шесть лет – долгий срок, она стала иной. В свои сорок один Ральф был красив, строен и привлекателен, но она больше не любила его, находила ограниченным и скучным и ничего не могла изменить – ей оставалось только наблюдать за разрастающимся конфликтом между тем, чего желала от жизни она, и тем, что устраивало его.

Ее внимание привлек Джордж – он закончил игру с Доркас и подошел к ней, пытаясь вскарабкаться на колени. Она отложила шитье в сторону. Сын устроился поудобней и крепко обнял ее.

– Ну что, дорогой, – спросила она, – выиграл ли мой маленький господин граф эту игру?

– Да, мама, Я всегда выигрываю у Доркас, даже если даю ей фору.

Мать улыбнулась и поцеловала мальчика, но у него хватило честности добавить:

– А вот отец Сент-Мор всегда меня обыгрывает. «Он так прекрасен, – думала Аннунсиата, – так умен, самый любимый из моих детей. Как же он похож на своего отца!» Она помечтала немного, вспоминая того, кто был ее лучшим другом и любовником, кто понимал ее, как никто другой.

– Мы так похожи с тобой, Нанси, – сказал он ей однажды. – Оба неисправимые авантюристы.

Быть с ним вдвоем – вот мечта и счастье всей ее жизни, прошлой жизни. Она вспоминала любимое смеющееся лицо, чудесный голос, имя, которым называл ее только он... и его смерть на ее руках, ужасная смерть от холеры. Она вздрогнула и прижала Джорджа к себе.

– Что случилось, мама? – спросил сын, но она с улыбкой покачала головой.

– Ничего. Прохладно, – она была так счастлива, что у нее есть Джордж, его сын, который никогда не позволит ей забыть своего единственного настоящего верного друга. Но Джорджа нельзя держать здесь, в деревне, как какого-то сына сквайра. Ему необходимо быть при дворе! Мальчик должен изучить дворцовый этикет и сделать карьеру. Он уже и сейчас может занять положение при дворе и начать восхождение.