– Куда вы собираетесь ехать? – восхищенно спросил Мартин. В свои шестнадцать лет он был уже мужчиной. В нем не осталось ничего мальчишеского, кроме изящного сложения. Темноволосый, с добрым взглядом голубых глаз и обветренной кожей, он слегка напоминал ей Фрэнка.

– Хочу прокатиться, покрасоваться, поторопить людей, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что в Морлэнде есть хозяйка. Я бы хотела доехать до Майкллита, повидаться с Джоном Моулклафом и узнать у мастера Рена о голубятне. Наверное, он закончил работу над ней.

– Постройка очень большая и сложная, – вежливо напомнил Мартин.

– Пятьсот гнезд – но так уж много, – отмела Аннунсиата его доводы.

– Но форма, мадам, очень сложная. Может быть, мастер Рен и хороший архитектор, но понимает ли он что-нибудь в голубятнях?

Аннунсиата гневно сдвинула брови, приготовившись защищать человека, которого она, как и все члены королевской семьи, нежно опекала, но тут поняла, что Мартин дразнит ее, рассмеялась, взяла его под руку и повела по направлению к двери.

– Ты поедешь со мной, ведь ты не сможешь мне отказать?

– Я не смогу отказать вам ни в чем, – галантно ответил Мартин.

Мачеха потрепала его по щеке и погрозила пальчиком:

– Никаких придворных манер со мной, с-э-э-р! Я знаю, у тебя есть множество причин, по которым ты хочешь ехать в Майкллит.

– Но это правда, – открывая перед ней дверь и выпуская спаниелей на улицу, сказал Мартин. – Отец оставил все на мое попечение, а это значит, что я должен заботиться о вас, как и обо всем поместье.

Аннунсиата вышла в вестибюль и снова нежно коснулась его руки.

– Странно, – мелодично произнесла она, – насколько мирно здесь все выглядит без него.

– Мирно? – удивился Мартин. Аннунсиата подняла глаза.

– Я не имею в виду, конечно, что твой отец нарушает покой, но... Даже не знаю, как это объяснить. Ты так легко со всем управляешься. У прислуги отличное настроение, дети спокойны, животные сыты, и ярко светит солнце.

Теперь засмеялся Мартин.

– Я знаю, знаю, это звучит по-дурацки, но, кажется, что Морлэнд очень хорошо тебя принимает. Я совсем не скучаю по нему.

– Ой, мама! – воскликнул Мартин, весело качая головой.

Она со всей силой сжала его руку:

– Не называй меня мамой! Я не твоя мама!

От легкого недоумения улыбка медленно сползла с его лица:

– Извините... Тогда – мадам.

– Или – моя леди, – предложила она, словно извиняясь за то, что говорила с ним так резко.

Мартин посмотрел на нее очень серьезно:

– Да, моя леди, очень хорошо. Вы и есть моя леди, а я ваш подданный и непослушный ребенок.

Они прошли в большой зал, где у главной двери сидел внук Клема Клемент: здесь было его рабочее место – он ждал поручений.

– А, Клемент! Попроси оседлать Златоглазку и Королеву Мэб и подать к парадной двери, – сказал Мартин. – Мы с хозяйкой собираемся поехать в Майкллит. Да, и узнай у отца Сент-Мора, не надо ли ему что-нибудь передать в школу или больницу. Мы заедем туда на обратном пути.

Спустя несколько часов они возвращались, и дорога их пролегала под аркой, ведущей на задний двор, где важно, широко раскинув великолепные цветные хвосты, разгуливали павлины, хвастаясь пышным оперением перед своими равнодушными курицами, и были так увлечены демонстрацией нарядов, что не желали уступать дорогу всадникам.

– В середине лета снова должны быть скачки, – говорил Мартин, – поскольку отца сейчас нет, именно я должен заняться организацией праздника. Хьюго мог бы мне в этом помочь...

– Хьюго? Какая от него может быть польза? – удивленно спросила Аннунсиата.

– Очень большая! – твердо, с горячей убежденностью сказал Мартин. Ему не хотелось критиковать мачеху, но он надеялся, что сможет незаметно, исподволь, открыть ей глаза на лучшие качества своего сводного брата, которых было немало. – Он очень чувствительный и просто хороший помощник. Надеюсь, он снова будет участвовать в скачках на Ориксе. Хьюго – замечательный наездник.

– Лучше бы ты обращал больше внимания на его уроки и манеры. Мне будет очень трудно получить для него место при дворе, если он и впредь станет манкировать занятиями и изучением дворцового этикета. Теперь о Джордже...

Как только они подъехали к дому, где Гидеон ждал, когда хозяйка отдаст ему поводья, вышел Клем с небольшим заклеенным конвертом.

– Мадам, – сказал он, – письмо пришло сразу после вашего отъезда. Срочное.

– Из Шотландии? – возбужденно спросила Аннунсиата и нервно, как бы останавливая стон, поднесла руку к горлу.

– Нет, мадам, из Лондона, с печатью его высочества. Мартин спрыгнул на землю, отдал мальчику поводья и подошел к мачехе, чтобы помочь ей спешиться и забрать перчатки, которые она сняла, чтобы без помех вскрыть конверт. Пока она читала письмо, он наблюдал за ее лицом. Первая четверть послания явно не содержала дурных новостей, но затем сладкое удовольствие на ее лице сменилось выражением полного шока. Аннунсиата побледнела, ее губы задрожали так мелко, что она вынуждена была закусить их. Несколько раз прочитав текст, она беспомощно сложила эти «стопудовые» листки.

– Мадам, что случилось? Надеюсь, плохих новостей нет? – спросил Мартин.

Мачеха медленно перевела на него взгляд, как бы возвращаясь издалека. Казалось, смысл его слов не сразу дошел до нее.

Она перестала кусать губы и сказала:

– Нет, плохих новостей нет.

Тем не менее, она была явно шокирована.

– Плохих новостей нет, – повторила она и, с видимым усилием пытаясь взять себя в руки, произнесла: – Прости меня. Мне необходимо побыть одной. Я пойду в розарий прогуляться.

Мартин следил за ее удаляющейся фигурой, все больше и больше погружаясь в свои мысли. Затем взглянул на Клема, и они обменялись понимающими взглядами.

– По-моему, – сказал Мартин, – кто-нибудь из ее женщин должен пойти к ней. Где Берч?

– Миссис Берч уехала в Шоуз, хозяин, – сказал Клем. Готовность принять Мартина за хозяина в отсутствие Ральфа лишний раз доказывала слова Аннунсиаты о том, насколько хорошо к нему относилась прислуга. – Мисс Элизабет отдыхает, но я могу позвать ее...

Мартин на мгновение задумался: кого же послать? Ответ появился сам собой – того, кто мог достучаться до его мачехи, когда она нуждалась в помощи.

– Пошли к ней Хлорис. Скажи ей, чтобы она была....

– ...осторожной, хозяин?

– Внимательной.

Хлорис пришлось долго искать свою госпожу, потому что Аннунсиата, как раненое животное, спряталась от посторонних глаз в самые заросли, где ветви почти полностью скрывали белую мраморную скамью, на которой она сидела, стискивая письмо в руках, лежащих на коленях, так низко склонив голову, что лица из-за спадающих прядей волос не было видно. Каспар и Шарлеман, уставшие от дальней прогулки, сладко спали в тени розовых кустов.

При появлении Хлорис Аннунсиата подняла голову, но больше не проявила никакого интереса. Она плакала. Хлорис опустилась перед ней на колени и, достав из рукава носовой платок, молча осушила ее слезы, чувствуя, что лучше ни о чем не спрашивать хозяйку. Аннунсиата позволила ей проявить внимание, постепенно приходя в себя. «Хлорис стала красавицей...» – вяло отметила она. Хорошая пища, покой и уход превратили девушку в «породистую кобылу»: кожа стала белой и чистой, глаза сияли, копна золотистых кудрей спадала пышными локонами, словно грива. Слишком красива для кормилицы.

– Хлорис, – сказала она наконец утомленным голосом.

– Да, моя бедная госпожа.

– Где Берч?

Берч бы поняла, ей она могла сказать все.

– Вы послали ее в Шоуз, – вежливо ответила Хлорис. – Послать за ней?

– Нет.

Она ничего не сможет объяснить Хлорис, но, казалось, слова жгли ее изнутри.

– Этого следовало ожидать, но все равно – так неожиданно... Я всегда знала, что это может случиться, но гнала от себя такие мысли.

Сверкающие голубые глаза Хлорис, полные сочувствия, встретились с ее взглядом.

– Так больно, Хлорис! Я понимаю, что все это блажь, почти святотатство, но так больно!