— "Он вдумчивый молодой человек; Сережа, скажи ему, если спросит напрямик", — снова в манере Семена Ильича проговорил означенный Сережа. — Куда и когда нам ехать, сказала Беда-Беда… Наша внештатная сотрудница, к которой я заезжал. Выдернула нас с подполковником из постелей, погнала на беду: она чует временами, когда что-то очень плохое и опасное должно случиться. Что-то с очень нехорошими последствиями. Только не спрашивай, как она это делает, я не в курсе. Проблема в том, что указания ее не всегда очевидные: там-то, тогда-то, тот-то. С временем еще куда ни шло, с местом хуже, обычно ориентир какой-то называет или название, какое уже сто лет никто не использует. А что за беда, никогда не говорит. Беда — и все тут.

— Ого, — мне ужасно захотелось углубиться в расспросы, но я это желание постарался угомонить. — Такого варианта я себе и представить не мог. И всегда предсказания верные?

— Я недолго на службе, — смутился вдруг Сергей. — Не могу знать за всегда.

— Зато уже знаком с настоящей предсказательницей! — восхитился я. — Не с шарлатанкой какой-то.

Тут округлое лицо моего собеседника как-то резко вытянулось.

— Я с ней не знаком. С ней даже Семен Ильич не знаком: она никого на порог не пускает, на звонки не отвечает. Когда ей что-то нужно, звонит сама. Продукты или вещи ей под дверь приносят… Я в основном, приношу. Звоню, жду стука изнутри — это она дает знать, что рядом, и чтобы уходил — ставлю пакеты перед дверью и ухожу.

Визит к внештатной сотруднице обрел вдруг объем и форму. Обязанность эта, похоже, не самая приятная для парня. Что отвечать на вопрос: как прошел твой день на службе? "Относил батон хлебушка и два литра кефирчика коллеге-затворнице"? Это немного не то, что поимка опасных преступников, лихие погони или мозголомные расследования.

— И ты прав, кое-что случилось, — резко сменил тему Сергей. — Еще одна смерть без единой ниточки.

— Огонь? — подобрался я.

Милиционер покачал головой.

— Нет. Я, честно сказать, связи никакой не усматриваю между этими убийствами, но начальству виднее. Мстислав Юрьевич обычный был человек, общего с Мельниковым только в семейном положении: вдовец. Профессор, уважаемый среди коллег, ни в чем эдаком не замечен…

— А фамилия у этого профессора?.. — вскинулся я, услыхав знакомое и не самое уж частое сочетание имени с фамилией.

— Пивоварский, — Сергей посмотрел на меня задумчиво. — Ты с ним знаком?

— Дядя Слава… — я откинулся на спинку скамейки, пораженно уставившись в небеса. — Коллега отца. Бывал у нас, нечасто, но бывал. Как он умер?

— А вот это как раз самое странное, — распрямил и без того не ссутуленные плечи и подался вперед младший лейтенант. — Найден он в кабинете, еще не окоченевшим, в луже крови. Кровь из вен на обеих руках, вены, согласно заключению, перегрызены. Во рту, на зубах — кровь и частицы эпителия.

С каждой новой подробностью мне делалось не по себе: убить человека можно множеством надежных способов, к чему такая изощренность, излишняя, нарочитая, кровавая? Дядя Слава был тихий книжный человек, невысокий и не выделяющийся. Зачем с ним так? За что?..

— Нашедшие, студенты, его дожидавшиеся, клянутся и божатся, что ни звука из-за двери не доносилось, пока они там стояли. Как профессор заходил в помещение, видело несколько человек, никого внутри не заметили. Никто не входил и не выходил, пока студенты не устали ждать и не вошли без разрешения. Все в крови: стол, стул, пол, окно, стены.

— И об этом не трубят газеты и новостные программы на ТВ? — здраво усомнился я. — Такие истории разлетаются быстрее ветра…

— Один из студентов, — с напором продолжил сыскарь. — Начал биться головой об косяк, сразу же, как открылась дверь, причем молча. Еще одна студентка шариковой ручкой стала бить себя в грудную клетку. Третья побежала к окну и попыталась выброситься прямо через стекло. И так же резко, как на них накатило, так же резко выключилось. Девчонка с ручкой, девчонка с порезами от осколков, пацан с разбитой головой. А вот речь к ним вернулась только следующим днем. Они все дали подписку о неразглашении. Как и администрация. Если что и просочится, ректорат будет все отрицать. Но прямо здесь и сейчас действительно странным мне кажется то, что ты был в месте гибели одной жертвы, и знаком с другой.

Я протянул руки, сжатые в кулаки.

— Кресты близко, — махнул головой. — Вас ректораты покрывают, и не только они, видно, а я человек маленький. Спихнуть все на меня, и дело раскрыто. Удобно.

— Чушь не пори, — отмахнулся Сергей. — Лучше расскажи, что ты про Пивоварского знаешь.

— Да ничего, он изредка ужинал у нас. Потом они с па общались. Отец наверняка сказал бы больше… Удар, на рабочем месте, два года назад.

Тут стоит сказать, отчего я с такой легкостью говорил и думал об уходе па из жизни: по правде, я так его смерть и не осознал. Не принял. Для меня он как бы укатил с ма во Францию или еще куда, заниматься исследованиями. Вот это было в его характере, не то, что внезапный переход в мир иной.

Я был на похоронах, видел тело. Но не видел в теле — па. Только костюм, сорочку, туфли, шейный платок.

Я быстро пересказал то немногое, что слышал от па о коллеге. Думая при этом о другом: допустим, огонь в гараже затер следы материальные и не слишком, верю. С оговорками, но верю. А что их стерло в кабинете, где погиб дядя Слава? Студенты затоптали? Дело ясное, что дело мутное…

— И тут, похоже, тупик, — расстроенно выговорил младший лейтенант. — Ты в любом случае, будь осторожен. И при любом подозрении на ненормальность происходящего — звони мне.

— Вот, кстати, об этом… — вздохнул я, натяжно улыбнувшись.

И приступил к пересказу отредактированной версии потопа в лифте.

Пока я вел свое "смонтированное" повествование, работник компетентных органов все больше хмурился. Будто на его открытое лицо тучки одна за другой набегали. К финалу они собрались в мрачную тучу, громыхнувшую:

— Заливаешь?

Я промолчал.

— Маленькая девочка топила тебя в лифте и пела песенку? — недоверие в его голосе можно было ложками черпать. — А потом куда-то делась, оставив в порезе от косички рыбью чешую, которую ты догадался сжечь?

— Девочка. Пела. Вода прибывала, — с расстановкой ответил я. — Чешуйка сгорела. Все так.

Про чешую эту упоминать не следовало, это я понял поздно. Но я старался соблюсти хронологию, потому и не "выпилил" эту лишку.

Сергей потряс головой. Для того, кто носит продукты предсказательнице бед, какой-то он был слишком недоверчивый.

— И полоски на гольфах навели тебя на мысль, что девочка пришла с прудов? С кладбища? Того самого кладбища, где: "Никто не забыт и ничто не забыто"?

Я отвечал коротким кивком на каждый вопрос, что звучали, как обвинения.

Он расстегнул портфель, достал из него свой "кирпич", он же — средство связи. Потыкал по кнопкам.

— Семен Ильич? — поглядывая на меня, парень приступил к передаче информации по цепочке выше — начальству.

Ничего не переврал, память у него оказалась отменная.

— Вот как? — выслушав соображения с "того конца провода", удивился он. — А Полюстровский? Есть, отработать версию…

Некоторое время по завершению телефонного разговора Сергей молчал.

— Подсказали про чешую и пруды? — спросил он после раздумий.

— Верно, — не стал отпираться я.

— Ты и твой советчик могли ошибиться с направлением, — милиционер потер лоб ладонью. — Три пруда в Полюстровском парке, наверное, не подходят, а вот то, что осталось от системы прудов дачи Кушелева-Безбородко, вполне. Каждый год там жмуриков со дна поднимают. Но мне сказано сначала отработать твою версию. А кто подсказал тебе, скажешь?

— Про дочку водяного парадник рассказал, — сдал одного из знакомых нечистиков: о таковых Сергей наверняка знает. — Но он, увы, плавает в вопросе: с чем стоит приходить к недружелюбно настроенному водяному. Я, признаться, рассчитывал на совет.