Запись 27.

Он ушел. Перед этим мы долго обсуждали будущий путь. Ростислав предупреждал о некоторых изменениях на карте, которой он с радостью поделился. Мы не знали где именно перешли границу в «зиму», нам тогда было не до топографических нюансов, мы бежали от ужаса. Ясно одно – обратно на север дороги нет. Там эти твари. От одного воспоминания пробирает дрожь. Все еще не верю, что мы смогли выжить.

Дмитрий собирался молча, иногда сухо отвечая на мои вопросы и тихо разговаривая с хозяином дома. Я видела, что мой решительный отказ от дальнейшего пути, расстроил его и ускорил сборы. Кажется, он медлил только из-за меня. Честно, мне было тяжело. Так, словно я делаю какую-то большую ошибку. Прошлой ночью он неожиданно разбудил меня и вручил короткий нож с толстой светлой рукояткой и зазубренным лезвием с одной стороны. На мой удивленный взгляд он ответил, что вовсе не рад меня оставлять в доме подозрительного типа. И мне может пригодиться нечто острое и неожиданное под подушкой. По его виду было понятно, что это не шутка, не глупое предостережение и такое странное прощание, а твердая вера.

Почему сейчас, когда его нет рядом мне холодно, так, словно стена, что прикрывала спину, исчезла, и в нее подул промозглый ветер? Кажется, я слишком привыкла к нему. Возможно, все из-за того, что он был первым человеком, которого я увидела после Конца всего. Долгие месяцы одиночества, сомкнутого без разговоров рта, вдруг в одночасье сменились тихими разговорами, скудным ужином вдвоем в приглушенном свете едва работающих светильников, редкой радостью от найденной бутылки воды, стеснением от вынужденного мытья рядом и боязнью вновь слышать звенящую тишину вокруг.

Как ни странно, тишина вернулась. Спустя пару часов после ухода Дмитрия Ростислав предупредил, что уходит на охоту (запасы мяса кончились, а нормальной добычи не было полмесяца). Хотя, тишина – громко сказано. В этом доме того давления, что чувствовался в большом городе, нет. Здесь тишина другая. Скрипы деревянных половиц, неясные шорохи, треск дров в котле на кухне, гул генератора, проводов и лампы.

Правильно ли я поступила? И что будет с Дмитрием? Я переживаю. Эту ночь придется провести одной в этом большом доме. Хорошо, что я нашла одну интересную книгу. Кажется, сегодня мне не уснуть.

Запись 27.

С охоты Ростислав вернулся потрепанным. На лице пара царапин, ушиб ноги, но ничего более страшного. Пусть и взмокший, с порванной курткой и уставший, но он светился радостью. Сказал, что ему удалось раздобыть кое-кого упитанного, поэтому мяса у нас должно хватить на долго. По такой радости, он даже отдал мне чемодан с вещами его жены, сказал, чтобы не стеснялась брать её одежду, тем более, что ей она уже не понадобится. Будто я такая оборванка. Я слишком тощая для некоторых вещей, кажется, у нее были хорошие формы. Странно, что они все немного разные. Одна юбка кажется больше подошла бы девочке подростку нежели взрослой женщине – такая она маленькая, что даже на мне с трудом застёгивается. Плате и джинсы с футболкой мне подошли, остальное либо велико, либо слишком откровенно, чтобы ходить в подобном перед мужчиной.

Я не видела животное, которое он подстрелил, не видела как он разделывал мясо, но по довольному виду, понятно – что нас ждет по крайней мере месяц настоящего пира. Я не помню, как ела свежеприготовленное мясо. В прошлой жизни. Не помню его вкуса. Интересно теперь попробовать.

Не могу перестать думать о Дмитрии. Как он там?  Надеюсь, он найдет свое место.

Сегодня он хочет приготовить все сам. Говорит не пожалеет остатков с прошлой дичи. Что ж, надеюсь, морозилка у него хорошая, не хочется отравиться.

Запись 28.

Немного нездоровится. В контексте окончания предыдущей записи выглядит, мне кажется, довольно комично. Мы хорошо вчера посидели. У Ростислава было странно приподнятое настроение. Он много шутил, травил кучу баек из прошлой жизни, рассказал, кем работал до Конца. Ощущения от вчера и ужина с ним были необычайно живыми. Думаю, то слово подобрано наиболее правильно. Именно живыми. С Дмитрием раньше я не чувствовала такой энергии от простого разговора…зато всегда было тепло. Странно. Спокойно. Мне было с ним спокойней, нежели с этим человеком. Но так долго я еще не смеялась. В какой-то момент мышцы я заметила, что мышцы на животе уже болят, а скулы сводит от непривычно долгой широкой улыбки. Только вот, что вчера, что сейчас чувствуя себя предательницей. Дурацкое ощущение. Никак не могу отойти от ухода человека, с кем провела долгое время вместе. Ладно, не буду об этом больше.

Ужин получился сытным, пусть и вкус у мяса показался мне странным. Может, это потому, что я успела отвыкнуть от хорошо прожаренного куска мяса? Его было не так уж и много, но желудок у меня принял все с удовольствием. Впервые я надела платье. Чувствовала себя крайне незащищено и раздето, несмотря на то, что оно до колена с закрытыми плечами и длинными рукавами. Славе понравилось, сказал, мол, рад знать, что это старье еще кому-то может пригодиться. Выкидывать вещи ему было до боли жалко.

Каждый раз, когда мои зубы пережевывают очередной кусок пищи, не могу не думать о будущем. Ведь когда-то все консервы, питьевая вода, животные, которых можно будет, есть закончатся. Что станет с нами тогда? Начнут ли выжившие войну за каждую крошку еды или, того хуже, мы начнем поедать себе подобных? Смогут ли раскиданные, изможденные и вынужденные выживать в новом и ни разу не добром мире люди объединиться, чтобы попытаться собрать разбитый мир? В основном мы слишком эгоистичны, чтобы идти на какие-то уступки. А ведь уступки и умелое нахождение компромисса и есть верные спутники сотрудничества, или я ошибаюсь? Не знаю. Ничего я не знаю. Прошлое, будущее – эти две величины времени отчего-то так важны нам. Хотя обе в разной степени причиняют боль: о том, что когда-то было и чего теперь нет; о том, чего еще нет, но так хочется чтобы уже было. Наверное, люди мазохисты по природе.

Вчера, когда я осталась одна на кухне, домывать посуду, то неожиданно услышала какой-то непонятный звук, что-то вроде далекого воя. И он не был похож на бесчувственный и вибрирующий вой Тварей. Он был, протяжным и…не знаю. Было в нем что-то, что заставило мое сердце пропустить удар.

Час назад он снова ушел. Не знаю куда. Когда я вышла из комнаты, то поняла, что в доме никого кроме меня опять нет.

Запись 29.

(текст обрывается…страница порвана. Следующие три страницы очень неаккуратно вырваны.)

Запись 30.

(текст размыт. Едва читается пара предложений)

……..Не знаю, сколько еще будет длиться этот ужас…. Не могу включить свет, и фонарика нет. Что делать?

Запись 31.

Все перевернулось, вмиг растворилось в каком-то диком безумии. Каждый новый шорох для меня становится возможным предвестником новых…ладно, не это важно. Тетрадь пострадала пока я надежно её не спрятала от, без сомнений, тронутого владельца дома. Пришлось вырвать несколько страниц с записями, чтобы он не прочитал. Теперь у меня есть хоть какая-то уверенность в конфиденциальности записей, что я сделаю. Дневник я прячу, надеюсь надежно. Стоит вновь описать пережитые события, чтобы в будущем (если таковое у меня еще имеется) этот опыт не пропал в дурацких метаморфозах с моей памятью. Впрочем, как только я начала вести этот дневник, то пробелы в воспоминаниях перестали появляться, а забытое прошлое началось полниться новыми и новыми видениями. Не думаю, что вспоминать – к лучшему для меня, но и боль от них больше не такая пронзительная. Я отошла от темы. Надо успеть, пока Он не пришел.