Матросы пудрят шеи, носят на голой груди бриллиант«овые» кулоны. Госуд. Межд. Красный Крест чрезвыч«айно» переводит деньги за границу, арестовывают членов этого креста для отвода глаз.

Как отвыкли все писать и получать письма!

Скучно ужасно, холера давит душу как туча. Ах, если бы хоть к черту на рога отсюда! «…»

25.VII (5.VIII)

Снова прекрасный летний день, каких было много, – то же серовато-синее чистое небо, зелень акаций, солнце, белизна стен, – и никакой видимой перемены, все буднично. А меж тем вчера, как никогда, была уверенность, что нынче должна быть перемена непременно.

Вчера после трех пришел Кондаков [138], безнадежно говорил о будущем, не веря в прочность ни Колч«ака», ни Деникина, вспоминал жестокий отзыв Мишле [139] и его пророчества о том, что должно быть в России и что вот уже осуществилось на наших глазах. Потом пришел Федоров и г-жа Розенталь, – принесла весть об эвакуации большев«иков» из Одессы. Кондаков не отрицает эвакуации, но говорит, что она делается для того, чтобы грабить город и куда-то вывозить, расхищать награбленное, – тянут, в самом деле, все, что только можно, не только ценности, мануфактуру, остатки продовольствия, но даже все имущество ограбляемых домов, вплоть до мебели, – и для того, чтобы разворовать те 50 миллионов, которые, говорят, прислали из Киева на предмет этой эвакуации. Потом прибежал Коля: у них был «неразборчиво написанное слово, поставленное в кавычки», которому «неясно» официально заявил об этой эвакуации. Пошел к ним. «Одесса окружена повстанцами. Подвойский прислал телеграмму об эвакуации Одессы в 72 ч., перехвачено радио Саблина – сообщает Деник„ину“, что взял Очаков, совершил десант в Коблеве и просит позволения занять Одессу». «…» Как было не верить? Но вот опять день, каких было много, вышли газеты, долбящие все то же, и ни звуком не намекающие на эту передачу… «…»

Вчера говорили о новых многочисл«енных» арестах и расстрелах. Нынче похороны "доблестных борцов" с немцами «…»

4 ч. дня в городе. Читал приказы. Уныние снова. О проклятая жизнь!

24.VII (6.VIII)

«…» Ночи прекрасные, почти половина луны. В одиннадцатом часу смотрел в открытое окно из окна Веры. Луна уже низко, за домами, ее не видно, сумрак, мертвая тишина, ни единого огня, ни души, только собака грызет кость, – откуда она могла взять теперь кость? «…» Совершенно мертвый город! На ночь опять читал "Обрыв". Как длинно, как умно нередко! А все-таки это головой сделано. Скучно читать. «…» Сколько томов культивировалось в подражание этому Марку! Даже и Горький из него.

Нынче опять такой прекрасный день, жаркий на солнце, с прохладным ветерком в тени. Были с Верой в Театральном кружке.

«…» Комендант печатает в газете свое вчерашнее объявление – о лживости слухов, что они уходят: "Эвакуация, правда, есть, но это мы вывозим из Одессы излишние запасы продовольствия" и еще чего-то. Бог мой, это в Одессе-то "излишние запасы"! «…» На базаре говорят, что мужики так ненавидят большевиков, что свиньям льют молоко, бросают кабачки, а в Одессу не хотят везти.

Слух: Бэла Кун [140] расстрелян, прочие комиссары, пытавшиеся бежать из Венгрии, арестованы. «…»

25.VII (7.VIII)

Во всех газетах все то же, что вчера. «…» Возвращаясь, чувствовал головокружение и так тянуло из пустого желудка, – от голода. В магазин заходил – хоть шаром покати! "Нечего есть!" – Это я все-таки в первый раз в жизни чувствую. Весь город голоден. А все обычно, солнце светит, люди идут. Прошел на базар – сколько торгующих вещами. На камнях, на соре, навозе – кучка овощей, картошек – 23 р«убля» ф«унт». Скрежетал зубами. "Революционеры, республиканцы, чтоб вам адово дно пробить, дикари проклятые!"

"Распаковываются", – говорит один. Да, м«ожет» б«ыть», сами ничего не знают и трусят омерзительно. Другие твердят – "все равно уйдут, положение их отчаянное, про победы все врут, путь до Вознесенска вовсе не свободен" и т.д.

«…»

Вечером. Опять! "Раковский привез нынче в 6 ч. вечера требование сколь можно скорее оставить Одессу". «…»

Какая зверская дичь! "Невмешательство"! Такая огромная и богатейшая страна в руках дерущихся дикарей – и никто не смирит это животное!

Какая гнусность! Все горит, хлопает дерев«янными» сандалиями, залито водой – все с утра до вечера таскают воду, с утра до вечера только и разговору, как бы промыслить, что сожрать. Наука, искусство, техника, всякая мало-мальски человеческая трудовая, что-либо творящая жизнь – все прихлопнуто, все издохло. Да, даром это не пройдет! «…»

Грабеж продолжается – гомерический. Ломбард – один ломбард – ограблен в Одессе на 38 милл. ценностями, т.е. по-теперешнему чуть не на 1/2 миллиарда!

26.VII (8.VIII)

Слышал вчера, что будут статьи, подготовл«яющие» публику к падению Венгрии. И точно, нынче «…»

Ужас подумать, что мы вот уже почти 4 месяца ровно ничего не знаем об европейских делах – и в какое время! – благодаря этому готтентотскому пленению!

Вечером. Деникин взял, по слухам, Корестовку, приближается к Знаменке, взял Черкассы, Пирятин, Лубны, Хотов, Лохвацу, весь путь от Ромодан до Ромен. Народ говорит, что немцы отбили Люстдорф. «…» У власти хватило ума отправлять по деревням труппы актеров – в какой «вероятно, "какой-то". – М. Г.» деревне, говорят, такая труппа вся перебита мужиками, из 30 музыкантов евреев, говорят, вернулось только 4.

Позавчера вечером, идя с Верой к Розенберг, я в первый раз в жизни увидел не на сцене, а на улице, человека с наклеенными усами и бородкой. Это так ударило по глазам, что я в ужасе остановился как пораженный молнией. Хлеб 150 р. фунт.

«Сбоку приписано:» Зажглось электричество, – топят костями.

27.VII (9.VIII)

"Красная Венгрия пала под ударами империалистических хищников". «…» "Восстание кулаков" растет, – оказывается и под Николаем «вероятно, Николаевом» началось то же, что и под Одессой, хотя, конечно, и нынче то же, что читаю уже 3 месяца буквально каждый день: "восстание успешно ликвидируется". С одесск«ого» фронта тоже победоносные «следует неразборчиво написанное слово», но народ говорит, что немцы опять взяли Люстдорф. «…» Сейчас опять слышна музыка – опять "торжеств«енные» похороны героев". из-за этого сделана какая-то дьявольская забава, от которой душу переворачивает. – Масло 275 р. фунт.

28.VII (10.VIII)

"К оружию! Революция на Украине в опасности!" «…» "«…» Мы на Голгофе… Неумолимо сжимаются клещи Деникина и Петлюры…" На фронте, однако, везде "успехи", все восстания успешно ликвидируются (в том числе и новые – еще новые! – на левом берегу Буга), "красные привыкли побеждать", "Деникин рвет и мечет от своих последних неудач", "набеги остатков Петлюровщины уже совсем выдохлись". Все напечатано в одной и той же "Борьбе", почти рядом! «…»

3 ч. Гулял. Второй день прохладно, серо. Скука, снова будни и безнадежность. Глядел на мертвый порт «…» На ограде лежит красноармеец, курит. Обмотки. – И желтые башмаки, какие бывают от Питонэ, Дейса – отнятые, конечно, у буржуя. «…»

29.VII (11.VIII)

Был в Театральном, чтобы решить с Орестом Григор«ьевичем» Зеленюком (?) об издании моих книг. Он занят. Видел много знакомых. Погода чуть прохладная, превосходная, солнечный день. Море удивит«ельной» синевы, прелестные облака над противополож«ным» берегом.

вернуться

Кондаков Н.П. (1844 – 1925) – почетный академик, знаменитый византолог, соредактор с Буниным (осень 1919 г.) газ. "Южное слово".

вернуться

Мишле Жюль (1798 – 1874) – французский историк, исследователь французской буржуазной революции.

вернуться

Кун Бела (1886-1939) – в августе 1918 г. комиссар интернационалистов на Восточном фронте; в ноябре нелегально вернулся в Венгрию и стал одним из основателей ее Коммунистической партии; после провозглашения Венгерской советской республики (март 1919 г.) нарком по иностранным и военным делам; после поражения венгерской революции вернулся в Советскую Россию; в октябре – ноябре 1920 г. член РВС Южного фронта, с ноября – председатель Крымского областного ревкома; возглавил акцию по расстрелу оставшихся в Крыму офицеров, не пожелавших уехать с Врангелем (в это время погиб единственный сын И. С. Шмелева, взятый из лазарета в Феодосии). Погиб во время сталинских репрессий.