Я ещё раз прислушался. Может, кто-то стоит чуть выше, затаился и ждёт? Нет, тишина. Я медленно пошёл вверх по лестнице. Сенька жил на четвёртом этаже пятиэтажки. Обычной брежневской пятиэтажки, вроде тех, что сейчас сносят по всей Москве. Я прошёл до последнего этажа, не поленился, но нигде никого не обнаружил. Никаких закутков на лестничных клетках таких домов, где невозможно было развернуть вносимый в квартиру диван, просто не предполагалось изначально. Значит, если и был кто-то, он скрылся в квартире. Странно.

Я позвонил в дверь. И ещё не успел отнять от кнопки звонка палец, как дверь открылась, и на пороге очутилась Виктория Альбертовна.

– Привет, Ваня, – таинственно тихо сказала она, – проходи-проходи, тебя уже ждут.

– Здравствуйте, – сказал я в тон ей тихо, и нерешительно застрял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну, проходи же, – уже громко повторила она, удаляясь в сторону кухни, – тапки там найди какие-нибудь, и проходи в комнату.

Я прикрыл дверь, щёлкнул замок. И вдруг я почувствовал себя защищённым. Словно это была не деревянная дверь простого советского человека, которому нечего бояться, потому что у него нечего взять, а двойная стальная бронебойная дверища с замком, как на банковском сейфе. Я улыбнулся, нашёл какие-то не совсем обычные по тем временам турецкие тапки-лодочки с носком, торчащим вверх, и вошёл в комнату.

На диване не сидел, а восседал человек. Одетый в чёрный гладкий костюм, который сидел на нём так, словно они родились вместе, высокий черноволосый с пробивающейся сединой, очень аккуратно выбритый джентльмен (а иного слова я просто не смог бы подобрать после прочтения Конан-Дойля) листал какой-то пёстрый журнал и курил трубку. В комнате стоял непривычный для меня сладковатый и чуть едкий запах дорогого табака.

– А где… Арсений, – запинаясь, спросил я, забыв поздороваться.

– О, привет, ты – Иван? – просто спросил незнакомец и отложил журнал в сторону.

Я кивнул. Он легко поднялся с дивана и протянул мне руку.

– А меня зови Юрием Даниловичем.

Я протянул в ответ руку, и он пожал её. Прикосновение его сухой ладони показалось мне очень знакомым. Я задумался на секунду и вспомнил. Точно так всегда пожимает мне руку дед. Тот самый, к которому я сегодня иду в гости. Странно, опять странно, подумал я. Но если там, в подъезде, мне было страшновато, то сейчас я, наоборот, почувствовал, как рука Юрия Даниловича прямо-таки излучает силу, которая может меня защитить. Неистощимую великую силу.

Он ещё раз мне улыбнулся и сказал, усаживаясь на место:

– А Арсения дома нет, он сейчас у бабушки. Но ты ведь и не к нему пришёл, так?

Я кивнул. Меня смущал едва уловимый акцент в его голосе. С одной стороны он вроде бы иногда «окал», а с другой – старался протягивать гласную «а» и проглатывать окончания слов, как делают москвичи. Тогда я, конечно, этого не знал, как знаю теперь, и потому не мог догадаться, что он специально переучивал себя говорить на московский манер. В его возрасте, должно быть, это давалось нелегко, и потому он время от времени сбивался на свой родной поволжский акцент.

– Присаживайся рядом, Иван, – Юрий Данилович указал на диван и вытащил из-под журнального столика коричневый бумажный пакет с белыми матерчатыми ручками, точь-в-точь такой, в каких обычно продавали картошку, ведь в те времена полиэтиленовые пакеты были роскошью (хотя вряд ли такое положение вещей можно назвать плохим).

Я сел. Тут в комнату вошла Виктория Альбертовна с чашками чая на подносе и поставила их на столик.

– А вот и моя ученица, – кивнул Юрий Данилович в сторону директрисы, между тем вытаскивая из пакета какие-то таинственные свёртки, источавшие слабый сладковатый запах. – Как ты думаешь, Ваня, что это?

Я посмотрел сначала на Викторию Альбертовну, так неожиданно представшую в образе ученицы, потом на её учителя, затем сказал с вопросительной интонацией в голосе:

– Артефакты?

Тут уже Юрий Данилович удивлённо поднял брови и мельком взглянул на Викторию Альбертовну. Она едва слышно хихикнула.

– Это я ему сказала. Но он способный мальчик, правда?

– Правда, – помолчав, сказал Юрий Данилович и посмотрел на меня внимательно. Под его взглядом я поёжился.

Он развернул первый свёрток, в котором оказалась маленькая каменная чёрная статуэтка обнажённой женщины. Он повертел её в руках и поставил на стол рядом с чашками. Я смотрел на статуэтку и не мог оторвать взгляда. Выточенная из чёрного мрамора с редкими светлыми прожилками, высотой всего с ладонь, она была как живая – настолько точно неведомый художник прочертил в камне все детали женского тела. Только точёная красивая грудь не вздымалась от дыхания, да воздух не шевелил волосы. Мне очень захотелось погладить её по голове, и я погладил. Протянул руку, провёл по каменным холодным волосам, окаймлявшим её голову пышной копной. И на мгновение мне почудилось, что глаза маленькой каменной женщины сверкнули двумя тёплыми жёлтыми искорками, будто солнце отразилось в них. Впрочем, может быть, так оно и было? Не знаю.

– Правда, – ещё раз сказал Юрий Данилович, наблюдая за моими действиями. – Молодец, Вика.

Она сидела напротив нас и улыбалась. Он вдруг спросил меня:

– Ваня, а ты знаешь, кто это? – он кивнул в сторону статуэтки.

Я помотал головой. Откуда мне было знать? Я только по причёске этой женщины мог понять, что она египтянка, ну, наверное, царица какая-нибудь. Кто там у них из цариц был? Нефертити? Клеопатра? И я наугад скорее спросил, чем ответил:

– Нефертити?

Юрий Данилович улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Молодец, – сказал он, – соображаешь! Это действительно Нефертити. А теперь взгляни-ка вот сюда.

Он торжественно развернул второй свёрток, аккуратно расправил ткань на столе, и перед нами оказался древний свиток, весь исписанный замысловатыми картинками. В то время я совсем не разбирался в иероглифике, но замысловатые картинки сковывали взгляд даже непосвящённого.

– Ты знаешь, что такое розеттский камень? – спросил Юрий Данилович.

На этот раз я был вынужден грустно покачать головой.

– Не помню.

– Розеттский камень был найден французским капитаном Бушаром в 1799 году близ города Розетты в дельте Нила. Камень уникален тем, что на нём нанесён текст на трёх языках – двух древнеегипетских и древнегреческом. По сути, с него началась расшифровка иероглифических текстов. Сейчас эта базальтовая плита хранится в Британском музее.

Он усмехнулся и продолжил:

– А вот на этом свитке, который ты видишь перед собой, копия текста того самого камня из Розетты.

Я удивлённо посмотрел на него и протянул руку к свитку.

– Тихо-тихо, – резко остановил он меня, – руками его трогать нельзя, может исчезнуть.

– То есть как это? – спросил я, совершенно озадаченный.

– Вот так, он очень старый и может растаять, как прогоревший лист бумаги, стоит только прикоснуться к нему.

С этими словами он вытащил ещё один свёрток и извлёк оттуда целую кучу древних свитков, часть из них была обгоревшей по краям, в некоторых просто зияли дыры, то ли прогрызенные когда-то жучками, то ли истлевшие от времени.

Юрий Данилович жестом подозвал Викторию Альбертовну и попросил прикоснуться к свитку.

– Смотри внимательно, – сказал он мне.

Она аккуратно дотронулась до одного из свитков указательным пальцем. И вдруг по папирусу пробежала мелкая дрожь, как по поверхности гладкой воды, кругами расходясь от места прикосновения. Ткань в месте прикосновения поблекла, сделалась прозрачной, и исчезла, образовав на его боку очередную дырку диаметром в пару сантиметров.

– Ух ты, вот это да! – у меня аж глаза загорелись от любопытства, – А можно мне?

Юрий Данилович кивнул, а Виктория Альбертовна улыбнулась, подбадривая меня.

Я протянул руку к таинственному свитку и прикоснулся к нему… Но ничего не произошло. Я отдёрнул руку и смущённо посмотрел на археолога, потом на директрису. Казалось, они были удивлены не меньше моего.