– А ты видишь будущее.

Рука Фригг дрогнула, но лишь на мгновение, она очень хорошо умела владеть собой. В отличие от меня.

– Да, я могу.

– Но ты его никому не расскажешь.

– Нет…

Она встала, отошла к окну, встала ко мне вполоборота.

– Твоё будущее меняется, Сигюн. Когда ты прибыла сюда с отцом, оно было определённо и ясно, а теперь… Я вижу его изменения. Они происходят прямо у меня на глазах. Прошлое, которое ты видишь, всегда однозначно. В этом счастье твоего дара. У меня всё иначе! Большего я тебе сказать не могу.

Следующие три дня я провела в замке Ноатун, у своего отца. Это были спокойные дни, исполненные созерцания. Я должна была подготовиться к браку с Тором согласно обычаям моего народа. Я вставала с рассветом, и дни мои были отданы медитации. В замке для этого были созданы все условия. Мой отец позаботился об этом. Три дня между реальностью и небытием, на грани сознания. Не сон, но и не явь. Мои мысли должны были успокоиться и обрести ясность.

Этого не происходило.

Я садилась в зале для медитаций, раз за разом пытаясь отрешиться от всего будничного, суетного, наносного. Качаясь, уплывали по волнам мои мысли, а после них должна была остаться только абсолютная пустота и незыблемый покой. Так осознается и принимается суть божественного промысла, так узнается предназначенность судьбы и устремлённость в единственное будущее, создаваемое изначально теми, кто сплетает во вселенский узор нити наших жизней…

И всё же, постоянно заглядывая вглубь себя и достигая искомого молчания ума, я ощущала в желанной пустоте присутствие чего-то, чего там не должно было быть. Что-то зелёное и синее, сливающееся, перетекающее друг в друга, как в моём сне в Вальяскьялве. Оно не могло там присутствовать, но оно там было. Я сидела в центре пустого зала. Слёзы стекали по моим щекам.

Вечером, на закате, я отправилась вниз, спустилась по лестнице в сад, а оттуда прошла по нижней аллее к обрыву. Там, на краю скалы, почти отвесно спускающейся к морю, мой отец установил скамью, простую, деревянную, даже без спинки, но достаточно широкую, чтобы на ней было очень удобно сидеть, любуясь видами, которые открывались с этой естественной смотровой площадки.

Мой взгляд то скользил вдали, у горизонта, то устремлялся вниз, где у подножия утёса море, бурлящее, пенное, волна за волной захлёстывало скалу, которая высилась, незыблемая и неприступная, вынуждая море отступить, рокоча и беснуясь. Прибой лизал скалу, накатываясь и отступая, и камень становился влажным, словно плакал. И мне невольно приходило на ум, что камень плачет, расставаясь с морем.

Раскинуть руки и – вниз, вниз! – а там… на моих губах растает поцелуй моря, мимолётный, как тающая пена, и солёный, как слёзы. И пусть прыжок с такой высоты равносилен смерти, пусть! Раскинуть руки и лететь – краткий миг навстречу единению со вселенной, ощущение полёта слишком притягательно, а там… Море примет меня в свои объятья, в своё лоно, безбрежное, бирюзовое море…

Слева от обрыва густые заросли жасмина образовывали нечто вроде естественной кулисы, скрывающей скамейку от нескромных взглядов, и там, среди густо переплетающихся ветвей, безумствовали соловьи, слагая свой ликующий гимн молодой весне. Один за другим они вступали в хор, голоса их сливались, певцы перебивали один другого, в упоении восторга забывая обо всём, и уж точно не замечая меня, застывшую в изумлении перед их многоголосьем, который неустанно славил жизнь!

Их извечное пение, не зависящее ни от каких законов, кроме законов весеннего возрождения природы, возвращало в мою душу гармонию. Море у моих ног, соловьи почти на руках, бирюзовое и зелёное внутри меня, и я сама в центре их круговорота, замирающая, не смеющая вздохнуть, чтобы не спугнуть очарования…

Черный котёнок вспрыгнул мне на колени. Откуда он взялся? Я машинально гладила его, а он, урча всё громче, потоптался, устраиваясь поудобнее, и, наконец, улегся у меня внизу живота, поднял мордочку и, жмурясь от удовольствия, взглянул мне в лицо лукавыми зелёными глазами.

Через три дня мне предстояло вернуться в Вальяскьялв, чтобы окончательно подготовиться к назначенной свадьбе.

Не могу сказать однозначно, с какими чувствами я покидала Ноатун. Порой мне казалось, что я хочу провести здесь всю мою жизнь, так хорошо мне было в отцовском замке на берегу моря, где меня постарались окружить покоем и надёжностью. Но всякий раз я вспоминала о том, с какой целью я нахожусь в Асгарде, каково моё истинное предназначение. Символ мира, залог братства между нашими народами, не так ли? И супруга светловолосого богатыря-аса, который каждый раз при встрече смотрел на меня обожающими глазами. Он не раз с извиняющимся видом объяснял мне, что не слишком силён в беседах, но его обезоруживающая улыбка, его бесхитростный взгляд говорили сами за себя. Думаю, я нравилась ему. Я была для него не только почётной обязанностью. Было нечто большее и в его обращении со мной, и в его голосе, в том, как он произносил моё имя: «Сигюн!» Каждая женщина, даже не слишком искушённая в сердечных делах, уловит в голосе мужчины некие особые нотки, чуть слышное придыхание. И я больше не прятала своего взгляда, когда он смотрел прямо мне в глаза. Я протягивала ему свою руку и вставала рядом с ним, так же, как и он, приветствуя подходящих к нам с поздравлениями людей. Он незаметно стискивал мой локоть, притягивая к себе. Он наклонялся ко мне так близко, будто вдыхал запах моих волос и кожи. Он гладил пальцами моё запястье, когда оно лежало рядом с его рукой на столе. Я слышала его жаркое дыхание прямо возле своего уха чуть позади себя, если мы сидели поблизости…

И вот все приготовления были завершены. Настал вечер накануне нашей свадьбы. Время близилось к полуночи, и я давно уже легла в постель, но сон всё не шёл ко мне, хотя я и убеждала себя, что должна как следует выспаться перед предстоящим самым важным днём в моей жизни. Я вертелась в постели, переворачивала подушку на прохладную сторону, окончательно сбила простыни и наконец после часа бесплодных попыток заснуть решила отправиться в библиотеку. Я надеялась подыскать себе книгу и, если не успокоить себя чтением, то хотя бы провести время с пользой.

Я ещё не слишком уверенно ориентировалась в коридорах Вальяскьялва, тем более в темноте, но библиотеку нашла без труда, так как, решив не рисковать, воспользовалась хорошо освещённой факелами центральной лестницей. Думаю, можно было пройти более коротким путём, но я не рискнула этого делать, боясь заблудиться. Где-то этажом ниже, наверное, в пиршественной зале, звучала музыка, приглушённая расстоянием и каменными стенами, что тоже помогало мне выбрать правильное направление.

Плотно притворив за собой двери, я облегчённо вздохнула. Здесь не было ни души. Высокие потолки помещения, ровные ряды книжных полок, гулкая тишина уединённых покоев располагали к неспешным раздумьям. Я зажгла светильники, изукрашенные затейливой резьбой, которые давали много света, но ни за что не позволили бы пламени вырваться наружу, и двинулась вдоль стеллажей. Книги, манускрипты, древние пергаменты. Я бережно брала их в руки, перелистывала, ставила на место или углублялась в чтение. Время летело незаметно, и, когда я очнулась от своих грёз, была уже глубокая ночь. Пора было возвращаться к себе. Я осторожно выскользнула из библиотеки, прижалась спиной к тяжёлой двери. Музыка снизу звучала теперь намного громче, и к ней присоединились песни и выкрики множества пирующих. Чем ближе я подходила к балюстраде, от которой начиналась центральная лестница, тем громче они становились. Я почти бегом взлетела на верхний этаж и, с бьющимся сердцем, запыхавшаяся, повернула налево, к своим комнатам.

Кто-то огромный обхватил меня сзади за плечи, лишив возможности двигаться. Я хотела крикнуть, но сильная рука легла на мой рот, и я могла только глухо мычать. Колени мои подкосились от ужаса, я рванулась, и нападавший, на миг ослабив объятья, позволил мне развернуться к нему лицом. Изумлённая, я узнала Тора. Его глаза горели даже при отблеске далёких факелов. Расширенные зрачки, влажные губы и горячее дыхание у самого моего лица.