Но я не намерен был давать ему волю. К тому времени я уже понимал, что воспоминания — это не более чем воспоминания. И они не могут помешать мне, если я им не позволю. Я научился доверять людям.

Тем же вечером я умиротворенно сидел у окна, согреваясь стаканчиком барсучьей крови и прислушиваясь к звукам просыпающегося леса. Я чувствовал себя почти счастливым.

Во всем этом не было ничего необыкновенного, ни намека на приключения. Обычный вечер, один из многих, похожих друг на друга. И я был благодарен судьбе за эту ежедневную рутинную жизнь. Работа напоминала ту, что я выполнял в юности у себя на родине в Виргинии, в те времена, когда отец готовил меня к вступлению во владение нашим родовым поместьем Веритас. Я закупал скот, присматривал за лошадьми и чинил все, что требовало починки. Знаю, Джордж был доволен моей работой. И мы даже собрались завтра вместе съездить в Лондон, чтобы обсудить финансовое положение фермы Эбботов с его стряпчим, что свидетельствовало о том, что Джордж полностью мне доверяет. Оказывается, меня искренне полюбили в семье Эбботов; меня удивляло и то, насколько я сам к ним привязался. Мне нравились эти люди. Я понимал, что через несколько лет мне придется их покинуть, чтобы никто не заметил, что я не старею, как все; а пока я наслаждался тем, что мне было отпущено, проводя время в кругу семьи, среди любящих и добрых людей.

Но меня ждали к ужину, и нужно было торопиться. Я быстренько натянул куртку из мериносовой шерсти, один из многочисленных подарков Джорджа, который снабжал меня одеждой в те несколько месяцев, пока я жил вместе с ним и его семьей в главном доме поместья. На самом деле, он частенько повторял, что воспринимает меня как сына. Такое отношение одновременно и радовало меня, и удивляло. Если бы он хоть на миг мог представить, что в действительности он даже несколькими годами моложе меня!

Джордж очень серьезно относился к принятой на себя роли моего отца, и, хотя он никогда бы не смог заменить мне настоящего отца, я с благодарностью принимал его заботу.

Оставив дверь домика незапертой, я бодро зашагал вверх по холму, направляясь к усадьбе Эбботов и насвистывая какой-то мотивчик. Только дойдя до припева, я понял, что это была «Боже, храни наш Юг!», одна из любимых песен Дамона.

Скривившись от отвращения, я крепко сжал губы и ускорил шаги. Весь оставшийся путь до особняка я преодолел почти бегом. Прошло двадцать лет, как мы расстались с братом, и любое воспоминание о нем теперь было подобно внезапному и резкому раскату грома в разгар жаркого летнего дня. Я все еще помнил, как он выглядел: его задумчивые голубые глаза, его губы, на которых постоянно блуждала кривоватая улыбка, его вечный сарказм, который звучал еще острее из-за южноамериканского акцента… Я помнил Дамона так отчетливо, так живо, словно видел его минут десять назад. Кто знает, где он сейчас?

Может быть, мертв. Что за странные мысли? У меня возникло ощущение, будто Дамон вдруг из ниоткуда ворвался в мое сознание. Я с трудом прогнал наваждение.

Когда я подошел к дому, дверь была отперта. Да ее никогда и не запирали. В этом не было нужды. Ближайшая усадьба находилась милях в пяти вниз по дороге, а ближайший город — еще через пару миль. Его и городом-то назвать было сложно. Паб, почта и железнодорожная станция — вот и все городское хозяйство. Во всей Англии трудно было бы найти более безопасное место, чем усадьба Эбботов.

— Стефан, мой мальчик! — горячо приветствовал меня Джордж, выходя из гостиной. Он разрумянился и был в приподнятом настроении после глотка хереса перед ужином и, казалось, еще сильнее пополнел с прошлой недели.

— Добрый вечер, сэр! — бодро поздоровался я в ответ.

Джордж был невелик ростом, примерно метр шестьдесят, и мне приходилось обращаться к нему немного свысока. Но зато, словно в компенсацию за маленький рост, в ширину его массивная фигура была практически необъятной. Иной раз, когда Джордж отправлялся на верховую прогулку в ближайший лес, я невольно опасался за судьбу его лошади.

Большинство слуг время от времени подтрунивали над его объемами и любовью к выпивке. Я же видел в нем лишь очень дружелюбного и сердечного человека. Он пустил меня в свой дом в трудную для меня минуту, когда я был никем и остался ни с чем. Джордж не только дал мне крышу над головой, но и надежду, что я снова смогу обрести друга среди людей.

— Как насчет хереса? Хочешь глоточек? — спросил Джордж, выводя меня из задумчивости.

— Спасибо, не откажусь! — с удовольствием согласился я, удобно устраиваясь в одном из обитых красным плюшем кресел, стоявших в гостиной.

Это была небольшая, но очень уютная комната. Полы в ней покрывали восточные ковры, сплошь усеянные собачьей шерстью. Гертруда Эббот питала слабость к собакам, которых держали на ферме, и всегда пускала их в дом, когда шли дожди. А происходило это почти каждый день.

По стенам в гостиной были развешаны портреты клана Эбботов, причем родственное сходство легко угадывалось по ямочкам на подбородках. Эта деталь придавала им всем без исключения весьма добродушный вид — даже прадедушке Мартину, который и на портрете, казалось, не сводил с нас строгих глаз.

— Стефан! — с громким криком в комнату ворвались мальчики Эббота. Даже такое короткое слово не могло скрыть, что они слегка шепелявили.

Первым влетел Люк — вихрастый темноволосый сорванец. Его вихры вечно торчали в стороны, и им не было никакого дела до того, сколько сил потратила Гертруда на то, чтобы причесать сына. За Люком несся его семилетний младший брат Оливер с соломенными волосами и вечно ободранными коленками. Он тут же подлетел ко мне и обвил ручонками мою ногу. Я заулыбался, глядя, как он раскачивается на мне. Судя по всему, братья не один час носились по ферме и окрестным перелескам. В волосах у Оливера застряли сухие травинки, а веснушчатое лицо было измазано в грязи.

— Я поймал кролика! Он был во-о-от такой огромный! — С этими словами малыш оторвался от моей ноги и широко развел руки в стороны.

— Неужели такой? — переспросил я, высоко поднимая брови от удивления. — Ты уверен, что это был именно кролик? А не медведь, например?

От такого предположения глаза у Оливера сделались огромными, как блюдца, и я с трудом сдержал улыбку.

— Это был НЕ медведь, Стефан! — вмешался Люк. — Это был именно кролик, и это я его застрелил. А пуля Оливера его всего лишь ранила.

— Вот и нет! — сердито заявил Оливер.

— Папочка, скажи Стефану! Скажи, что это я застрелил кролика!

— А ну-ка, мальчики, стоп! — остановил препирательства Джордж, ласково улыбаясь своим маленьким сыновьям.

Я тоже растянул губы в улыбке, хотя при виде этих семейных нежностей сердце мое пронзала острая боль, и горькие сожаления о прошлом вновь начинали терзать мою душу. Вновь я начинал осознавать, какая роль отводится мне и здесь, и в любом другом доме на свете. Маленькие сыновья спорили и ссорились, бунтовали и наконец становились взрослыми. А потом у них вырастали свои Люки и Оливеры. Так повторялось снова и снова. У всех, кроме нас с братом. Наша ссора длилась вечно, и нас не пугал неутихающий накал страстей. Ведь именно это противостояние, эта наша жестокая преданность друг другу позволяла нам цепляться за прошлое. Возвращаться к тем счастливым дням нашей юности, когда мы жили в мире. Пока не появилась Катрина и не изменила сразу всё.

— Уверен, мальчики, Стефану совсем не нравится выслушивать ваши бесконечные споры, — добавил Джордж, наливая себе еще глоток хереса.

— Ничего страшного, — возразил я, взъерошив волосы Оливера. — Но, полагаю, мне кое в чем понадобится ваша помощь, мальчики. Миссис Дакворт говорит, что в лесу завелась лисица, которая крадет цыплят из курятника Эвансов. И я уверен, что только лучший в Англии охотник способен поймать это чудовище, — на ходу сочинял я задание для мальчишек.

— Правда?! — Оливер снова вытаращил глаза от удивления.

— Правда, — важно кивнул я в ответ, — этого зверя может поймать — только кто-то маленький, быстрый и очень, очень умный.