Из Оосака о. Сергий Судзуки пишет по–русски — в первый раз от него русское письмо — описывает свою поездку в Какогава напутствовать христианку, которая умирает от чахотки, будучи всего двадцати лет; муж–де и весь дом так бедны, что поездка была на мой счет; впрочем, христиане там собрали ему дорожных пятьдесят сен.
5/17 сентября 1895. Вторник.
Приходил молодой чиновник Министерства Финансов, недавно крестившийся, и говорит:
— Вызываю из Синано отца, которому шестьдесят четыре года, мать, которой пятьдесят шесть лет, чтобы они здесь научились вере и крестились.
— Очень хорошо делаете. Господь да поможет вам поставить скорее ваших стариков на путь спасения!
— С ними прибудет и брат мой, лет двадцати, глухонемой и идиот. И его желалось бы сделать христианином. Можно ли?
— Конечно. К Спасителю приводили таких, и Он, по вере приводивших, исцелял их. Ваш брат также может удостоиться исцеления, если вера ваша и родителей будет такая же, как у приводивших к Спасителю. Но если бы и не случилось этого, ваш брат крещеный так же, как крестятся дети по вере родителей, будет очищен от первородного греха и сделается сыном Царствия Божия.
Чиновник перекрестился и поблагодарил.
— Еще есть у меня двоюродная сестра, тридцати двух лет, разведенная с мужем. Не можете ли взять ее в Миссию на какую–нибудь службу?
— Я скажу начальнице Женской школы, чтобы она испытала вашу сестру и посмотрела, не годится ли на какую–нибудь службу при школе.
— Есть у нас долги, которые нужно уплатить; для того я хочу продать землю, где теперь живет отец, в деревне, близ Нагано. Ходил я с предложением этой покупки в здешние банки, не покупают, — Не одолжите ли вы мне сумму денег для очистки долгов, взяв в залог землю?
— Этого не могу, и всякими подобными сделками даже запрещено мне заниматься.
Долго потом еще чиновник болтал о том, как его отец воевал за Сёогуна и имеет три раны, как дядя, будучи тринадцати лет, отправился на войну уже за Микадо, что сын этого дяди ныне воюет на Формозе, что на Формозе туземцы пожирают убитых в стычках японских воинов и прочее; но впечатление, что крестился неискренно, изгладить не мог, тем более что и креститься правильно до сих пор еще не научился.
6/18 сентября 1895. Среда.
О. Борис Ямамура пишет, что катихизатор в Мориока Павел Нигано самопроизвольно ушел домой и уже потом написал ему, что–де семейные дела требуют его присутствия дома; другой же тамошний катихизатор Сергий Кобаяси уведомляет о. Бориса, что Нигано, кажется, совсем оставляет службу. Так–то прочны на службе и кончившие курс в Семинарии! Впрочем, Нигано особенно жалеть нечего: способен напиваться и в пьяном виде буйствовать, как то показала недавняя жалоба на него христианина из Мориока Якова Мукаида.
Катихизатор Павел Ходака прислал просьбу об отставке: священник–де не позволяет ему быть катихизатором в Нобеока. О. Яков Такая писал и пишет из Кагосима, что Ходака испортил свою репутацию; но самого дела еще не представляет — исследует–де. Написано ему, чтобы известил ясно, почему Ходака не может быть катихизатором?
7/19 сентября 1895. Четверг.
Рано утром подали телеграмму: «Иоанн Ито (катихизатор в Хацино–хе) умер, что делать?». Тотчас же телеграфировано к о. Петру Сасагава, чтобы отправился похоронить. Хацинохе принадлежит о. Борису Ямамура, но он ныне в путешествии по Церквам. Отчего бы ни помер бедный Ито, но очень жаль: усердный христианин был и энтузиаст–катихизатор, хоть и не очень успешный по некоторым странностям его характера.
В девятом часу утра пришел диакон Дмитрий Константинович Львовский просить дать молитву жене его, разрешившейся в семь часов утра от бремени сыном Михаилом. За молитву получил от Катерины Петровны на Церковь двадцать пять ен.
После обеда был Тогава, протестантский «бокуси» секты «Кристкёо», соединенной из пресвитериан, конгрегационалистов и баптистов. Приходил в качестве редактора и задавал все политические вопросы, что русские–де возьмут Порт–Артур, потому что в него выгодно провести железную дорогу, раздробят Китай, овладеют Кореей. Я должен был болтать и состязаться с ним по всем этим вопросам, тогда как ждал религиозного разговора. Он — издатель журнальца, обозревающего все веры в Японии; говорил, будто буддисты издают ныне до ста двадцати периодических, синтуисты до пятидесяти. Если правда, то «Марфа, Марфа печешися о мнозем, тогда как единое потребно» — христианство, которое, конечно, и войдет сюда, а буддизм, синтуизм, да и много приходящие ныне из–за границы улягутся в гробы — уже без надежды воскресения. — По словам Тогава, у Мак–Колея, в Унитарьянской школе, человек тридцать учеников, преподаются буддизм, немецкая философия и христианство; первые два предмета имеют хороших учителей, последний преподается весьма плохо, чем ставится ниже буддизма и логомахии немецкой. И Мак–Колей издерживает много денег на свое «развратилище»! Из–за чего эти несчастные унитарьянцы хлопочут? Положим, они служат своему принципалу–диаволу; но разве он долларами платит им? А без выгод века сего что же у них священного?.. Да, тайна беззакония делается; пробивается антихрист в мир… Но далеко–далеко еще до того, когда ему позволено будет явиться! И Мак–Колей и всякие другие его предтечи во всех отношениях лжепророки.
8/20 сентября 1895. Пятница.
Праздник Рождества Пресвятой Богородицы.
Письмо из Хацинохе пришло, что Иоанн Ито умер от тифа. Царство ему небесное! Завтра отслужим панихиду.
Из Отару катихизатор Павел Мацумото извещает, что его обокрали до нитки. Много там, на острове, воров из преступников, отбывших свой срок в тюрьме и выпускаемых на волю без всяких средств к жизни. — Пошлем ему завтра двенадцать ен пособия; больше Миссия не может. Берегли бы себя — он и жена его. В другой раз это уже с ними.
Был подполковник Михаил Владимирович Грулев, отправляющийся с женою — Ниною Маврикиевной, из Владивостока, чрез Америку, в Россию. Благородный, добродетельный, даже религиозный человек, но слабый муж, едва ли по характеру, ибо сила воли на все прочее у него большая, вероятней — по идеям второй половины XIX столетия: «Как–де говорить жене и стеснять ее, когда она хочет и то и то»! И выходят оба несчастными, хотя любят друг друга. Впрочем, от жены его я ждал большего благоразумия, чем оказано ею в последнее время. Она же плакала и клялась мне, что, кроме мужа, никого не любила и не любит и что всеми ласками постарается загладить свою вину пред ним, лишь бы только он позволил ей вернуться к нему.
И никакой ласки ему, никакого доброго привета, а только надутые губы и капризничанье! А он как любит ее и как страдает, бедный! Боже, сохрани его и возврати им счастье!
9/21 сентября 1895. Суббота.
Соборне после обедни отслужили панихиду по рабе Божием Иоанне Ито и другим нашим милым покойникам. Между прочим, имя нашего ктитора раба Божия Феодора (Никитича Самойлова) поминается на всех панихидах со дня получения известия о его кончине и будет так поминаться в продолжение года.
Петр Исигаме, принесши для просмотра статьи на следующий номер «Синкай» — я жаловался, что Андрей Минамото и Пантелеймон Сато совсем не умеют писать — дара к тому нет, и показывал статью первого, совсем переделанную, ибо не на тему была, второго — тоже. Что делать! Одно утешение, что скоро прибудут еще кандидаты. Из Киевской Академии уже получены кандидатские дипломы Иоанна Кава–мото и Марка Сайкайси, хотя от них еще нет никаких известий о времени выезда из России.
10/22 сентября 1895. Воскресенье.
За обедней были, между прочим, Грулевы; после зашли ко мне; мадам плакала и капризничала, муж целовал у ней руку; вообще же видно, что еще могут жить в мире и счастии; только ныне очень уж нервы у обоих раздражены минувшей передрягой по поводу переписки ее с доктором Ястребовым. Какие у людей трагедии бывают и из–за каких мелочей! Он чуть не застрелил Ястребова, потом сам положил убить себя, если только товарищи не вполне оправдают его поведение, она пролила потоки слез, вся вконец исстрадалась — и все это из–за какого–то глупого ее письма!
