Собрали большой трехсвечник, который по вычищении его будет поставлен в Соборе пред плащаницей; как раз идет к тому.
6/18 октября 1895. Пятница.
В сегодняшнем номере «Japan Daily Mail» передовая статья «The Problem of High Class Education by Missionaries» (contributed) гласит следующее. Христианский Университет в Кёото, основанный японцем Ниидзима на американские деньги, выпрошенные им, обратился в светское учебное заведение. Если и преподается там христианство, то наравне с ним и буддизм, по которому также читаются лекции–проповеди. Но содержится этот университет все–таки на американские миссийские деньги, которыми уплачивается жалованье всем иностранным и почти всем туземным учителям. Заведуют им японцы. В учащихся религиозного направления никакого, учатся для получения общего образования. Родилось сомнение, и появились жалобы: позволительно ли деньги, жертвуемые для миссионерского дела, употреблять для общеобразовательного дела? Из Америки прислана сюда комиссия, во главе которой Dr. Barton, недавно бывший у меня с визитом вместе с Грином, исследовать, полезен ли Университет «Доосися» (Конгрегационалов) в Кёото в смысле распространения христианства? Неизвестно, к какому заключению она придет. Во всяком случае дилемма: «помогать или нет». «Помогать» — значит оставить дело, как есть, согласиться — кровью и потом американских христиан — питать светское образование японцев; «не помогать» — обречь Университет на голодную смерть, ибо где же японцам содержать его, хоть и возвысились некоторые до пожертвований на него, как на «не конфессиональное заведение». При «помощи» хотелось бы, быть может, иметь заведение под своим главным надзором — нельзя — опустеет заведение, ибо уже опытом дознано, что лучшие ученики оставляют заведение, где водворяется миссионерское верховодство. Печальная для протестантов статья, но для нас ни чуть. Считаю я (сам про себя) своих учеников отбросами, но ведь и цель же у нас поставлена прямо и ясно — чисто религиозное служение Церкви. Стремящиеся к мирским выгодам не идут к нам, но идущие все же не очень плохие — таких бы мы и не приняли, — Но не взять ли из текущих обстоятельств урок? Кстати, он нам ничего не стоит; платятся пока одни протестанты. Лелею я мысль, лишь только окажется у нас хоть мало–мальски сносный педагог (какого я надеюсь получить в Кавамото), расширить Семинарию, открыв ее для язычников. При этом, конечно, Семинария ни на йоту не должна утратить своего специально–церковного назначения. Для язычников было бы только объявлено, что желающие воспитать своих детей нравственно–религиозными могут определять их, на полном своем содержании, в Семинарию; здесь дети язычников первее всего непременно должны сделаться христианами; затем, по окончании курса, они свободны идти на свои пути, причем желающие продолжать образование в высших заведениях всюду будут приняты (если только хорошо учились в Семинарии), ибо образование семинарское вполне равняется, если не выше, — высшему гимназическому (коо–тоо–циугакко). Мечтаю я же, что найдутся родители–язычники, которые с радостью воспользуются нашими услугами. Но так ли? Несомненно одно: в Семинарию станут присылать детей испорченных, воришек, завзятых лентяев и сорванцов, и тому подобных, вроде бывшего Василия Катаока, сына нынешнего Камергера Катаока. Несомненно и то, что если не все, то некоторые из них исправятся у нас, как исправлен был Катаока (к сожалению, ныне умерший, — хотя исправление его стоило больших хлопот и тревог). Но испорченные, даже и те, которые исправятся, успеют привить свои болячки немалому числу здоровых детей; так что в этом отношении — плюс за минус, в результате — нуль. А здоровых нравственно детей язычники будут ли посылать в нашу Семинарию? Сомнительно. Это же и есть то, о чем говорит статья: «Where the Japanese are not allowed to take the lead in the management of school, it is alleged that the best class of students carefully avoid them». A у нас хоть и японец (педагог) будет начальником школы и японцы учителя, но школа определенно и неуклонно конфессиональная — духовное заведение для воспитания служащих Церкви; ни малейшей уступки никакому влиянию мирскому, ни малейшей подделки под чей–либо тон зазывания в школу; значит, «lead» (руководство) будет отнюдь не японское, а общеправославное. Поймут ли это японцы? Да и кто же из язычников в состоянии понять это? Итак, не праздная ли и грозящая только неудачами моя мечта о расширении Семинарии? Подумать, вновь все обдумать и не дай Бог ошибиться! Не поздно еще. Никто почти и не знает о моих мечтах (продолжение на следующей странице).
7/19 октября 1895. Суббота.
Илья Яци сдал Церковь в Хацивоодзи Варнаве Симидзу и пришел сюда по пути в Хацивоодзи и Санбонги. Говорит, что на богослужение в Хацивоодзи, когда он впервые пришел туда, являлось не более трех человек — так Стефан Тадзима опустил Церковь! Ныне собираются больше двадцати, есть новые слушатели — люди очень надежные. Сам Яци, несмотря на краткое свое служение в Хацивоодзи, успел привязаться к тамошним христианам, так что с большим сожалением расстался с ними, хоть и просился сам же в Хацинохе, и надеется со временем опять поселиться катихизатором в Хацивоодзи. Из всех объяснений его видно, что он человек очень добрый и привязчивый, только не крепкий волею.
Продолжаю о Семинарии. Главный наш элемент в Семинарии, если и расширить ее, будет тот же, что и ныне: довольно плохой народ, самая заурядная посредственность и ниже ее; но все же из этих людей — те, которые дотаскиваются до окончания семилетнего курса, делаются порядочными служителями Церкви; замечательных людей они из себя еще не выделили, но, смотря на них, мне, тем не менее, иногда приходит мысль о «худородных, буиих и немощных» Апостола Павла. Итак, поступающие к нам юнцы без развлечения, прямо и неуклонно влекутся к цели заведения — воспитанию служащих Церкви, и лучшие из них этой цели не минуют.
Будет ли так, когда в Семинарию войдут и язычники, наметившие себе разные жизненные пути, но не церковные? Не мечтать ли, что наши воспитанники будут влиять на них и перетягивать на свой путь? Нет; за такую мечту я уже поплатился когда–то, платя года два по двадцать пять ен в месяц учителю–христианину, заведшему китайскую школу именно с тем, чтобы лучших учеников перемечивать в христианство для воспитания из них проповедников; не только лучших, но и ни одного не добыл он, ибо учившиеся у него учились китайскому языку (кангаку) и знать ничего не хотели больше. Напротив, влияния обратного нужно опасаться; и оно, несомненно, будет, ибо за спиною у мирских воспитанников будет стоять целый светский мир с бесчисленными служебными путями, один другого выгоднее и заманчивее, а у наших бедных питомцев что? Восемь–двенадцать ен жалованья в месяц и какое–то неясное для японца дело. Возвышенность, идеальность этого дела многих ли завлечет? Самородки для этого нужны; но их еще пока нет. Простых же наших воспитанников с мало–мальскими порядочными способностями будут похищать у нас; и мы будем догадываться об этом только тогда, когда они похищены, ибо медленной, долбящей, как капля камень, работы отвлечения, производимой ежедневною товарищескую беседою, мы не можем ни видеть, ни предупредить. И теперь бывают случаи с поступившими в Семинарию воспитанниками, что чуть только обнаружил незаурядные способности — глядь, его уж нет у нас, а торчит в каком–нибудь морском заведении — это, значит, родные спохватились — может–де впоследствии быть более выгодною дойною коровою? Итак, открыть двери Семинарии для язычников — значило бы поставить наших церковных воспитанников среди двух батарей: с одной — порченые будут обдавать картечью дрянных поступков и слов, с другой — непорченые палить бездымным и бесшумным порохом ласк, зазываний и отвлечений. Благоразумно ль с нашей стороны употребить такую тактику, самим врага звать и принять в свою крепость? Ныне пусть в Японии переменится ветер; теперь он совсем неблагоприятен для дела, о котором я думал; пусть пойдет на прилив — теперь еще отлив. Авось настанет и такое время, когда язычники станут сами стучаться в нашу дверь; тогда будет время для других мыслей и планов. А теперь — идти скромно тем путем, которым, видимо, Господь указывает нам…
