Она пожала плечами:
— Здесь совсем неплохо. С помощью нескольких женщин я могла бы ее отчистить за неделю, может, чуть больше. Тебе нужно завести мышеловку, так говорит бабушка, и я с ней согласна. Хотя не понимаю, что тут находят бедные мыши. — Она с укоризной посмотрела на него. — Деймон говорит, что ты надрываешься на работе. Как будто я сама не вижу!
— Я десять лет ничего не делал. У меня есть для чего стараться.
— Он считает, что ты стараешься для меня. И еще он думает, что я дура.
— Ты дура, если ему не веришь. По какой бы другой причине я стал это делать, Эсме?
В ответ она снова пожала плечами.
— Бабушка пожелала ночевать в гостинице.
— В «Веселом медведе»?
— Да. Она привезла не столько еды, чтобы на всех хватило. Меня послали пригласить тебя на ужин. Братьев она тоже пригласила.
Вариан проглотил гордость, комом застрявшую в горле. — Ты будешь ночевать там? Молчание. Он ждал.
Эсме, не ответив, повернулась к двери.
— Эсме, прошу тебя.
— Прошу что? — Ее голос был напряженным, как и фигура.
— Я соскучился, дорогая.
Она повернулась к нему; глаза смотрели настороженно.
— Я… я бы хотел, чтобы ты осталась.
Ее взгляд стрельнул в кровать, потом вернулся к нему.
— Ты сказал, что я должна уехать в Лондон.
— Но это не значит, что я тебя не хочу! Черт побери, Эсме… — Вариан быстро взял себя в руки. — Извини. Я обещал себе… но это бесполезно. Я пытался объяснить, но я сам не понимаю. Почему это так трудно, любимая? Я знаю, что ты хочешь мне помочь… но если мои пэры услышат, как жена помыкает мной, словно рабом, я не посмею смотреть им в глаза. И сам не смогу жить.
Она ничего не сказала, только молча смотрела на него. Вариан беспомощно оглянулся, ища подходящие слова.
— Я буду опозорен, — наконец сказал он. — Сильнее, чем сейчас. Гораздо сильнее. Я знаю, тебе это кажется безумием, но таков мой мир. Спроси любого.
Эсме размышляла обескураживающе долго.
— Спроси любого, — повторил Вариан, — когда приедешь в Лондон. Если хоть один человек в бомонде скажет иначе, можешь велеть бабушке отправить себя ко мне.
Она плотно обхватила себя руками.
— Обещаешь?
— Да. Обещаю.
Некоторое время она хмуро смотрела в пол. Потом сказала:
— Мне не нравится эта страна. Тут люди ничего не смыслят в жизни.
— Похоже на то. Она сдвинула брови.
— Знаешь, у меня есть учитель танцев. И горничная. Она считает, что я не умею одеваться; приходится притворяться, что это так, чтобы ее не обидеть. Быть леди иногда так утомительно, так меня раздражает! Я сказала твоим братьям, что сожалею о своей грубости. У меня отвратительный характер, и тут уж ничем не поможешь. — Она вспыхнула и с бьющимся сердцем ждала ответа.
— Я люблю твой характер, — сказал он. — Они тоже. Такого возбуждения мы не испытывали уже давно.
— Я не хотела никого волновать. Леди так себя не ведут.
— Ты мне нравишься такая, какая есть.
— Тсс…
— Нравишься, — твердо повторил он. — Очень. Я смертельно скучал без тебя. Без тебя я несчастлив, Эсме.
— Я… я рада. Так и должно быть. Вариан прошел мимо нее и запер дверь.
— Вариан, нас ждут. — Голос был тихий, дрожащий.
— Я не ужинаю до восьми часов. — Его взгляд упал на потрепанное покрывало. Он сказал себе, что это нехорошо, что он эгоист и подлец. Но желание было отчаянное.
Он схватил Эсме за талию и усадил на кровать, потом встал на колени.
— Я уже два месяца не исполнял супружеский долг.
В ее прекрасных глазах было сомнение… и боль.
Вариан опустил глаза. Он сказал себе, что это нужно исправить. Он знал как. Это было единственное, что он умел делать хорошо.
Он снял маленькую туфельку и погладил ножку.
— Шелк, — нежно произнес он. — Только наложницы надевают на ноги шелк. — Он поднял глаза. — Поэтому я тебя хочу.
— Потому что ты развратник.
— Да. — Вариан снял другую туфельку, медленно провел по ноге вверх и расстегнул кружевную подвязку. Потом не спеша спустил чулок. Она поджала пальчики. С той же осторожностью он снял другую подвязку и чулок. У нее по телу пробежала дрожь.
Он провел руками вверх по голым ногам, подняв муслиновое платье до колен. Поцеловал каждую коленку. Ее запах кружил ему голову. Пальцы впились в бедра. Он посмотрел в темные, как лес, глаза. Они ждали.
Вариан дрожащими руками расстегнул застежку на спине. Потом была новая задержка — пальцы двинулись по сливочно-белой коже, спуская платье на талию, на бедра, вниз, пока оно не упало на пол.
На ней была блуза, тонкая, как паутинка, вышитая бутончиками роз. Розовые пики грудей уже напряглись и дрожали под полупрозрачной тканью. Она с трудом дышала.
Пальцы одеревенели от усилий не спешить; Вариан вынул шпильки из волос. Освобожденные кудри упали на плечи; он пропустил их между пальцами.
— Гранат и жемчуг, — пробормотал он. Голос доносился как будто из тумана. — Как я соскучился, как давно не глядел на тебя, не трогал тебя.
— Я не соскучилась, — сдавленным голосом сказала она. — Я была очень занята.
Вариан видел, что ее грудь часто поднимается и опускается.
— Врушка.
— Тсс… — Но ее глаза говорили даже больше, чем учащенное дыхание. В глубине их зелени билось желание, от которого у него заболело сердце. Он хотел в то же мгновение наброситься на нее, излить свое мучение в свирепой вспышке страсти.
Но вместо этого он встал, не отводя от нее глаз, и разделся. Ее потемневший взгляд скользнул по всей фигуре, задержался там, где отчетливо виделось доказательство его желания. Он хрипло сказал:
— Как видишь, твой муж готов выполнить свой долг. В ответ раздался сдавленный звук.
Он заглушил его поцелуем, быстрым и жадным. Потом снял через голову ее легкую блузу и отшвырнул не глядя.
— Стремится исполнить свой долг, — Поправился он. Он навалился на нее, и Эсме опрокинулась на спину. Он встал между ее ног, наклонился и запечатлел глубокий, свирепый поцелуй, от которого она вдавилась в матрас. Он спустился ниже, чтобы потереть губами груди, и услышал, что она задохнулась; но она не торопила его и не прикасалась к нему. Он подразнил ее языком и руками. Эсме это приняла, но в ответ только вздохнула.
Он приподнял голову и посмотрел на нее. Глаза были сонные, растерянные, но он уловил в них искру.
— Эсме…
— Говори.
— Я тебя хочу.
— Да. Желай меня. — Она закрыла глаза, послышался гортанный вьщох. Вариан сжал ее грудь. Эсме шевельнулась, и на ее губах заиграла нежнейшая из улыбок.
— Я хочу тебя сейчас же! — прорычал он.
Она медленно опустила руку и накрыла низ живота.
— Нет. Пока еще нет. Он проглотил стон.
— Нет — после того как довела меня до безумия? — Да.
— Месть?
— Нет. Да.
— Ну хорошо же, миледи! — прорычал он.
Покрывая ее рот неистовыми поцелуями, он ее гладил и ласкал, зажигая своим жаром. Она постанывала, вздыхала, извивалась под его руками, но не спешила поддаться. И все же он получал удовольствие от того, что она вибрировала, от чувства, что в ней нарастает потребность.
Все искусство, которым он обладал, стало частью мучительного поиска, как сделать ее такой же неистовой, какой она была раньше, какую он хотел. Когда она наконец потянулась к нему и сильными руками прижала к себе, он захотел большего. Даже когда она совсем обезумела, рыдала и смеялась одновременно, он хотел большего. Потом, когда она обвилась вокруг него горячим, податливым телом, из него полились слова. Не легкие нежности опытного любовника, но правдивые слова, которые тяжело говорить: о раскаянии, стыде и одиночестве… о чем-то еще. Последнее он выдавил болезненно, будто слова разрывали ему горло:
— Я люблю тебя, Эсме.
Она впилась в его губы, как будто хотела выпить эти слова.
— Я люблю тебя, — повторил он. Звуки дрожали в потемневшей комнате. Он повторял снова и снова, и слова остались висеть в воздухе, когда он погрузился в нее… унес в восторги любви… и расплескал свою любовь на смятые простыни.