— Это все, что у меня есть вместо хлеба, — пробормотал он. — Присаживайтесь и ешьте.

— Подождите. — И, прежде чем он успел возразить. Фрона высыпала сухари на сковородку с копченой грудинкой и салом. Все это она залила двумя чашками воды и быстро размешала над огнем. Когда на сковородке зашипело, она добавила разрезанные на куски мясные консервы, густо посыпав все солью и черным перцем. От ее стряпни шел очень аппетитный запах.

— Должен сознаться, что это чрезвычайно вкусно, — сказал он, держа тарелку на коленях и жадно поедая диковинную снедь. — Как это называется?

— Тушеное мясо, — коротко ответила она, после чего трапеза продолжалась в молчании.

Фрона налила ему чашку кофе, не переставая наблюдать за ним. Она нашла, что у него не только приятное, но и мужественное лицо. В нем чувствуется скрытая сила, подумала она. Он занимается науками, добавила она затем, потому что не раз встречала подобных людей и обращала внимание на напряженное выражение их глаз, которое появляется от долгих ночных занятий. Такими были и его глаза. Карие, красивые той красотой, которая приличествует мужчине, заключила она. Но, накладывая ему вторую порцию, Фрона с удивлением заметила, что глаза его были скорее цвета спелого ореха. При дневном свете и при хорошем самочувствии они должны быть серыми, пожалуй, даже иссиня серыми. У ее единственной подруги по школе были именно такие глаза.

Его каштановые, чуть вьющиеся волосы отливали золотом при свете свечи, бурые усы мягко свисали вокруг рта. Что касается остального, то лицо его было гладко выбрито и красиво настоящей мужской красотой. Сначала ей не понравились впадины на его щеках, но, окинув взглядом его хорошо сложенную, стройную, мускулистую фигуру с широкой грудью и могучими плечами, она примирилась с ними: они, по-видимому, не имели ничего общего с плохим питанием. Его фигура свидетельствовала о противоположном. Впадины же только указывали на то, что он не страдает обжорством. Рост его был пять футов девять дюймов. Как гимнастка, она это определила точно, а возраст его колебался между двадцатью пятью и тридцатью годами, вероятно, ближе к двадцати пяти.

— У меня очень мало шерстяных одеял, — отрывисто заявил он, допив свою чашку кофе и поставив ее на ящик с провизией. — Я не думаю, чтобы мои индейцы возвратились с озера Линдерман раньше завтрашнего утра, а здешние молодцы тоже уже все отправили, за исключением нескольких мешков с мукой и самого необходимого снаряжения. Впрочем, у меня найдется несколько теплых пледов, которые отлично заменяя одеяла.

Он повернулся к ней спиной, как Сот не ожидал ответа, и извлек из резинового чехла сверток одеял. Затем вытащил из другого мешка два пледа и бросил на землю.

— Опереточная артистка, я полагаю? Он спросил ее, видимо, безо всякого интереса только для того, чтобы поддержать разговор, и заранее знал стереотипный ответ. Но для Фроны этот вопрос был равносилен пощечине. Она вспомнила филиппику Нипазы против белых женщин, приезжающих в эту страну и, поняв ложность своего положения, посмотрела :..а себя его глазами.

Но он продолжал, не дожидаясь ее ответа — Вчера ночью здесь были две опереточные красотки, а позавчера — три. Но тогда у меня было больше постельных принадлежностей. Не правда ли, ужасна эта их несчастная способность вечно терять свой багаж? Но, как ни странно, я до сих пор еще ни разу не находил потерянного ими. И, по-видимому, все они примадонны.

Среди них никогда не бывает артисток на вторые или третьи роли, никогда. Вы, вероятно, тоже примадонна?

Кровь волной прилила к ее щекам, и это рассердило ее больше, чем его слова. Хотя она знала, что прекрасно умеет владеть собой, краска на ее лице как бы выдавала смущение, которого в действительности она не испытывала.

— Нет, — холодно ответила она. — Я не опереточная артистка.

Ничего не отвечая, он бросил на пол по одну сторону печки несколько мешков с мукой и устроил из них нечто вроде кровати. Ту же операцию он проделал и с остальными мешками, разложив их по другую сторону печки.

— Вы тоже артистка в своем роде, — настойчиво повторил он, презрительно подчеркивая слово «артистка».

— К сожалению, я .совсем не артистка. Одеяло, которое он складывал, выпало у него из рук, и он выпрямился. До этого времени он едва обращал на nes внимание. Теперь же он внимательно осмотрел ее с головы до ног, изучая покрой платья и даже прическу. Так прошло несколько секунд.

— О! Прошу прощения, — наконец изрек он и опять уставился на нее. — В таком случае вы очень неразумная женщина, мечтающая о богатстве и закрывающая глаза на все опасности подобного паломничества. Приезжают в эту страну либо достойные уважения жены и дочери, либо же те, кто недостоин его вовсе. Последние приличия ради называют себя опереточными звездами и артистками; и мы из вежливости делаем вид, что верим им. Да, да, я знаю, что вы хотите сказать. Но помните: здесь есть только такие женщины. Других нет, и те, которые пробуют найти третий путь, терпят неудачу. Так что вы очень, очень неразумная девушка, и, пока еще не поздно, вернитесь. Я одолжу вам денег на обратный путь в Штаты. Если вы взглянете на это просто как на заем у совершенно чужого человека, я завтра отправлю с вами индейца, и он вас проводит до Дайи.

Раза два Фрона пробовала прервать его, но властным движением руки он принуждал ее к молчанию.

— Благодарю вас, — начала она; но он перебил ее: — Не за что, не за что!

— Благодарю вас, — повторила она, — но дело в том, что… вы ошибаетесь. Я только что проделала путь от Дайи и ожидала найти в Счастливом Лагере носильщиков с моей кладью. Они вышли за несколько часов до меня. Я не могу понять, каким образом мне удалось обогнать их. Впрочем, теперь я понимаю! Сегодня днем на озере Кратер к западному берегу ветром отнесло какую-то лодку. По всей вероятности, они находились в ней. Тут-то мы и разминулись, и я оказалась впереди. Что же до моего возвращения обратно, то я ценю ваше предложение, но мой отец живет в Доусоне, и мы с ним не виделись уже три года. Кроме того, я сегодня прошла слишком много и очень хочу отдохнуть. Если вы не откажете мне в вашем гостеприимстве, то разрешите мне лечь спать.

— Это невозможно. — Он отбросил одеяла, уселся на мешки с мукой и бессмысленно посмотрел на нее.

— Есть ли… Есть ли женщины в других палатках? — спросила она нерешительно. — Я не видела ни одной, но, может быть, я просто не заметила.

— Были тут муж с женой, но сегодня утром они свернули свою палатку и ушли. Нет, здесь нет женщин, за исключением… за исключением двух или трех в одной палатке, но они… они вам не подходят.

— Вы думаете, меня испугает их гостеприимство? — рассердилась Фрона. — Ведь они женщины, вы сами это сказали.

— Но я сказал, что для вас это не подходит, — рассеянно ответил он, глядя на надувшуюся парусину и прислушиваясь к завыванию бури. — В такую ночь, как сегодня, без крова над головой можно умереть.

А остальные палатки совершенно переполнены, — продолжал он размышлять вслух. — Я это знаю наверное. Они перенесли в них припасы из ям, опасаясь, что все промокнет. И там так тесно, что повернуться негде. Кроме того, буря загнала сюда еще дюжину путешественников. Двое или трое из них просили разрешения поместиться на ночь у меня, если они не найдут другого места. Вероятно, они нашли, но это еще не доказывает, что есть свободные места. И во всяком случае…

Он беспомощно умолк. Невозможность изменить создавшееся положение была очевидна.

— Могу я ночью добраться до Глубокого Озера? — спросила Фрона, забывая о себе и жалея его. Но, отдав себе отчет в этих словах, она расхохоталась.

— Вы не сможете переправиться в темноте через реку. — Его рассердило ее легкомыслие. — И по дороге нет другого лагеря.

— Вы боитесь? — спросила она чуть-чуть насмешливо. — Не за себя. — В таком случае я лягу спать.

— Я могу сидеть всю ночь и присматривать за печкой, — предложил он после краткого молчания.

— Ерунда! — воскликнула она. — Как будто таким образом вы соблюдете эти глупые приличия! Мы не в цивилизованной стране, а недалеко от Северного полюса. Ложитесь спать!