Берёзка решительно высвободилась: ей стало зябко и неуютно. Сначала навья поймала её взгляд и мысль о губах-черешнях, теперь подбиралась к похороненному в сердце Зайцу… Это следовало остановить сейчас, пока всё не зашло слишком далеко, и не пришлось горько сожалеть и казнить себя.

– Гледлид, запретить тебе тешить себя надеждой я не могу, – устало вздохнула Берёзка. – Но и дать тебе ничего, кроме дружбы, тоже. Обычной дружбы, а не той, которую ты имеешь в виду. Я просто не могу сейчас думать об этом. Моё сердце… как ты сказала – корабль? Так вот, оно выброшено на мель. А вернее, Светолика просто забрала его с собой – туда.

– Она не могла так поступить с тобой. Не верю. – Навья снова осторожно, вкрадчиво завладела пальцами девушки, сжала их, поднесла к губам и коснулась лёгким, как цвет яблони, поцелуем. – Впрочем, я не смею тебе навязываться. Надеюсь только, что ты больше не будешь от меня убегать.

– Только ежели ты приучишь себя держать свой язык на привязи, – засмеялась Берёзка.

Опять сад расправил грудь и задышал, перезваниваясь весёлыми отголосками, а ветер пустился в пляс с опадающими лепестками. Гледлид блеснула искренней, светлой улыбкой – без капли яда.

– От твоего смеха всё вокруг оживает. За него можно всё отдать – и ум, и сердце и… жизнь. Скажи, что мне сделать, чтобы он звучал всегда?

– Я не знаю, – пожала плечами Берёзка, шагая вдоль белой кружевной стены из цветущей кустовой вишни. – Его нельзя предсказать, как погоду. Я не знаю, когда я снова смогу так смеяться… И смогу ли вообще.

– Сможешь обязательно. – Рука Гледлид тепло легла ей на плечо, но потом соскользнула: навья с сожалением вспомнила о сдержанности. – И с каждым днём – всё чаще. Я очень этого хочу. И верю, что так и будет.

– Берёзонька! Ох… Доченька, не чаяли тебя снова увидеть!

Матушка Милева, крепко стиснув Берёзку в объятиях, не вытирала слёз, обильно катившихся по руслам из морщинок. Сестрицы Первуши тоже прибежали из светёлки и кинулись обниматься, а Драгаш, ревниво расталкивая всех, кричал:

– Матушка! Матушка! Ты насовсем вернулась? Больше не уедешь?

– Ох… Голубчик ты мой. – Берёзка расцеловала братца, прижала его вихрастую голову к своей груди. – Мой дом теперь – в Белых горах. И я хочу, чтобы они стали и вашим домом тоже.

– Это как? – подняла светлые, поредевшие брови Милева.

Освобождённый Гудок понемногу возвращался в колею мирной жизни. Перед тем как отправиться в дом Стояна, Берёзка прошлась по улицам, вдыхая знакомые запахи и морщась от сухой весенней пыли, улыбаясь мальчишкам и кланяясь встречным знакомым, заглянула на рынок. Негусто было ещё товара на прилавках, без излишеств, но пряники печатные всё же продавались, и Берёзка, купив один, с сожалением отметила, что вкус не тот стал: может, мука плохая, а может, другого чего-то недоставало. Впрочем, после войны – немудрено… В рыночной толкучке у неё чуть не срезали кошелёк, но она поймала незадачливого юного воришку за руку. Сердце ёкнуло: на неё смотрели такие знакомые васильковые глаза – бесшабашно-светлые, хитрые и нахальные… Конечно, это был не Заяц, а какой-то парнишка, но Берёзка сжала задрожавшие губы и, вместо того чтобы кричать «держи вора», дала ему монетку. Тот удивился, но денежку взял и растаял в толпе, напоследок одарив Берёзку улыбкой от уха до уха. Встретилась ей и парочка воров из шайки Жиги – тех самых, что приходили с ним искать Цветанку. Берёзка их сразу узнала, а вот они её даже не заметили – «пасли» очередную жертву. Видела она и женщин-кошек в доспехах – поклонилась им, и те учтиво ответили на поклон, высокие, ладные, воинственные и строгие, но такие привлекательные для девичьих сердец.

– Присядь, матушка, я всё тебе расскажу, – вздохнула она.

Все примолкли, слушая светлую повесть о княжне Светолике, которую Берёзке удалось закончить без слёз, но с устало и горько саднящим сердцем. Матушка Милева со вздохом взяла Берёзку за голову и поцеловала в чёрную ткань платка.

– Знаю я, доченька, что опять ты овдовела. Был у нас Соколко. Сказывал. Ох, что ж ты у нас такая невезучая, а?

– Так сложилось, матушка, – только и смогла сказать Берёзка с бледной, как больная осенняя заря, улыбкой. – Но ты не думай, что одинока я. Заряславлем теперь сестрица Светолики правит, Огнеслава. Живу я в её дворце вместе с Ратиборой, дочкой моей супруги, и не хочу уж покидать эти места. Родными мне Белые горы стали, сердце там моё осталось навек. Вот и хочу я, чтоб вы все ко мне перебрались. Места во дворце много, а Огнеслава дала добро на ваше переселение.

– Ох… Да как же мы… – растерянно всплеснула руками Милева. – Это ж тут всё бросить, что ли, да в дорогу дальнюю пуститься?

– Дороги, матушка, ты и не заметишь, – улыбнулась Берёзка, показывая волшебное кольцо на своём пальце. – Я для вас всех вот такие колечки заказала. С их помощью можно в один миг в Белые горы перенестись.

– Чудесные, что ль? – разглядывая кольцо, недоумевала Милева.

– Именно, матушка. Они тебя в любое место перенесут – только представь, куда тебе надо, и прикажи проходу открыться. Как говорится, одна нога здесь – другая там!

Сестрицы Первуши наперебой потянулись посмотреть на чудо-кольцо, а мысль о переселении в Белые горы их необыкновенно воодушевила.

– Матушка, матушка, потребно нам туда отправиться! – затараторила белокурая, ясноглазая Влунка. – Снилось мне давеча, будто кланяется мне эта… кошка белогорская! И к себе зовёт!

– Это она тут насмотрелась на этих воительниц с Белых гор, – с усмешкой пояснила Милева. – Прямо втемяшились они ей в голову! Не хочу, говорит, замуж за парня, за кошку хочу!

– И хочу, и выйду! – упрямо заявила девушка. – Они… пригожие такие! Ах! – И она с мечтательным вздохом закатила глаза.

Берёзка не удержалась от смеха.

– Знак это был, Влунка, – сказала она. – Значит, суждено тебе в Белых горах половинку свою найти. А когда воочию её увидишь, в обморок упадёшь. Коли случится такое – значит, точно суженая твоя перед тобою.

– А я… а я тоже кошку во сне видала, – поведала Доброхва, теребя пушистую рыжевато-русую косу. – И тоже кланялась мне она, к себе звала.

– Не ври, не снилось тебе ничего, – ехидно подколола её сестра. – Ты просто мне завидуешь! Я-то собою хороша, а на тебя, дурнушку, кто посмотрит?

– И не вру я вовсе, снилась! И не дурнушка я, это ты – жаба! – Доброхва пристукнула кулачком по колену. И добавила, молитвенно сложив руки: – Берёзонька, возьми нас с собою к кошкам!

Родились сёстры в один день и маленькими девочками походили друг на друга изрядно, но с годами сходство их стало уменьшаться – каждая пошла своею дорожкой, даже волосы у Доброхвы отцовской рыжинкой засияли, а у Влунки остались светло-золотистыми.

– Не ссорьтесь, родные! – Берёзка со смехом обняла девушек за плечи. – Обе вы пригожие. Судьба-то – она же не смотрит, кто хорош собою, кто нет. Свою пару и лягушка находит. А судьба и за печкой отыщет.