Но юным проглотам не терпелось. Смолко скинул подушку, отвернул полотенце и отхватил ножом чуть ли не половину пирога; сестрица Люта с весёлым урчанием принялась отнимать у него кусок, и их громкая возня разбудила Цветанку. С полатей свесилась её всклокоченная голова в венке.

– А ну, тихо, шебуршалки! – сердито цыкнула она на ребят. – Такой дивный сон мне прервали! Я ведь могла его ещё смотреть и смотреть, а теперь из-за вас он кончился… Ох, доберусь я до вас да шило из ваших поп достану… Хворостиной по заду захотели?

Непоседы примолкли, перемигиваясь и дуя на куски источающей соблазнительный парок рыбы, а Цветанка тягуче спрыгнула с полатей: сперва повисла на руках, а потом упруго приземлилась на ноги. В мятых портках и простой льняной рубашке без вышивки, сонная и взъерошенная, она совсем не выглядела грозно, и Светланка ласково прильнула к ней.

– Не сердись, я тебе новый сон сплела, – мурлыкнула она. – Вон, на гвоздике висит.

Руки Цветанки подхватили её и закружили по горнице, и Светланка смешливо зажмурилась под градом поцелуев, осыпавших её лицо.

– М-м… Счастье ты моё светлое, – прошептала Цветанка, прижимаясь щекой к щёчке девочки. – Ну, коли новый сплела, тогда ладно.

Она нацепила венок и вернулась на своё место, а Светланка юркнула следом на полати – под бок к ней. Звёздочки меж ромашек мерцали, складываясь в родные сердцу образы, и на губах Цветанки проступала грустная улыбка. Сейчас она, наверно, видела матушку Нежану и дедушку, и Светланка, довольная тем, что хотя бы так способствует их встречам, сжалась уютным комочком и тоже задремала.

Когда сон соскользнул с неё, оставив во рту сухость, а в голове – звенящую тяжесть, за оконцами уже растянулись синие вечерние тени. Светланка слезла с полатей, вздохнула над остатками пирога и почесала за ушами сладко спящих ребят-оборотней. Они оставили ей скромный по размеру кусочек, но больше девочка всё равно бы не осилила. Съев всё до последней крошки и облизав пальцы, Светланка почувствовала, что насытилась.

На полатях послышался долгий сладкий зевок, и вниз соскочила Невзора. Наготу она дома не прикрывала, лишь зимой изредка набрасывая рубашку; пряди волос чёрными змейками струились ей на плечи и грудь, а под кожей бёдер и икр при движениях упруго ходили литые мышцы. Склонившись над Светланкой, она чмокнула её в макушку.

– Ну что, не скучала тут?

Её суровое лицо со шрамом редко озарялось улыбкой, но Светланка любила мрачноватую сосредоточенность её бровей и хищный вырез ноздрей. Острые, пристальные искорки в глубине глаз Невзоры смягчали свой холодный блеск, когда она смотрела на своего выкормыша.

– Нет, кормилица, не до скуки было, – прильнув щекой к ласкающей жёсткой ладони, рассказала девочка. – Много всего за день сделала я! Утром за травами ходила – у птиц песни перенимала. Кашу варила – батюшку-запечника угостила. Потом горшки песком чистила – ящерки у ручья мне сплетни лесные рассказывали. Затем ходила с дедулей по землянику – набрала целое лукошко и сушиться рассыпала, чтоб зимою пирожки душистые печь. Потом с матушкой для Смолко и Люты по новой рубашке сшила и Цветанке новый сон сплела. Ещё я матушкины сказки читала, одёжу стирала и полоскала, а потом пирог испекла. Да вот только братец с сестрицей его весь слопали, вам ни крошки не осталось.

– Хороший день был у тебя, – кивнула Невзора и принялась тормошить своих детей: – Эй, проглоты, вставать пора!

– А покушать есть чего? – протирая глаза и потягиваясь, сел на лавке крепыш Смолко.

– Всё б ты кушал, обжора, – встрепала ему вороные вихры мать. – В лес сейчас пойдём – авось, поймаем кого.

Дочку Невзора будила нежнее и мягче, щекоча ей шейку и целуя в заострённые ушки.

– Вставай, моё золотце, просыпайся, дитятко, – приговаривала она. – Ночь грядёт, на охоту пора.

Люта, встряхнув вьющейся, как овечье руно, гривой волос, бодро вскочила на ноги – будто сна ни в одном глазу не было. Невзора постучала по лестнице, ведущей на полати:

– Цветик, не залёживайся! Как потопаем – так и полопаем.

Цветанка неспешно, с тягучей ленцой слезла на пол, прочищая пальцами в уголках глаз. Выдохшийся, угасший венок сидел на её голове набекрень; вся волшебная сила ушла из него, остались только увядшие цветы. Она потянулась до хруста и подошла к окошку, за которым догорал нежаркий лесной закат.

– Эх, как же скучаю я по солнышку ясному! – вздохнула она. – А всё глаза проклятые! Дорого б я дала, чтоб они опять днём видеть стали…

– Ничего не поделать, – сказала Невзора. – Такая уж наша стезя – ночная.

Васильковая синь глаз Цветанки наполнилась густым вечерним сумраком, а в глубине с нежной грустью мерцал отблеск сна, из которого она только что вынырнула.

– Ежели б не твои веночки волшебные, я, поди, и совсем забыла бы, что такое день, – шепнула она, снова подхватывая Светланку и крепко стискивая. – Хорошо в твоих снах, светло.

– Ты видела матушку и дедулю? – Девочка обвила руками шею Цветанки, отвечая такими же щемяще-нежными объятиями.

– Ага, – улыбнулась та, потеревшись кончиком носа о носик Светланки. – Сладкая встреча была – сто лет бы так спать… Наколдуешь мне ещё, кудесница моя?

– Непременно, – с готовностью отозвалась девочка. И попросила нежданно для себя: – А можно мне с вами?

Близость ночи манила её лесными чарами, влекла прохладным пологом звёздного плаща. Обыкновенно она дальше крыльца не высовывала носа после наступления темноты, но сегодня ей вдруг захотелось прогуляться под луной.

– М-м, – нахмурилась Цветанка. – Нет, моя радость, нечего тебе делать в лесу ночью. Нам охотиться надо будет, а не за тобою приглядывать. Оставайся-ка дома да спи-почивай.

– Да я днём чего-то выспалась, сморило меня, – уговаривала Светланка, разбрасывая на лице Цветанки щедрые пригоршни заискивающих поцелуев. – Ну пожалуйста, хоть недолго! Прокати меня на себе, а я тебе хоть дюжину снов сплету!

– Вот ещё выдумала, – буркнула Цветанка. – Я тебе что – лошадь, чтоб кататься на мне?

Впрочем, она скоро поддалась ласковым уговорам и согласилась взять Светланку на короткую прогулку. Ночной лес открыл девочке свои загадочные тропинки, обнимая её за плечи свежим дыханием, а желтоватое мерцание глаз оборотней отзывалось где-то под сердцем знобкой дрожью. Нет, Светланка не боялась чудовищных зверюг, неслышно скользивших меж тёмных стволов; она выросла с ними и видела от них лишь любовь и заботу, а потому даже представить себе не могла хотя бы на миг, что те могли причинить ей зло. Их жутковатый облик и быстрота движений заставляли её проникаться к оборотням огромным, благоговейным уважением. В груди каждого зверя билось родное сердце, в очах светился человеческий разум, а когда девочка зарывалась пальцами в густой мех Цветанки, серебрившийся в лунном свете, её руку согревало близкое и дорогое тепло.