И сказала Махруд:

– Не бойтесь перемен, дети мои. Это подарок Маруши. Выживут только те из вас, в ком живёт любовь; от них возьмёт своё начало новый народ.

Те, кто не верил в её возвращение, были поражены, а те, кто всегда знал, что Махруд жива телом и душой, радовались. Махруд же продолжала:

– Моё Великое Ожидание закончилось: я свершила то, ради чего погрузила своё тело в подобный смерти сон, а душой слилась с богиней. Будет ли свет, зажжённый Марушей, жить – зависит от того, сохраните ли вы его в себе и приумножите ли.

Она велела всем жрицам собраться в Чёрной Горе и говорила им:

– Идите же в свои родные места и успокаивайте народ. Рассказывайте им то, что я сейчас говорю вам: сие есть Переход, предсказанный мной через уста моей последовательницы Расмии, рождённой спустя шесть веков после меня. То, к чему мы, служительницы Маруши, давно готовились, началось. Не все навии верили в это, многие смеялись над пророчеством и считали его выдумками жриц, отчаявшихся пробудить Марушу. Они ошиблись, и цена этой ошибки велика и горька: поход Дамрад на Явь не принёс ничего, кроме кровопролития и страданий. Долго Маруша собирала любовь во Вселенной, дабы исцелить свой мир: хмарь впитывала её отовсюду и привносила в наши сердца. Так мы учились любить. Те навии, чьи души не приняли любовь и застыли в косности, не выдержат: свет выжжет их рассудок изнутри. Гибкие и восприимчивые, напротив, спасутся и дадут жизнь новому поколению, которое будет уже иным. В великих муках родится это поколение Любящих. Говорите это всем, дочери мои, рассеивайте страх и несите знание, ибо пребывающий в неведении боится, а тот, кто владеет знанием, спокоен.

Жрицы слушали с вниманием, а уста Махруд улыбались, когда она говорила:

– А чтобы страха не было и в ваших сердцах, дочери мои, скажу вам: тьма и свет лишь кажутся разделёнными и противопоставленными, дабы мы познавали себя и своё место в мире, а также постигали суть вещей. Бог-учитель раскидал картину мира на кусочки и сказал человеку: «Собери снова. Если сможешь собрать так, как было – познаешь истину». И вот уже много тысячелетий разумные существа бьются, пытаясь собрать эту головоломку, но у каждого она складывается по-своему, и нет единства в умах и душах.

Сказав сии слова, Махруд поднялась по ступенькам из хмари в небо и слилась с Макшей…

Владычица Седвейг отложила летопись и взглянула в окно. За тяжёлыми занавесями рождалась алая заря, к свету которой её глаза уже привыкли. Дочь Дамрад, Свигнева, не выдержала Перехода: подкошенная неизвестной болезнью, иссушающей тело и лишающей рассудка, она, ещё совсем молодая и полная сил, угасла за пару месяцев, и теперь её прах покоился в семейной усыпальнице. Та же участь постигла ещё многих, кто мог и желал занять престол воинственной правительницы…

Стоя у окна, Седвейг устремлялась мыслями к Гледлид. Их разделял закрытый проход между мирами, и лишь в снах владычица гуляла вместе с приёмной дочерью по дорожкам сада. Под руку с Гледлид шагала её хрупкая супруга, в чьих огромных глазах мягко сияло знание, прогоняющее страх, а под деревьями бегали и резвились две девочки – старшая, Ратибора, и младшая, Светолика.

Ясноград сиял лунным светом под звёздным пологом ночи. Белоснежный, стройный, с прямыми улицами, садами для гуляний, водопроводом и каменными мостовыми, он представлял собой великолепный образец зодчества Нави, а на главной его площади поднималась на двадцать саженей [35] огромная статуя Лесияры. Белогорская княгиня, приподняв подбородок, устремляла зоркий и внимательный взгляд на восток, и лучи восходящего солнца всегда озаряли её лицо в первую очередь; длинный плащ складчато ниспадал до самого подножья, левой рукой государыня прижимала к себе книгу, знаменовавшую собой её учёность, а правой опиралась на меч – в знак того, что пришедший с оружием враг от него же и погибнет. Её голову венчала корона, а волосы лежали на плечах изящно выточенными волнами, будто живые. Макушка этой статуи была самой высокой точкой в городе, дворец градоначальницы немного уступал ей, а прочие здания ещё более сбавляли в росте, словно почтительно кланяясь. На прямоугольном подножье висела мраморная доска с надписью на навьем языке с переводом: «Величайшей, мудрейшей и справедливейшей из правительниц от её верноподданной Олириэн».

Сама женщина-зодчий упокоилась престольной палате дворца: Ясноград стал её лебединой песней. С грустью смотрела Лесияра на беломраморный лик выступавшей из стены стройной фигуры; сквозь щели неплотно сомкнутых век сочился мягкий свет, также мерцала и сеточка жилок на сложенных на груди руках.

«Этот город – мой дар тебе, государыня, – сказала навья незадолго до окончания работы. – В знак моей преданной любви и преклонения».

– Она спит, словно в Тихой Роще, – шепнула Ждана супруге.

К слову, уже несколько поселившихся в Яви навиев слились с деревьями – наподобие того, как уходили на покой женщины-кошки. У них образовалось что-то вроде собственной Тихой Рощи в воронецком лесу; на этой светлой полянке прорвались на поверхность и забили родником воды Тиши.

Навстречу княгине шагала управительница Яснограда и хозяйка дворца – молодая, но умная и деятельная Старшая Сестра Звенимира. Она немного напоминала саму Лесияру в юности – с такими же русо-ржаными волосами, ясными и блещущими очами оттенка вечернего неба и стремительной походкой. Сейчас она сдерживала свой быстрый шаг: на её руку опиралась супруга – княжна Любима. Она расцвела прекрасной, светлой яблонькой, и Звенимира, увидев её на княжеском пиру в честь Лаладиного дня, влюбилась без памяти. Когда у Любимы подкосились колени, и она без чувств упала в объятия счастливой избранницы, сомнений не осталось: быть свадьбе.

А следом за молодой парой шла телохранительница Ясна, с которой княжна не пожелала расстаться и при переезде в дом супруги. Верная дружинница несла на руках первую дочку Любимы и Звенимиры.

– Здравствуйте, мои родные, – с улыбкой молвила Лесияра, целуя дочь и внучку.

Её приёмный сын, молодой князь Ярослав, начал самостоятельно править в отстроенном Зимграде; он помнил своё детство, проведённое в Белых горах, а потому любил этот край, и в его сердце не было воинственных намерений. Радятко с Малом служили у него в старшей дружине – верные соратники, правая и левая рука. Так Белые горы обрели союзника не только на востоке, но и на западе. Белогорская земля стала могучим хребтом, а Воронецкое и Светлореченское княжества – широкими крыльями.

Трещал огонь в топке, в оконце тихо царапался осенний дождик, а внутри было тепло и светло. У печки висела промокшая одёжа Соколко, а сам он, переодетый в сухое, сидел за столом напротив Яглинки – ведуньи, у которой они со страдавшей от кровотечения Берёзкой остановились на пути в Белые горы. Странные глаза ворожеи, время от времени косившие, сейчас смотрели прямо в лицо торгового гостя. Эти колдовские очи были способны вогнать в смущение кого угодно, но купец был парнем не робкого десятка.