…Узы коей, впрочем, порвались быстро и бесцеремонно. Дом ходил ходуном, словно его громили стенобитными орудиями. Привыкшая вскакивать и включаться в бой в любой миг, Северга спросонок схватилась за меч, прислонённый к изголовью постели. За окнами чернела глубокая ночь, мерклый глаз Макши ушёл за край земли.

Приятели отца перепились и затеяли драку. Сам хозяин давно валялся в бесчувственности где-то под столом, а его хмельные дружки, что-то не поделив, смачно мутузили друг друга; в ход уже пошли стулья, угрожая целостности окон. Меч был, пожалуй, излишним – с этих слизняков хватило и хмари, от ударов которой они разлетелись в стороны, врезаясь в стены и опрокидывая посуду.

– А ну, выметайтесь отсюда! – раздавая тумаки направо и налево, рычала рассерженная Северга.

Устройство для выпроваживания нежелательных гостей работало только по приказу Вороми, а той всё ещё не было дома. Видно, опять мать заработалась – впрочем, как всегда. Пришлось Северге вручную вышвыривать этих нахлебников, самые наглые из которых ещё и ерепенились, не желая уходить.

Восстановив в доме покой, Северга отправилась обратно в постель, но лёгкая дрожь нервов помешала ей быстро заснуть. Звон тишины вгрызался в душу тонким сверлом, а постель казалась, пожалуй, слишком мягкой – на вытертом до толщины лепёшки соломенном тюфяке она скорее погрузилась бы в сон. Утопая в сугробе перины, Северга на грани сна и яви всё время ощущала, будто куда-то проваливается до холода под ложечкой; свернув одеяло и расстелив его на полу, женщина-воин наконец-то нашла подобие той постели, к которой она привыкла.

Утро ворвалось под её сомкнутые веки печальным звоном серебристых струн – это пел дом, возвещая о посетителе. Почёсываясь спросонок, Северга натянула одежду. Это не могла быть мать: дом впускал её с совсем другим напевом. Пришёл явно кто-то чужой… Минуя трапезный зал, Северга мимоходом проверила: столы сияли чистыми скатертями, а отец, видимо, таки дополз до своей опочивальни.

Холодный рассвет тускло тлел за широкими плечами незнакомца в длинном плаще. Блеснув угрюмыми искорками глаз из-под сросшихся в одну чёрную линию бровей, тот сказал:

– У меня печальное известие для супруга госпожи Вороми.

– Кхм, супруг хозяйки дома соизволит дрыхнуть, можно передать мне, – прочищая горло от сонной хрипотцы, ответила Северга. – Я её дочь. Что там стряслось?

– Тогда тебе, наверно, лучше проследовать за мной, госпожа.

Своды сияющего холодно-молочным светом зала возвращали каждый звук чечёточным эхом. Гордое, как хвалебная песнь, здание обескураживало длиной лестниц и завораживало причудливой россыпью стройных колонн, а в маленьком уютном углублении между двумя фонтанами застыла вросшая в стену мраморная статуя. Белый мерцающий камень вобрал в себя остатки заснувшей души, а зрителю оставил светлое, разглаженное величественным покоем лицо, сквозь сомкнутые веки которого просачивалось далёкое, умиротворённое сияние. Северга дотронулась до волшебных рук, скрещенных на груди: чистота тонких пальцев и их безупречная белизна была подёрнута сеточкой мерцающих жилок, подобных подкожным сосудам… Женщина-зодчий влилась телом и духом в своё последнее творение и упокоилась в нём навеки.

Мать больше никогда не вернётся домой с работы, поняла Северга.

– Это – мой новый дворец по имени Белая Скала, – студёным водопадом пролился с верхней площадки лестницы женский голос. – Воромь превзошла саму себя, воздвигая его, и он станет вечным памятником её дарованию.

По ступенькам плыла, спускаясь, женщина в рогатом шлеме. Её глаза льдисто мерцали из-под тяжёлых век, полуопущенных не то сонно, не то высокомерно, и Севергу обожгло узнавание… Она уже видела эти глаза совсем недавно!

– На колени, перед тобой Владычица Дамрад! – шепнул незнакомец, принёсший Северге прискорбную весть.

Вмиг одеревеневшие ноги согнулись с трудом, а перед лицом Северги оказалась рука правительницы, протянутая для поцелуя. Прикладываясь к ней губами, Северга ощутила, как отставленный в сторону мизинец снова царапнул ей щёку. Нет, это не могло быть ошибкой. Тогда, на похоронах Икмары, незнакомка с укутанным в покрывало лицом точно так же отставляла самый маленький палец… Икмара – дочь Дамрад?! Но почему Владычица скрывала это, не признавая своё материнство? Впрочем, разгадка могла быть весьма простой: наследство. Имущество, которое придётся делить между детьми. К чему лишняя наследница? Сбагрить её папаше, пусть воспитывает – вот и все дела.

Однако… Ну и поворот! Боргем и Дамрад?! Этот толстопузый боров и она, тонкая, красивая, изысканно-холодная? Северга не могла представить их вместе. Хотя… Кто его знает, быть может, когда-то главный наставник школы головорезов Дамрад был не лысым боровом, а вполне пригожим воином.

– Твоя мать достойно завершила свою жизнь, – молвила между тем Дамрад, кивком разрешая Северге встать. – Лучшего конца нельзя и придумать! Такое несуетное, благородное, возвышенное упокоение!

Северга последовала за Владычицей, которая, видимо, желала показать ей свой новый дворец. Они проходили покой за покоем, чертог за чертогом, и слова замирали на языке, а сердце скорбно холодело от печального величия этой застывшей музыки. Время от времени воображение поражал неожиданный, крутой изгиб лестницы или странное, на первый взгляд беспорядочное расположение колонн, а потом всё снова становилось чинным и спокойным ровно до очередного выверта – к примеру, жутковатой арки в виде огромной разверстой волчьей пасти или головокружительно высокого зала с обособленной круглой площадкой на вершине спирально завитой колонны. Вычурность здесь причудливо и текуче сочеталась с общепринятостью, но в песне очертаний этого дворца слышалась надрывная, плачущая нотка – надлом в голосе тоскующего одиночки, желающего хотя бы напоследок быть услышанным. Во всём этом растворилась душа Вороми, её последний вздох, последняя мысль.

– Разве это не прекрасно? – обводя вокруг себя ртутно-тяжёлым, леденящим взором, проговорила Дамрад. – Разве это не достойно остаться в веках великолепным образцом могучего дарования? Да, я просила Воромь построить что-то незабываемое, но даже вообразить себе не могла, что это будет настолько поразительно, настолько умопомрачительно! Я не в силах подобрать достойные слова, которые были бы под стать этому творению.

Будь Северга на месте Дамрад, она не смогла бы жить здесь. Для повседневной жизни подошёл бы простой, удобный и добротный, но скромный дом без зодческих причуд, а это произведение искусства слишком било по нервам, слишком болезненно цепляло внутренние струнки души. Им следовало просто любоваться, приходя время от времени, а не постоянно живя в нём.

Между тем они вернулись к углублению, в котором упокоилась создательница этой застывшей надрывно-прекрасной, повергающей в холодящее благоговение песни. Щели меж сомкнутых век сияли тихим светом, и казалось, там теплится разум, успокоенный и отрешённый от мирской суеты.

– Я готова склониться перед великой силой этого дара, – молвила Дамрад, останавливаясь напротив мраморной фигуры, наполовину погружённой в стену. – Воромь, твоя последняя работа – невообразимо прекрасный подарок всем нам. Это чудо, к ступеням которого хочется припасть и… молчать в глубоком трепете и потрясении. Молчать, ибо таких слов просто нет.