Султан глядел на Куру, и все видели, что он глядит на Куру, но никто не мог знать, что в эту минуту расплескиваются у ног султана волны пенящегося Инда, далекой реки далекого Индустана.

Пять лет назад Джелал-эд-Дин оказался на скалистых берегах этой реки. Были до этого небольшие стычки с отрядами монголов, а потом и более серьезные победы над тридцатитысячным войском, которым командовал любимец Чингиса Хутулу. Но так тогда не везло султану, так карала его судьба, что даже победа не пошла на пользу. Когда делили добычу, два союзника Джелал-эд-Дина, Эмин и Аграк, поссорились из-за чистокровного арабского коня. Эмин так разошелся в споре, что хлестнул кнутом по лицу Аграка, и оскорбленный Аграк в ту же ночь покинул лагерь султана вместе со всем своим войском.

Это было бы полбеды, но пример Аграка оказался дурным. Вслед за ним и другие ханы один за другим снялись с места и разъехались в разные стороны. Султан остался с горсткой турок и хорезмийцев. О сражениях с войсками Чингиса на время нужно было забыть. Хорошо, если успеешь унести ноги куда-нибудь подальше от этих мест. Джелал-эд-Дин метнулся сначала к Газне, а оттуда на Инд.

Узнав о неудачах Хутулу и о последующем бегстве султана, Чингисхан рассвирепел и пустился в погоню. Чингисхан сам скакал впереди войска, таково было его нетерпение наказать султана. Преследователи почти не отдыхали, не разводили костров, чтобы приготовить пищу, холодное мясо ели на скаку. Хан понимал, что если хорезмийцы перейдут Инд, то их уже не возьмешь. С другой стороны, если они не успеют перейти, то им некуда деться.

Инд широк, местами он разливается подобно морю. Прижать к его берегам хорезмийцев и изрубить всех до последнего человека, чтобы больше не нужно было о них думать, – эта мысль манила и гнала хана вперед.

Хорезмийцы уже строили плоты и собирали лодки, когда монголы настигли арьергард и разметали его, как овец.

Кое-как успели спустить один корабль. Погрузили на него детей и женщин. Но бешеный Инд разбил корабль о скалистый берег, и люди стали тонуть. Послали было лодки к ним на помощь, но и лодки кидало, как скорлупу, так что оставались только мокрые жалкие щепки.

Пока возились со всем этим, монголы врезались, как нож, вдоль самой кромки воды и отрезали Джелал-эд-Дина от Инда. Остались только судьба да сабли, на них и положился султан. Он перестал думать о спасительном бегстве и принял бой. Ему удалось оттеснить монголов от воды, и обозначилось следующее расположение войск: монголы обложили Джелал-эд-Дина полукругом, их линия напоминала лук, тетивой которого служил берег Инда.

Так прошла ночь. На рассвете Чингисхан отдал приказ смешать с землей все, что в полукольце. Но вместе с тем он запретил убивать и даже ранить самого султана.

Сеча началась на правом крыле, и через час его не стало. Еще через час была уничтожена левая часть султанова войска. У Джелал-эд-Дина осталось не более семисот человек. Находясь в середине этой обреченной кучки, Джелал-эд-Дин бросался из стороны в сторону, пытаясь прорваться сквозь плотную массу врагов. Там, где появлялось знамя Джелал-эд-Дина, начиналось смятение, бешеная рубка. Остервенелой, отчаявшейся горстке удавалось врубиться клином в плотную стену, но стена в конце концов отталкивала храбрецов назад, а на земле оставались трупы.

Исполняя приказ Чингисхана, воины не смели поднять меч на самого султана, не смели навести на него стрелы. Пользуясь безнаказанностью, султан рубил направо и налево, рубил самозабвенно, словно опьянев от крови, словно это была не игра со смертью, а потешное состязание в силе.

Так кружился он в водовороте, в зыблемой массе врагов до тех пор, пока солнце не встало в самой верхней точке. Усталость начала брать свое. Да и не было надежды закончить эту игру благополучно. Кольцо все сжималось и сжималось. Он рассекал своей саблей волны врагов, но они снова сливались в одно, и приближалось время, когда волна должна была поглотить Джелал-эд-Дина, залив его с головой.

Султан окинул взглядом поредевшие ряды своих храбрецов, внезапно перескочил на белого жеребца, который все это время стоял на привязи у самого берега, закинул за спину щит, бросил оружие и повернул коня мордой к реке.

Сыновья Чингиса, руководившие поимкой султана, поняли, что если он бросится в волну, то живой ли, мертвый ли все равно ускользнет от них, и не видеть им тогда его ни живого, ни мертвого. Они подскочили к отцу.

– Прикажи стрелять, – крикнули сыновья Чингисхана. – Разреши или ранить, или убить, – уйдет.

Но Чингисхан, казалось, не слышал своих сыновей, настолько его увлекло это зрелище: белый, сверкающий на солнце жеребец, скачущий к высокой отвесной скале над Индом. Нетерпеливым жестом хан приказал замолчать своим щенкам; впрочем, и тех заворожило необыкновенное зрелище.

Белый конь прыгнул, и полы султановой одежды раздуло ветром. Долго летел белый конь, пока не брызнула вверх вода и все не скрылось на время в бурных волнах. Потом все увидели, что жеребец быстро плывет к противоположному берегу. Как ни широка была река, можно было различить, что султан вышел на берег, поцеловал коня в лоб, выжал одежду и, подняв кулак, погрозился в сторону Чингисхана. Чингисхан обронил своим щенкам:

– Вот какого сына должен иметь отец.

Да, в бою под Индом Джелал-эд-Дин был разбит. Но бывают поражения, которые стоят иной победы. Впечатление, которое оставил султан в сердце Чингисхана своей отвагой и ловкостью, перетянуло на весах войны проигрыш во время сражения. Чингисхан, выросший и поседевший на коне, хорошо знал цену отваге, если даже это была отвага его врага. Он не мог скрыть своего восторга и даже поставил Джелал-эд-Дина в пример своим тоже ловким и тоже отважным сыновьям.

Одновременно Чингисхан понял, что, пока такой мужественный воин держит в руках саблю, его обидчик не может спать спокойно. Поэтому он снова начал неутомимое преследование султана. Пять лет он рыскал за ним, не давая покоя ни беглецу, ни себе.

Султан чудом оказался на другом берегу Инда и остался жив. Но он остался один, не считая своего спасителя – белого жеребца. Если начинать, то все нужно было начинать сначала. Даже свой гарем с юными и красивейшими наложницами и вообще весь обоз с женщинами, с детьми и золотыми запасами султан приказал утопить в Инде, чтобы не достался врагу.

Одиноким и нищим отправился султан в дальнейший путь по земле и жизни. Но жеребец не только спас жизнь хозяина, он в дальнейшем приносил ему удачу за удачей. Султан снова начал обрастать войском, появилась добыча, появились юные красавицы, золото, появилась власть.

Много времени прошло с тех пор в бегстве, в собирании войск, в стычках с врагом. Султан и ест и спит на коне, но на другом коне. Ни разу он не приказывал оседлать себе белого жеребца. Особые конюхи холили жеребца, всюду его водили за султаном, но султан не хотел садиться на этого коня. Он дал себе слово, что сядет на него в тот день, который пять лет мерещится ему и в мечтах и во сне, в тот день, стремление к которому сделалось единственным смыслом всей жизни султана.

Когда-нибудь повернется колесо судьбы и улыбнется удача, сойдутся они с Чингисханом в равном бою, и отплатит Джелал-эд-Дин за все обиды, за все оскорбления, за всю кровь.

…И тогда на белом коне въедет он в столицу своего отца, в родной Ургенч.

Но запаздывает желанный день. Все новые и новые города Хорезмийского царства попадают под меч Чингиса, разметаются пеплом по земле, поднимаются кверху столбами дыма, расточаются по песчинке по бескрайним степям.

Счастье по-прежнему было на стороне врага. Оно не изменило своему избраннику – рыжебородому идолу Чингисхану. Но Джелал-эд-Дин не был сломлен. Он верил, что однажды из-за края горизонта выкатится огромный красный диск, и это будет солнце его победы, его удачи.

Над Тбилиси поднялся огромный солнечный шар, превращаясь постепенно из кровавого в золотой. Услужливые прорицатели, дервиши, гадалки и шейхи один перед другим провозглашали, что солнце предвещает неслыханные победы доблестному солнцеподобному султану.