Хорезмийцы еще продолжали сопротивляться, когда пронеслась весть, что султан покинул лагерь, бросив на произвол судьбы свои войска. Кто мог, разбежался, иные побросали оружие, чтобы сдаться в плен.

Победившие грузины вдруг поняли, что они в горячке боя не сделали главного, не поймали Джелал-эд-Дина. Варам Гагели, как был с обнаженной саблей, ворвался в шатер султана. Ему представилась следующая картина. Постель разбросана, на столе корона вся в драгоценных камнях, около постели валяются в беспорядке султанские нарядные одежды, обувь. Недалеко от входа, лицом кверху лежит раненый грузинский воин, а поперек него, ничком, неподвижная женщина. Варам Гагели перевернул женщину и тотчас узнал Цаго. Он выдернул стрелу из ее груди, Цаго застонала и открыла глаза.

– Султан… Здесь султан, держите его, – забормотала Цаго не то наяву, не то в бреду.

– Султан бежал, – ответил ей Варам Гагели.

Цаго снова закрыла глаза, и голова ее бессильно упала.

Всех раненых, в том числе и Цаго, грузины поручили жителям из деревень Картли, а сами, с добычей и пленниками, через ущелье Куры и через Зекарский перевал пошли на ту сторону Лихского хребта.

Основные хорезмийские войска подходили к перевалам через хребет, когда до них дошла весть о бегстве Джелал-эд-Дина. Тотчас они повернули обратно. Грузинская армия, находящаяся в Лихтимерети, устремилась за ними. Пока не кончились горы, грузины преследовали хорезмийцев, нападая на них в узких теснинах и неудобных для боя местах, но как только началась равнина, грузины прекратили преследование, ибо на равнине многочисленность хорезмийцев вновь становилась их преимуществом.

Позорное бегство Джелал-ад-Дина привело его в сожженный Тбилиси. Здесь все же осталось несколько домов и даже некоторые части дворца Давида Строителя и Тамар, в которых можно было жить и в которых располагался теперь Шереф-эль-Молк. Визирь подобострастно встретил Джелал-эд-Дина и простодушно спросил, где же корона, уж не случилось ли несчастья и не потерялась ли корона в пути.

Джелал-эд-Дин бросил на визиря мрачный взгляд исподлобья и быстро прошел мимо в двери дворца. В покои осмелился последовать за султаном только Орхан, разделивший со своим повелителем горечь поражения и бегства.

– Визирь издевается над нами, спрашивая про корону. Лучше бы поинтересовался, как мы спасли свои головы.

У султана было плохое настроение, и Орхан, давно ненавидевший визиря, решил использовать удачный момент.

– Визирь больше всех ратовал за поход в Лихтимерети. Интересно, почему он не пошел с нами, а остался отсиживаться в тылу?

Стрелы Орхана попадали в цель. В спокойном состоянии духа султан прежде всего подумал бы о том, что визирь и Орхан враждуют и что к словам Орхана нужно относиться осторожно, а еще лучше вовсе пресечь его болтовню. Но сейчас слова Орхана ласкали слух султана – причина поражения перекладывалась на другого человека. Это было султану по душе, и он слушал Орхана не перебивая.

– Как и в Хлате, мы готовились к этому походу в глубокой тайне. Грузины не скоро узнали бы о наших намерениях. Нас выдали грузинам. А выдать мог только высокопоставленный, хорошо осведомленный человек, только приближенный султана. – Орхан говорил, а сам поглядывал, какое действие производят его слова.

Султан кипел и бесился. В конце концов он прогнал Орхана, закрылся в комнате, и никто не смел не только войти к нему, но и приблизиться к порогу.

Неизвестно, чем кончился бы этот день для визиря, но тут произошло событие, рядом с которым все остальные показались мелкой возней.

Около полудня в город с разных сторон прискакало несколько гонцов. Все они соскочили с коней возле резиденции султана и стремглав взбежали по ступенькам, чтобы скорее передать весть, которую принесли.

Весть была велика. Она уже потрясла весь мир, всех, кто успел о ней узнать. Однако гонцы не могли проникнуть дальше Орхана. Как верный пес, он оберегал порог Джелал-эд-Дина. Он ни за что не посмел бы войти в этот день к султану, но весть была такова, что с ней можно было войти, в каком бы состоянии ни находился Джелал-эд-Дин. Если бы даже он размахнулся в этот миг, чтобы рассечь в слепом гневе саблей, то, вероятно, опустилась бы рука и султан забыл бы даже, зачем он замахнулся и на кого.

– Государь, – крикнул Орхан, вбегая и бросаясь на пол в ноги Джелал-эд-Дину. – Слушай, слушай самую добрую весть, какая только может быть, слушай и пребывай счастливым в веках. Умер проклятый Чингисхан, умер владыка монголов, умер бич народов. Душа его в эту минуту уже горит на вечном огне.

Джелал-эд-Дин и действительно забыл про все.

– Повтори, что ты сказал. Как это умер Чингисхан? Как это он мог умереть?

– Да, – растерянно повторил Орхан, – как ни странно, но Чингисхана больше нет на земле.

Джелал-эд-Дин медленно опустился на трон.

– Когда и от чего скончался повелитель монголов и властитель мира?

Ввели гонца. Гонец распростерся рядом с Орханом.

– Год назад Чингисхан увидел сон, из которого узнал, что смерть его близка. Ему шел семьдесят третий год. Исполняя последнюю волю Чингисхана, смерть его пытались сохранить в тайне. Весь тангутский народ, на земле которого умер Чингисхан – он с ними воевал в тот год, – перебили и всю страну сровняли с землей. Когда везли тело Чингисхана, убивали всех встречающихся в пути. В далекой Монголии в тайном месте останки повелителя были преданы земле.

Джелал-эд-Дин ушел в свои мысли и не слушал гонца, но тот продолжал говорить:

– Своим преемником Чингисхан оставил сына Окотая. Остальные сыновья должны подчиняться ему.

Султан сделал нетерпеливый жест, приказывая гонцу убраться. Стражники бросились, подняли гонца с земли и под руки вывели из зала.

Джелал-эд-Дин поднял голову и, не глядя на Орхана, сам для себя начал медленно говорить:

– Скончался великий человек. Окончилось время больших событий.

– Тому, кто первый принес эту весть, полагается награда, – попытался вставить свое слово Орхан. – Если бог смилостивился и умер проклятый Чингис…

Джелал-эд-Дин продолжал про себя, не слушая ничтожной и низменной болтовни лукавого царедворца:

– Жизнь потеряла смысл. Жизнь отныне становится скучной, не будет больше в жизни ни великих огорчений, ни великих радостей. Нет больше Чингисхана. Быть ему другом или смертельным врагом было одинаково достойно и почетно. Зачем мне все эти жалкие победы и что стоят все эти жалкие неудачи, если я отныне лишен возможности встретиться и скрестить оружие с Чингисханом. Зачем попусту бряцать оружием, если за моими поражениями и за моими победами не следит Чингисхан.

В тот же день Джелал-эд-Дин послал за Несеви. Он велел секретарю срочно прибыть в Тбилиси и привезти с собой книгу о жизни покойного повелителя мира.

В канцелярии Несеви соседом Торели был монгол. На досуге этот пленник обучал Торели монгольскому языку. На первых порах обучение продвигалось медленно, потому что монгол не знал ни одного грузинского слова. Он показывал на какой-нибудь предмет, на голову, на руку, на коня, на стул и произносил слово, а Торели это слово запоминал. Когда у обучаемого накопилось достаточно монгольских слов, дело пошло быстрее, и два товарища по несчастью смогли разговаривать, обмениваясь мыслями.

Монгол уверял Торели, что не сегодня-завтра Чингисхан настигнет Джелал-эд-Дина, убьет его как собаку и тогда все пленники будут свободны. Сам монгол мечтал снова сесть на коня, чтобы слиться незаметной каплей с потоком монгольской армии. Вместе с этой армией монгол собирался покорить весь мир, чтобы править всеми народами, населяющими его.

Работы в канцелярии Несеви было много. Пленные трудились, мало интересуясь тем, что происходит за стенами канцелярского шатра. Только один монгол старался все время разузнать все новости, прислушивался к тому, что говорят, старался разговориться с каждым новым человеком.

Когда Несеви узнал о смерти Чингисхана, он щедро наградил гонцов, принесших добрую весть, и устроил пир. Тотчас эта весть дошла и до пленников. Монгол рассердился, настолько нелепым ему показались разговоры о смерти своего богоравного вождя. Монгол горячился и пытался доказать, что Чингисхан не может умереть, что слухи о его смерти распространяют враги монголов.