Кроме того,Саммерс полагал, что джонт-процесс используется некоторыми диктаторскими режимами для того, чтобы избавляться от инакомыслящих политических противников. Некоторые считали, что мафия также имеет свои нелегальные джонт-станции. В книге высказывалось предположение, что посредством обнуленных джонт-станций мафия избавлялась от своих жертв, как живых, так и мертвых.

— Видишь ли, — произнес Марк медленно, отвечая на вопрос Патти о мышах и заметив, как жена взглядом предупредила его, чтобы он не сказал чего-нибудь лишнего, — видишь ли, даже сейчас никто точно этого не знает, Патти. Но эксперименты с животными привели ученых к выводу о том, что, хотя джонт физически осуществляется почти мгновенно, в уме на телепортацию тратится долгое-долгое время.

— Я не понимаю, — обиженно сказала Патти. — Я так и знала, что не пойму.

Рикки, однако, смотрел на отца задумчиво.

— Они продолжали жить и чувствовать, — сказал Рикки. — Все подопытные животные. И мы тоже будем, если нас не усыпят.

— Да, — согласился Марк. — Ученые считают именно так.

Что-то новое появилось во взгляде Рикки, Марк не сразу понял. Испуг? Возбуждение?

— Это не просто телепортация, да, папа? Это что-то вроде искривления времени?

«Там вечность! — подумалось Марку. — Что он хотел этим сказать, тот преступник, что он хотел сказать?»

— В каком-то смысле, да, — ответил он сыну. — Но это объяснение ничего не объясняет, Рик, потому что мы не знаем, что такое искривление времени. Тут дело, может быть, в том, что сознание не переносится элементарными частицами, оно каким-то образом остается целым, единым и неделимым. А кроме того, сохраняет ощущение времени, наверно, искаженное. Впрочем, мы же не знаем, как измеряет время чистое сознание… Более того, мы попросту не представляем себе, что такое чистый разум, без тела.

Марк умолк, встревоженно наблюдая за взглядом сына, который вдруг стал острым и пытливым. «Понимает, но в то же время и не понимает», — подумал он. Разум может быть лучшим другом, может позабавить человека, когда, скажем, нечего читать и нечем заняться. Но когда он не получает новых данных слишком долго, он обращается против человека, то есть против себя, начинает рвать и мучать сам себя и, может быть, пожирает сам себя в непредставимом акте самоканнибализма. Как долго это тянется в годах? Для тела джонт занимает 0,000. 000. 000. 067 секунды, но как долго для неделимого сознания? Сто лет? Тысяча? Миллион? Миллиард? Сколько лет наедине со своими мыслями в бесконечном поле времени? И вдруг, когда проходит милиард вечностей — резкое возвращение к свету, форме, телу. Кто в состоянии выдержать такое?

— Рикки… — начал он, но в этот момент к нему приблизились сотрудники со своим столиком.

— Вы готовы? — спросил один из них.

Марк кивнул.

— Папа, я боюсь, — произнесла Патти тоненьким голоском. — Это больно?

— Нет, милая, конечно, нет, — ответил Марк вполне спокойным голосом, но сердце его забилось чуть быстрее: так случалось всегда, хотя джонтировался он раз двадцать пять. — Я буду первым, и вы увидите, как это легко и просто.

Человек в комбинезоне взглянул на него вопросительно. Марк кивнул и заставил себя улыбнуться. Затем на лицо его опустилась маска. Марк прижал ее руками и глубоко вдохнул в себя темноту.

Первое, что он увидел, очнувшись, это черное марсианское небо над куполом, закрывающем Уайтхед-Сити. Была ночь, и звезды, высыпавшие на небе, сияли с удивительной яркостью, никогда не виданной на Земле.

Потом он услышал какие-то беспорядочные крики, бормотание и через секунду пронзительный визг. «О боже, это Мерилис!» — пронеслось у него в голове, и, борясь с накатывающимися волнами головокружения, Марк поднялся с кушетки.

Снова закричали, и он увидел бегущих в их сторону сотрудников джонт-службы в красных комбенизонах. Мерилис, шатаясь и указывая куда-то рукой, двинулась к нему. Потом снова вскрикнула и упала без сознания.

Но Марк уже понял, куда она указывает. Он увидел. В глазах Рикки он заметил тогда не испуг, а именно возбуждение. Ему следовало бы догадаться, ему надо было догадаться! Ведь он знал Рикки, знал его затаенность и любопытство. Ведь это его сын, его милый мальчик, его Рикки — Рикки, который не знал страха.

До этого момента.

На соседней с Рикки кушетке лежала Патти и, к счастью, еще спала. То, что было его сыном, дергалось и извивалось рядом — двенадцатилетний мальчишка со снежно-белой головой и невероятно старыми тусклыми глазами, приобретшими болезненно-желтый цвет. Существо старше чем само время, рядящееся под двенадцатилетнего мальчишку. Оно подпрыгивало и дергалось словно в каком-то жутком, мерзком приступе веселья, потом засмеялось скрипучим, сатанинским смехом. Сотрудники джонт-службы не решались подойти к тому, что они видели.

Ноги старика-младенца судорожно сгибались и дрожали. Руки, похожие на высохшие хищные лапы, заламывались и плясали в воздухе, потом они вдруг опустились и вцепились в лицо того существа, которое еще недавно звали Рикки.

— Дольше, чем ты думаешь, отец! — проскрежетало оно. — Дольше чем ты думаешь! Я задержал дыхание, когда мне дали маску! Я притворился спящим! Хотел увидеть! И увидел! Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!

С визгами и хрипами оно неожиданно впилось пальцами себе в глаза, Потекла кровь, и зал превратился в испуганный, кричащий обезъянник.

— Дольше, чем ты думаешь, отец! Я видел! Видел! Долгий джонт! Дольше, чем ты думаешь! Дольше, чем ты можешь себе представить! Намного дольше! О, папа!

Оно выкрикивало еще что-то, но джонт-служащие наконец опомнились и быстро повезли из зала кушетку с кричащим существом, пытающимся выцарапать себе глаза — глаза, которые видели немыслимое на протяжении вечности. Существо говорило что-то еще, всхлипывало, затем закричало, но Марк Оутс этого уже не слышал, потому что закричал сам.