Затем события стали быстро развиваться. Вы, мой друг, сделали ложное признание, чтобы спасти того, кто оказал вам мелкую услугу много лет тому назад. Почти одновременно с этим прибыла Маретт. Она приехала тайком, ночью, и отправилась прямо к Кедсти. Она рассказала ему все, показала письменные свидетельства, сообщила, что оригиналы этих свидетельств находятся в надежных руках и будут немедленно пущены в ход, если с ней что-нибудь случится. Кедсти некуда было деваться; она обладала полной властью над ним. В качестве цены за свое молчание она потребовала моего освобождения, и ваше признание неожиданно предоставило Кедсти удачную возможность выполнить требование Маретт.
Он знал, что вы лжете. Он знал, что Баркли убил Дональд. Тем не менее он намеревался пожертвовать вами ради собственного спасения. И Маретт оставалась в его доме, ожидая и высматривая Дональда, пока я повсюду разыскивал его. Она знала, что Дональд придет сюда рано или поздно, если до этого я не найду его и не заберу с собой. Поэтому она тайно жила в доме Кедсти. И она строила планы, как снасти вас.
Она любила вас, Кент, — с того первого часа, когда пришла к вам в больницу. И она пыталась обеспечить вам свободу, потребовав ее в качестве дополнительной платы за соблюдение тайны. Но Кедсти стал похож на загнанного в угол тигра. Если он освободит вас, то это до основания потрясет весь его мир. Он тоже немного помещался, я думаю. Он заявил Маретт, что не станет помогать вам, скорее отправится в руки палача. Затем, Кент, настала ночь вашего освобождения, а немного позже Дональд пришел к дому Кедсти. Это его вы видели в ту ночь во время грозы. Он вошел в дом и убил инспектора полиции.
Что-то заставило Маретт спуститься вниз, в большую комнату, той ночью. Она обнаружила Кедсти… мертвого. Дональд ушел. Вот тут-то вы и застали ее наедине с убитым. Кент, она любила вас, — и вам никогда не понять, как обливалось кровью ее сердце, когда она позволила вам поверить, будто она убила инспектора. Она мне все рассказала. Страх за Дональда, стремление отвести все подозрения от него, пока он не окажется в безопасности, мешали ей открыться даже вам. Потом, будучи уверенной в том, что Дональду ничего не угрожает, она собиралась вам все рассказать. А потом… вас разлучила Пучина…
Мак-Триггер замолк, и Кент увидел, как тот пытается подавить скорбь, которая все еще была подобна свежей ножевой ране на сердце.
— И О'Коннор раскрыл все это?
Мак-Триггер кивнул:
— Да. Он нарушил приказ Кедсти отправиться в Форт-Симпсон и возвращался в Пристань на Атабаске, когда нашел моего брата. Удивительно, как все получилось, Кент. Но я полагаю, на то была воля Божья. Дональд умирал. Перед смертью рассудок вернулся к нему, и он повинился во всем О'Коннору. Теперь эта история повсюду известна. Странно, что вы ничего не слышали…
Его прервал скрип раскрывшейся двери. На пороге стояла Анна Мак-Триггер, глядя на них из освещенного коридора, в котором она некоторое время тому назад исчезла вместе с Маретт. На лице ее сияла довольная улыбка. Черные глаза светились новым счастьем. Сперва ее взгляд остановился на лице Мак-Триггера, потом перешел на Кента.
— Маретт значительно лучше, — проговорила она тихим голосом. — Она хочет видеть вас, мсье Кент. Не могли бы вы пройти к ней сейчас?
Словно во сне Кент поднялся из-за стола. Он подобрал свой заплечный мешок, потому что благодаря бесценному содержимому этот мешок превратился в неотделимую его часть, в его собственную плоть и кровь. Женщина указывала путь, и Кент послушно следовал за ней. Мак-Триггер остался один у камина. Вскоре Анна Мак-Триггер вернулась в комнату. Ее прекрасные глаза сияли. Она ласково улыбалась и, положив руки на плечи мужа, стоявшего у камина, прошептала:
— Я глядела в окно на ночное небо, Малькольм. По-моему, звезды стали крупнее и ярче, чем прежде. И Смотритель кажется живым богом там, в вышине… Пойдем посмотрим!
Она взяла его за руку, и Малькольм вышел с ней за дверь. Над их головами сияло великолепие звездных россыпей. Легкий ветерок, ароматный от запахов лугов и цветов, пробегал вдоль долины, неся с собой прохладную свежесть горных вершин. И когда, следуя жесту женщины Мак-Триггер сквозь ночную мглу взглянул вверх, на Смотрителя, ему на мгновение почудилось, будто он уловил то, что видела она, — внезапно ожившую мертвую скалу, отблеск понимания и удовлетворения на исполинском каменном лице, возвышавшемся над туманным кружевом легкой дымки облаков. Они долго бродили под звездами, и глубоко в сердце женщины некий внутренний голос вновь и вновь твердил, что Смотритель знал обо всем, что он все предвидел и что там, вверху, она действительно видела ожившую радость. Ибо много раз, обращаясь к этому неподвижному и безмолвному божеству долины, она плакала, пела, смеялась — и даже молилась; и вместе с нею Маретт проделывала то же самое, пока наконец сердца и трепет души двух женщин не вдохнули живую душу в каменного исполина.
В доме, который Малькольм Мак-Триггер и его брат Дональд построили из бревен, в комнате, окна которой выходили прямо на Смотрителя, Маретт снимала для Джима Кента покровы тайны с последних загадок. Она тоже переживала час своего торжества. Губы се были алыми и теплыми от прилива радости и счастья, принесенных сюда любовью Кента.
Лицо ее было подобно цветам дикого шиповника, которые Кент постоянно видел у себя под ногами, пробираясь весь день сквозь его цепкие и колючие заросли. Ибо в этот час ее мир вернулся к ней и распростерся у ее ног. Она сидела, откинувшись в большом, покрытом одеялами и подушками кресле, которое служило ей ложем болезни в течение многих дней, и священное содержимое заплечного мешка Кента лежало у нее на коленях. Поток живительных сил вновь заструился в ее теле, и в то время, когда Малькольм Мак-Триггер и его жена бродили под звездами, Кент с изумлением наблюдал за чудом превращения. Маретт вручила ему небольшой сверток, и пока Кент разворачивал его, она подняла обе руки к голове и распустила волосы так, что они рассыпались вокруг нее в сверкающем беспорядке.
Кент, развернув последний слой оберточной бумаги, обнаружил у себя в руках длинную прядь волос.
— Видишь, Джимс, они быстро отросли с тех пор, как я отрезала их той ночью!
Маретт слегка наклонилась к нему, разведя волосы тонкими белыми пальцами так, что он снова увидел то место, где волосы были выстрижены в ночь смерти Кедсти.
И затем она сказала:
— Возьми эту прядь па память, Джимс, если хочешь, потому что я срезала ее с головы после того, как оставила тебя в комнате внизу, и когда ты… почти поверил… в то, что я убила Кедсти. На самом же деле там было вот это…
Она вручила ему другой сверток; губы ее слегка сжались, когда Кент развернул его и еще одна прядь волос заблестела при свете лампы.
— Она была у папы Дональда, — прошептала Маретт. — Это… это все, что осталось от Мэри, его жены. И и ту ночь… когда умер Кедсти…
— Понимаю! — воскликнул Кент, останавливая ее. — Он задушил его прядью волос любимой женщины, погибшей от руки негодяя. И когда я обнаружил волосы, обвивающиеся вокруг его шеи, вы… заставили меня подумать, что… что это ваши волосы… чтобы спасти Дональда!
— Да, Джимс. Если бы явилась полиция, они бы решили, что я виновна в убийстве. Мне нужно было отвлечь их внимание, пока папа Дональд не окажется в безопасности. Но я постоянно хранила у себя на груди эту другую прядь, чтобы доказать свою невиновность… когда придет время. И теперь, Джимс…
Она снова улыбнулась и протянула ему руки:
— О, я чувствую себя такой сильной! И поэтому я приглашаю тебя на небольшую прогулку… Я хочу показать тебе мою долину, Джимс… нашу долину — мою и твою — при свете звезд. Нет, не завтра, Джимс. Сегодня. Сейчас!
Немного спустя Смотритель глядел на них сверху вниз так же, как он только что смотрел на другого мужчину и другую женщину, стоявших перед ним. Но звезды были крупнее и ярче, и белая снеговая шапка, что подобно короне покоилась на голове Смотрителя, несла на себе слабый отблеск далекого свечения: постепенно и другие снежные вершины гор медленно, словно но волшебству. озарялись тем же приветливым отражением лунного света. Но Смотритель возвышался над всеми, словно верховный владыка, и Маретт, подойдя к изгибу долины, заставила Кента сесть рядом с ней на большой плоский камень и весело рассмеялась, держа его руки в своих ладонях.
