Вдруг я услышал топот сотен ног, мерно отбивающих шаг. Ниже холма, по прекрасно мощеной улице шли войска: так, по крайней мере, мне казалось, ибо там двигалась стройными рядами масса людей, одетых в однообразную серую одежду. Но что это? Я увидел, как по небу в разных направлениях проносились какие-то удивительные существа, слишком большие для птиц и слишком мелкие, чтобы можно подумать — аэропланы.

На дороге, ведущей на холм, где стояло здание, в котором я находился, появилось существо, поразившее меня больше всего. Это был, без сомнения, человек, но руки и ноги у него были похожи на клещи гигантского рака.

Пораженный увиденным, я опустился на стул. У меня тряслись ноги.

Я закрыл глаза руками.

«Боже мой, — думал я, — я нахожусь, видимо, в каком-то новом мире. Это уже не сон. Не похоже, что я брежу. Значит, все, о чем говорил Куинслей, правда».

Когда я открыл глаза, передо мной стоял высокий человек, одетый в серое свободное платье, с красными выпушками на воротнике и на рукавах; на груди красовался номер — числитель и знаменатель. Лицо человека не имело растительности, и если бы не мужской костюм, я положительно не мог бы сказать, кто это — мужчина или женщина.

Ничего не было в нем типично мужского, и в то же время рост, фигура, манера держать себя говорили за то, что передо мной молодой мужчина.

Я всмотрелся в правильные черты его лица, и вспомнил, что видел его, когда проснулся в этой комнате в первый раз.

— Кто вы? — спросил я его по-английски.

— Я присматриваю за вами, — отвечал он. — Я принадлежу к медицинскому корпусу. Пока я не доктор. Я исполняю обязанности брата милосердия. Вы перенесли тяжелую операцию, но теперь состояние ваше не внушает никаких опасений. Вы почти здоровы, и сегодня доктор разрешил вам встать.

— Значит, я поступил правильно, когда встал, хотя и без вашего разрешения.

— Нет, именно с нашего разрешения, — улыбнулся мой собеседник.

— Не понимаю. Когда это разрешение было мне дано? Почему вы знали, что я исполнил его? Вас не было в комнате.

— Вот видите, сэр, эти приспособления, — он указал мне на непонятные предметы, возбудившие раньше мое любопытство. — Благодаря им я могу знать все, что происходит в этой комнате. Из очень отдаленного места я могу всё видеть и всё слышать, и передавать вам свои распоряжения так, что вы об этом и не подозреваете. Я видел, что вы проснулись, я видел, как вы прощупывали у себя на спине рубцы, оставшиеся после операции. Я знал, что вам разрешено сегодня встать, и передал вам это разрешение.

— Но каким путем вы передали его? — воскликнул я. — Я не слышал никакого приказания или разрешения.

— Оно непосредственно шло к вам в голову и претворилось в желание, спокойным голосом ответил он.

Я сидел некоторое время в молчании: так удивителен мне казался его ответ.

— Как вас зовут? — наконец промолвил я.

— Номер…

— Я вижу ваш номер, я хочу знать ваше имя, как мне вас называть.

— Так и называйте: номер такой-то, имени мы не имеем. Впрочем, среди своих близких мы называем друг друга условно. Меня зовут Гай, хотя это вовсе не соответствует особенностям моего характера.

— А почему вы носите такой большой номер? — осведомился я.

— Нас здесь очень много, я занимаю место 4220-е в 109-м разряде. Каждый разряд заключает 10000 человек.

— У вас должна быть какая-нибудь фамилия. Почему вас не называют по фамилии отца? — подумав, спросил я.

— У меня нет отца.

— Но у вас есть мать?

— У меня нет матери.

— Вы хотите сказать, что у вас нет ни отца, ни матери? Вы шутник.

— Нисколько. Я не шучу, сэр. Отцы и матери имеются у вас, чужестранцев, у нас же нет родителей, — так же спокойно возразил мой собеседник.

В это время медная дверца на стене около двери открылась с особым металлическим звоном, как будто прозвучал легкий гонг.

Брат милосердия быстрыми шагами подбежал к этой дверце и взял с подставки небольшую тарелку и подносик со стаканом какой-то жидкости, поставил всё это передо мной на легкий передвижной столик.

— Ваш завтрак, сэр.

Я увидел знакомые мне уже три таблетки.

— Я оставляю вас, так как мне надо спешить по делам.

И он, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью. всё виденное и слышанное так меня поразило, что я машинально проглотил всё поставленное передо мною и только тогда спохватился, что уже окончил свой завтрак. В это время в комнату вошел высокий, одетый в совершенно такой же костюм, как у моего первого посетителя, человек с номером 8912 на груди.

Впрочем, он отличался от первого цветом волос: он был брюнет, в то время как брат милосердия был блондин. На костюме у него не было никаких цветных нашивок. Лицо — ни мужское, ни женское. Он начал убирать комнату, причем прежде всего взял со стола посуду, оставшуюся после моего завтрака и, спрятав в нишу, захлопнул дверцу с тем же самым характерным металлическим звоном. Потом открыл дверцу другой ниши, и я тотчас же почувствовал на себе движение воздуха, быстро увлекаемого из комнаты невидимым вентилятором.

Я продолжал сидеть на стуле посреди комнаты и безмолвно наблюдал за действиями пришельца. Наконец я спросил:

— Вы исполняете обязанности слуги?

— Да, сэр.

— Скажите, вы давно здесь служите?

— Всего два года.

— Чем вы занимались раньше?

Я задавал вопросы, чтобы выяснить себе положение, которое казалось мне непонятным.

— Я служил в общественных казармах.

— А прежде этого чем занимались?

— Учился.

— Сколько вам лет?

Сам я не мог бы ответить на этот вопрос, настолько неопределенным казался мне возраст этого человека.

— Мне десять лет.

— Десять лет! — воскликнул я. — Вы что, смеетесь надо мной?

Я в негодовании соскочил со стула и, подбежав к слуге, схватил его за плечо.

— Вы принимаете меня за какого-то дурака?

— Я говорю вам сущую правду, сэр. Это у чужестранцев принято говорить неправду. Мы не знаем лжи.

— Да, но как же вам может быть десять лет, когда вы выше меня на целую голову? Вы — взрослый, мужчина, а не мальчик.

— Конечно, я взрослый, — вежливо ответил слуга, — но мне десять лет. Вот брат милосердия Гай немного моложе, ему еще не исполнилось девяти.

— Но это черт знает что! Вы хотите, чтобы я поверил всем этим вашим дурацким шуткам! — вскричал я и, не желая больше разговаривать, отошел к окну.

Но то, что я здесь увидел, сразу охладило меня, и я почувствовал, что готов поверить всему.

Совсем близко от моего окна, на балконе четвертого этажа появился странный, очень толстый человек с высокой острой шляпой на голове и небольшим ящиком на спине. Он подошел к краю балкона, на котором не было перил, и вдруг за спиной у него выросли длинные серые крылья. Он взмахнул ими и бросился вниз головой. Через мгновение я уже видел его над крышами соседних домов. Я понял тогда, что те порхающие в воздухе существа, которых видел раньше, были люди; и теперь еще их можно было видеть вдали несущимися по всем направлениям. Нет, право, для меня всего этого слишком много. Я почувствовал сильную слабость, в глазах потемнело, я с трудом добрался до кресла, где и потерял сознание. Когда я очнулся, передо мной стоял опять кто-то в сером, такой же высокий. Я только что открыл глаза и заметил его номер на груди и зеленые треугольники на вороте. Он нагнулся надо мной и проговорил по-английски с тем же акцентом, с которым говорили мои первые собеседники:

— Небольшая слабость, много впечатлений сразу. Теперь прошло. Я как раз вошел к вам, чтобы последний раз взглянуть на вас. Сегодня вечером вы перемещаетесь из госпиталя на квартиру. Ваше состояние в настоящее время отличное. Вы не нуждаетесь ни в каком медицинском уходе.

Я окончательно пришел в себя и, вытирая платком лицо, спросил:

— Мне кажется, вы доктор. Таким образом, я могу узнать от вас, что сталось с туберкулезом моих почек?

— Ваши почки, — отвечал всё так же отрывисто доктор, — выброшены вон и заменены новыми. Операция прошла прекрасно. Оперировал мистер Левенберг. Потом вы находились под моим попечением. Туберкулеза других органов нет. Вы здоровы. Итак, до свиданья!