Каждый день приносил ей новый сюрприз, явно обличающий заботливость и нежность к ней Макса Куинслея. Он прислал ей целый набор платьев и белья. Он не забыл подарить ей все, в чем она нуждалась, он снабжал ее интересными, весьма искусно подобранными романами, которые заставляли ее отвлекаться от тяжелого одиночества, прислал все необходимое для занятий живописью. Анжелика устроила себе мастерскую в пустой лаборатории. Вообще весь небольшой флигель здания был пустынен, и мадам Гаро чувствовала бы себя совершенно свободной, если бы не постоянное присутствие стража в передней и часового в саду, под окном. Между первым и вторым завтраком она рисовала, затем гуляла часа два-три в саду и на площадке между скал, потом отдыхала до обеда; вечером долго читала книги и, наконец, ложилась спать. Жизнь однообразная, но мадам Гаро не тосковала, пребывала в хорошем, ровном расположении духа, которого давно уже не испытывала.

Однажды, оторвавшись от картины, которую она писала, она стала прохаживаться по лаборатории. Почему-то ее заинтересовали предметы, висящие на стенах и поставленные на длинных деревянных полках. Она с любопытством рассматривала их.

«Наверное, бедный Леон жил в этом флигеле и работал? Не может быть, чтобы в такой маленькой стране было две тюрьмы! Для какой цели была построена здесь лаборатория?» — думала она. Ей показалось очень странным, что ранее ее не занимал этот вопрос. Да, под каким сильным влиянием внушителей она находится: прежнее уплывает от нее, она видит прошлое, как в тумане!

Большой термостат привлек ее внимание. Дверца открылась с трудом. Там был свален всякий хлам. Лишь в глубине торчали папки с таблицами да какие-то бумаги.

«Боже мой! Это почерк Леона! « — воскликнула она, всмотревшись, и трепетными руками извлекла тетрадь, исписанную острым, энергичным, но неровным почерком.

Это было похоже на дневник. Соображения об опытах, цифры, вычисления, заметки, показывающие, какая масса идей волновала гениальную голову ученого. Немного о текущей жизни, упреки Куинслею. Короткие строки о страстном желании возвратиться во Францию, воспоминания о родине, о Париже, о политической и общественной деятельности. И ни одного упоминания о ней, о покинутой одинокой женщине, которая десять лет ждала бесследно исчезнувшего мужа!

Задыхаясь от волнения, она пробежала всю тетрадь, от начала до конца, и уже потом, боясь что-нибудь пропустить, внимательно прочла снова. Нет, Леон не думал о ней. Ему была дорога Франция, ему было дорого все, к чему он привык, но ее он забыл! Он не думал о ней. А она принесла ему в жертву свою молодость! В то время, как он этого совершенно не заслуживал! Прав Куинслей: нельзя создавать себе мираж и ради него губить жизнь.

Волнение, вызванное чтением дневника, улеглось. Вечером, читая занимательный французский роман, она испытывала острое желание вознаградить себя за напрасно проведенные в ожидании возвращения Леона годы.

Ей казалось, что каждый день уносит у нее то, чего она не сможет никогда вернуть. А внушители втолковывали ей: «Не отталкивай счастья, которое тебе предназначено. Макс Куинслей — замечательный человек, такого не знала земля. Он завоюет весь мир. Ты одна можешь ему помочь в этом. Он, сильный, нуждается в тебе, слабой. Все лавры, всю свою славу он сложит к твоим ногам. Ты увидишь то, чего не видела ни одна из смертных женщин! «

Мадам Гаро закрыла глаза, и ей представилась пестрая картина: цветы, краски, движения, трубные звуки, что-то не вполне оформленное, но захватывающее, призывное, непреоборимое.

Пушистый снег шел все утро, а затем горячее солнце быстро растопило белый покров, шумливые ручейки побежали по небольшому плато, чтобы соединиться в один мощный поток, уносящийся вдоль дороги, по ущелью, в Главную долину.

Мадам Гаро стояла у ограды из колючей проволоки и смотрела вдаль. Там, на фоне осенних лугов, неясно вырисовывались поселки, тонкая линия железнодорожной насыпи. Воздух был так чист, что различалось то, что обыкновенно терялось в тумане. На душе было празднично, весело. В ушах слегка шумело, перед глазами плыли какие-то прозрачные, блестящие шарики, как будто воздух сделался доступен зрению. Где-то звенел электрический звонок; ясный звук автомобильного рожка прозвучал в ущелье, будя многоголосое эхо.

«Какое странное ощущение! Мне кажется, что я когда-то уже была в этом месте, стояла у этой изгороди; точно так же звенел звонок, и ему вторил звук рожка… Как жаль, что нельзя пробраться на край скалы; оттуда, наверно, открывается роскошный вид».

Воспоминание о гибели ее мужа, судя по описанию в газете, прыгнувшего со скалы в пропасть, на мгновенье затемнило радужные мысли. Но солнце, воздух и внутренний подъем быстро вернули ей веселое настроение. Она никогда не бросилась бы со скалы! Она хочет жить. Каждая минута жизни приносит блаженство. Это солнце, этот ласкающий ветерок, эти звуки, эти непонятные, тончайшие ароматы, исходящие от земли — все это волнует, захватывает, зовет. Жизнь прекрасна, какая бы она ни была. Не зря врачи стараются продлить жизнь, хотя бы даже на несколько минут.

Мадам Гаро шла по тропинке между скал.

Она имела прекрасный, здоровый вид. Взор ее с любопытством останавливался на каждой мелочи, все казалось ей интересным и занимательным. Каждая песчинка, камушек, мох на скале, куча опавших листьев — все представлялось ей необычайным, достойным внимания.

Вдруг из узкого прохода между последней постройкой и обрывом навстречу ей вышел Макс Куинслей. Он почтительно снял шляпу и, оставаясь с непокрытой головой, нагнулся, чтобы поцеловать протянутую ему руку.

— Мадам Гаро, я вижу, вы наслаждаетесь природой? Замечательный день, а здесь, в горах, воздух так упоителен…

— Я каждый день совершаю прогулки, — сказала она и отвернулась, чувствуя, что краска заливает лицо.

— Если позволите, я охотно пройдусь с вами.

Несколько минут они шли молча.

— Я видел ваши работы в студии… Это замечательно. Мне кажется, вы сделали большие успехи.

— Да, последний этюд мне удался.

— Очень рад. Ваши силы вполне восстановились, вы выглядите хорошо. Здешний санаторный образ жизни идет вам на пользу.

— Санаторий в тюрьме, — засмеялась она.

— О, мадам, не вините меня. Мои чувства к вам постоянны… Но такое ужасное стечение обстоятельств… У меня не было другого выхода…

— …как запрятать меня в тюрьму?

— Не заставляйте меня снова переживать то, что я испытал при виде вас в камере. Верьте, все это случилось по недоразумению.

— Скажите, — перебила она, — мой покойный муж был заточен в этой тюрьме?

Ее глаза встретились с глазами Куинслея, и он прочел в них все, что угодно, кроме печали.

— Да, Леон Гаро отбывал наказание здесь. Внезапное душевное расстройство, которого никто не мог предвидеть, послужило причиной его смерти.

— Сделайте распоряжение, мистер Куинслей, чтобы меня пропускали за колючую изгородь, я хочу гулять на более широком пространстве.

— Если угодно, пожалуйста, — Макс рукою потер лоб. «Дневник Леона Гаро оказал, пожалуй, лучшее действие, чем все внушители», — подумал он. По его губам скользнула ядовитая усмешка. — Я не умею отказывать вам, мадам, хотя ваше отношение ко мне было не всегда лояльно.

Анжелика повернулась к нему и впервые заинтересованно посмотрела на него. Ей бросились в глаза его необычайная бледность, худоба.

— Вы нездоровы?

— Здоров ли я? Что могу вам на это ответить? Постоянная работа, постоянное нервное возбуждение… Я даже не успеваю подумать о своем здоровье.

— Что именно занимает вас больше всего теперь?

Они стояли на небольшом возвышении, под их ногами расстилался хаос скал.

— Я думаю о переустройстве нашего мира, — сказал Куинслей с жаром. Будущее требует новых людей, и я дам их. Они будут приспособлены для новых условий жизни, будут обладать здоровьем, выносливостью, трудоспособностью и будут послушны.

— Послушны вам?

— Послушны таким же людям, как они, но стоящим над ними, управляющим ими — людям с особо развитым мозгом, с железной волей, бесстрастным вождям, ведущим человечество вперед. — Глаза Куинслея горели энтузиазмом. Он распростер руки по направлению к Главной Долине. — Эта страна первой увидит нового, дифференцированного человека. Вы, мадам Гаро, должны считать себя счастливой — вы будете свидетелем великого переворота!