– Ты весь мокрый, – сказал он.
– Знаю. Я спал.
Он скользнул по мне любопытным взглядом.
– Я не мог тебе дозвониться.
– Тут отключен телефон.
Как мне объяснить, кто такой Дэниэл? Подобно мне, он был профессиональным исследователем, и мы так часто сталкивались в Британской библиотеке, хранилище газет в Колиндейле, Национальном архивном центре и прочих местах, что стали заговаривать друг с другом. Люди, которые работают со старыми книгами и документами, сходятся быстро – в основном, как я подозреваю, потому, что мы не очень-то в ладу с остальным миром: мы движемся назад, в то время как все окружающие по-прежнему устремлены вперед. Надо признать, что мне нравится это ощущение. Один заказчик может попросить меня разобраться в бумагах восемнадцатого века, другому нужна информация о каком-нибудь ремесленнике девятнадцатого, но я бываю равно доволен в обоих случаях: работая, я словно возвращаюсь в места, которые знал когда-то, а потом забыл, и внезапный проблеск узнавания напоминает мне кое-что и о самом себе. Иногда это дает странный и тем не менее приятный эффект: я поднимаю взор от книг и документов и обнаруживаю, что смотрю на мир вокруг себя как бы с более далекого расстояния, но вижу его более явственно, чем прежде. Настоящее делается частью непрерывного исторического процесса, столь же таинственной и непознаваемой, сколь и любая другая эпоха, и я озираюсь по сторонам с таким же счастливым интересом, какой испытал бы, перенесись я вдруг в шестнадцатое столетие. Если моя работа подразумевает особый взгляд на прошлое как на сегодняшний день, то сегодняшний день, в свою очередь, может стать частью прошлого. Я никогда не был склонен к чрезмерной откровенности и потому ни разу не заводил с Дэниэлом Муром бесед на подобные темы. Он выслушал бы меня с обычным суховатым вниманием, глядя мне в лицо своими ясными глазами, а потом перевел бы разговор на что-нибудь другое. В любом случае, он видел свою работу в ином свете: по-моему, она была для него всего лишь скромным занятием, которому он мог предаваться в одиночестве.
– Похоже, – сказал он, – что я, как обычно, слишком рано?
Я совсем забыл, что пригласил его осмотреть дом.
– Да уж конечно. Добро пожаловать в Аббатство Кошмаров.
– Спасибо, Мэтью. Ты и впрямь смахиваешь на героя готического романа. – Он уставился на мою ногу, и я с ужасом понял, что на мне до сих пор те самые, так неожиданно порванные брюки.
– Домашняя авария, – я попытался выдавить из себя смешок. – Минутку, сейчас переоденусь.
Я оставил его в коридоре, а сам побежал наверх; когда я вернулся, он осматривал комнату на первом этаже со своей обычной тщательностью, за которой угадывалось едва ли не легкое презрение. Дэниэл был невысоким бледным человеком с правильными чертами лица; сейчас он поднялся на цыпочки, положив руку на одну из стен.
– Сколько лет этому дому?
– Определи сам. Я всегда считал, что ты разбираешься в таких вещах.
– Сначала я был готов назвать восемнадцатый век, но, пожалуй, ошибся бы. Эта комната старше. Много старше.
– Мне тоже так показалось.
– Шестнадцатый?
– Possibile [2]. – Я заговорил, как моя мать, и тут же пожалел об этом.
– В Лондоне очень мало таких древних домов. Я бы сказал, тебе повезло. – Он прошел мимо меня в коридор и направился к двери, ведущей на цокольный этаж.
– Не выйдет, – сказал я. – Там заперто. – Но не успел я закончить, как он повернул ручку, и дверь отворилась. Похоже, он нимало не испугался темноты внизу, но я помедлил, прежде чем ступить за ним на лестницу. – Как ты думаешь, – прошептал я, – здесь могут быть крысы?
– Конечно. И преогромные. – Тогда это не вызвало у меня удивления, но я не почувствовал никакого запаха; не было даже намека на какую-нибудь гниль или сырость. Потом что-то мягко скользнуло по моему лицу, и я с криком отшатнулся назад; Дэниэл рассмеялся и зажег свет, дернув за не примеченный мною шнурок выключателя. – Ай, какие мы нервные!
Теперь перед нами открылось помещение полуподвального этажа – каменный пол, белёные стены и неглубокие ниши, все как бы слегка взволновавшееся под внезапным потоком лучей, – которое занимало всю площадь дома и, однако, было совершенно пустым. Дэниэл шагнул к одной из стен.
– Здесь была дверь, Мэтью. Видишь, ее заделали? – Он повернулся, явно довольный тем, что очутился в этом древнем замкнутом пространстве. – Она выходит на запад; наверное, раньше отсюда можно было попасть на берег Флита [3].
– Что плавно и неспешно катит волны.
– Как-как? – Он уставился на меня удивленным взором, но я лишь пожал плечами. – А сейчас посмотри-ка сюда. – Он указал на притолоку бывшей двери, где проступали неясные отметины; на фоне белой стены его бледная рука с тщательно ухоженными ногтями казалась чуть ли не прозрачной.
– Разве это не просто царапины?
Он вгляделся в них внимательнее, хотя следы были почти незаметными.
– Нет. Похоже на какие-то знаки.
– Наверное, дата постройки. – Я отер влажное от пота лицо.
– Знаешь, что я думаю? Раньше это не было полуподвалом. Это был первый этаж, и глинистая почва Лондона понемногу осела под ним. Твой старинный дом опускается в землю.
Мы снова сидели наверху, хотя мои ощущения слегка спутались и я не мог бы сказать с уверенностью, где мы находимся – выше или ниже уровня земли. Я извинялся за свой обморок, объясняя его тем, что не успел поесть.
– Ты и не падал в обморок, – сказал он. – Ты всего только закрыл глаза и прислонился к стене. Никаких эксцессов. – Он пристально смотрел на меня, однако невозможно было угадать, что за чувство скрывается под этим внимательным взглядом – если там, конечно, вообще что-то скрывалось. – По-моему, Мэтью, нам просто необходимо установить, кому принадлежал этот дом. Я считаю, это прямо-таки наш профессиональный долг.
– Я не уверен, что хочу это знать. – Мне не сиделось на месте, и, встав со стула, я подошел к небольшому деревянному столику у одного из узких окон этой старинной комнаты; окно смотрело на запад, туда же, куда и слепая дверь на цокольном этаже, и сквозь пыльное стекло виднелась Фаррингдон-роуд, текущая там, где раньше пролегало русло Флита. Коснувшись руками полированного дерева, я случайно наткнулся на ручку выдвижного ящика; глянув вниз, я открыл ящик и обнаружил в нем стеклянную трубку, напоминающую лабораторную пробирку почти двухфутовой длины с каким-то странным загибом на конце. Она пробудила во мне отвращение, и я поскорее задвинул ящик. – Надоело сидеть в четырех стенах, – сказал я Дэниэлу. – Пойдем перекусим?
Он не ответил, и я повернулся к нему. Его не было. Он исчез, и во внезапной панике я выскочил из комнаты – но сразу же увидел, как он с торжествующей улыбкой спускается ко мне по лестнице.
– Я просто хотел взглянуть, как там и что, – произнес он. – Спросил разрешения, но ты был за много миль отсюда.
– Я не…
– Ты о чем-то задумался. Смотрел в окно. Ну я и решил действовать на свой страх и риск. Кажется, ты говорил что-то насчет прогулки?
Когда мы вышли, я оглянулся на дом и впервые заметил, что фасад первого этажа, отнесенный мною к восемнадцатому веку, был всего лишь камуфляжем, оболочкой, скрывающей внутренность шестнадцатого века. И я ощутил на своих плечах новую ответственность: словно какое-то заблудшее существо подошло, приласкалось ко мне и теперь безмолвно взывало о том, чтобы я принял на себя заботу о его тихой жизни. По крайней мере, таково было мое тогдашнее чувство.
– Ага. Вот и кларкенуэллский колодец [4]. – Мы направлялись к площади и только что покинули Клоук-лейн, как вдруг Дэниэл обнаружил укрывшуюся от моего внимания достопримечательность этого района. Перед нами была металлическая лесенка, ведущая вниз, к круглому отверстию в земле; тут были даже деревянное ведерко и маленькая модель колодца, показывающая, как он выглядел пять столетий тому назад. Все это находилось в пристройке к какому-то учреждению на улице рядом с церковью Св. Иакова и было защищено толстым стеклом – потому я сегодня и прошел мимо, ничего не заметив. На прикрепленной к ведерку бумажке было что-то написано от руки, и я согнулся, чтобы разобрать надпись: «Здесь был колодец, выкопанный в двенадцатом веке, – тогда он назывался Колодцем клириков. Во время рождественского поста на этом месте устраивались религиозные спектакли, так как колодцы часто считались символами источников духовных благ». Живая вода. И перед моим мысленным взором встал древний Кларкенуэлл, край холмов и бегущих ручьев, – а нынче грунтовые воды текли в мой дом по трубам.
