Мне понадобилось приложить усилие, чтобы оторвать взгляд от Карен, но, сделав это, я в ужасе еще сильнее вдавилась в стену, потому что она была здесь не одна. В нескольких футах от нее сидела другая фигура, прислоненная к другому ящику и склонившаяся вперед, как часовой, который заснул во время вахты. Голова фигуры согнулась к коленям, и лицо можно было разглядеть только в профиль. Рядом с ней лежали три пики с золотыми наконечниками, а в правую руку, небрежно лежавшую на земле ладонью вверх, была вложена рукоятка золотого кинжала так, что слегка изогнутые пальцы, казалось, сжимали его, как оружие, готовое к употреблению.

Дрожа, я уставилась на эту мрачную фигуру. На ней был белый резиновый костюм для подводного плавания, который я видела раньше. В профиль лицо было смуглым, нос с горбинкой. В отличие от бедной Карен эта фигура не выглядела ни мирной, ни спящей. На лице мертвеца тоже присутствовали синие следы удушения, лишившие его губы цвета, а выражение ужаса и боли в момент смерти застыло в искривленном рте и остановившихся глазах.

Мертвец в белом резиновом костюме был Хусейном!

— Ее красота была злой, плоть — продажной, — бормотал рядом со мной Джон. — Она предала моего отца. Сначала с Ллойдом, моим другом, которого соблазнила, потом с Раволи. Со слугой моего отца Хусейном...

Я вздрогнула и повернулась, чтобы взглянуть на него. Он, выпрямившись, смотрел на мертвую женщину, и в его странных глазах блестели слезы.

Я что-то промяукала, но Джон даже не взглянул на меня. Господи, как же убежать отсюда, подальше от этой ужасной, зловонной воды?!

Я повернула голову и снова посмотрела на Карен, а Джон, словно читая мои мысли, произнес:

— Ее зло было похоже на болезнь, которую она распространяла вокруг, заражая людей жадностью и похотью. Я верил тому, что Ллойд рассказывал о затоплении тоннеля. Но по ее наущению он мне солгал. Он сделал так, чтобы оставить в нем место для тайника, предназначенного для хранения украденных сокровищ, защищенного с обеих сторон водой.

Инстинктивно повернув голову в сторону Тайной пещеры, я ужаснулась. Вода там поднималась до самого потолка. Даже если бы Джон освободил меня, я не осмелилась бы туда сунуться.

Он медленно повернул голову:

— Она собиралась украсть античные сокровища и жить с Ллойдом во грехе! Однажды ночью, когда Карен планировала осуществить это, соблазнив Ллойда своим телом и обещаниями, я увидел ее выходящей из его комнаты. Я немедленно телеграфировал отцу о своих подозрениях и о том, что увидел. Отец вернулся, Ллойд погиб, и нам пришлось увезти отца. Тогда она попросила помощи у Раволи, дав ему те же обещания, и в то же время соблазнила Хусейна, полагая, что и он пригодится.

С ужасом я поняла, что Джон ревнует! Это ясно выдавали его светло-янтарные глаза, теперь в упор глядевшие на меня. Не будь он так ревнив, всего этого могло и не произойти! Если бы Карен выбрала в любовники его, а не других мужчин!

Глядя на него, я вздрогнула и что-то промяукала через кляп. Он медленно встал и подошел ко мне. Я инстинктивно отшатнулась, но Джон, придерживая меня одной рукой, стал развязывать на затылке узел кляпа. Его непослушные пальцы причиняли мне боль. Это уже не были те ловкие пальцы, которыми я восхищалась, наблюдая, как они нежно касались какого-нибудь мелкого и хрупкого предмета. Сейчас они были неуклюжими и небрежными. Из спокойного человека, которого я знала, Джон превратился в нечто невообразимое.

— Потом приехали вы, — продолжал говорить он, развязывая узел. — Вы дали мне оружие, уничтожившее ее и Хусейна. Оно уничтожило бы и Раволи, если бы прошлой ночью он был на Уэргилде...

Я помотал головой, давая ему попять, что ничего не понимаю.

Он потерял узел и снова нашел его.

— Записка в портсигаре Ллойда, — пояснил Джон. — Ее написала Карен. Там она назвала Раволи и Хусейна. Написала, что я сошел с ума, назвала мои чувства нежелательными преследованиями.

Наконец он справился с узлом и освободил мой рот. Я облегченно вздохнула, а затем, запинаясь, с трудом произнесла:

— Она была злой, вы правильно сказали, Джон! Очень злой...

— Да, — кивнул он.

— Карен не стоила того, чтобы из-за нее жертвовать жизнью! Не стоила!

Джон отрицательно покачал головой и, нахмурившись, посмотрел на нее:

— Какая она красивая, Дениз! Даже мертвая красивая! Царица! Царица в царской могиле, окруженная своими сокровищами и своими людьми!

— Нет! — вскричала я. — Нет, Джон, нет! Она не царица! Она злая женщина, толкнувшая вас на убийство ее и Хусейна. Ваш друг Ллойд погиб из-за нее!

— Многие древние царицы были злыми, — возразил Джон. — Они тоже жили в грехе. Поклонялись не тем богам. Были прелюбодейками. Из-за них умирали мужчины, как умерли Хусейн и Ллойд. — Он замолчал, встал и подошел к Карен. Теперь его голос зазвучал спокойнее, без всяких эмоций. — Но в смерти они были так же прекрасны, как она. Их оплакивали, как и мы должны оплакать ее. Их придворные дамы, служанки, невинные девушки, одевавшие их и ухаживавшие за ними, солдаты, охранявшие их, конюхи — все эти люди радостно отправлялись в могилу вместе с ними и принимали вместе с ними смерть, готовые следовать за ними в новую жизнь.

— Их верность была заблуждением, Джон! — с болью вскричала я.

— Нет, их верность была чистым чувством, Дениз! Больше, чем плоть, жажда богатства, ревность или похоть, которую люди называют любовью. Она была чистой, искренней и доверчивой. Она была достаточно большой и сильной, чтобы прелюбодейка и неверная царица уходила с ними в возвышенную потустороннюю жизнь, а не обрекала их на вечное наказание. Это была вера, Дениз!

— Нет!

— Мы должны подготовиться, — заявил он, повернувшись ко мне. — Вы оденетесь уместно для того, чтобы сесть у ее ног.

— Женщины, о которых вы говорите, уходили добровольно, Джон! — напомнила я. — Вы меня связали, я жертва! У меня нет никакой преданности Карен! Моя смерть ей не поможет!

Он не ответил, словно не слышал меня. Отошел к ящику и вернулся с головным убором. Меньше того, что был на голове у Карен, наверное снятым с головы какого-нибудь давно умершего ребенка.

— У меня нет для вас парика, — с сожалением проговорил Джон. — Но для этого головного убора его и не нужно. Ни одна женщина не могла носить головной убор придворной дамы без парика, поддерживающего его. Но этот...

Он натянул его на мою сопротивляющуюся голову. Похоже, убор весил несколько фунтов. Когда я подняла голову, золотые кольца и украшения весело зазвенели. Джон одобрительно, без улыбки кивнул.

— У меня волосы не в порядке, — слабо пробормотала я.

Он опять согласно кивнул:

— Сейчас принесу вам гребень и развяжу руки. На некоторое время. Но пытаться бежать глупо, Дениз! Бежать некуда. Вы боитесь, что, пока мы будем спать, могилу засыплют землей? Что мы можем проснуться живыми? Не надо! Посмотрите, откуда мы пришли!

Я быстро повернула голову и в ужасе уставилась на бесшумно поднимающуюся по склону воду. Заметного движения я не видела, но обнаружила, что не вижу потолка тоннеля, потому что вода уже дошла до него.

Я закричала от ужаса, а он ободряюще улыбнулся:

— Ллойд мне лгал. Он затопил только часть тоннеля, идущую от дома. Другая часть, по которой мы пришли сюда от Тайной пещеры, годами была затоплена не полностью. Я поправил это, Дениз! На этот раз будет затоплен весь тоннель, вместе с тем местом, где мы сейчас находимся. Но мы с вами этого не заметим: мы будем спать!

Я отодвинулась. Он принес гребень, старинный золотой гребень, в виде человеческой руки с пятью пальцами, и сиял с меня головной убор. Мягко повернул меня от стены и наклонился, чтобы осмотреть мои связанные запястья. Сочувственно вздохнул сквозь поджатые губы.

— Боюсь, я причинил боль вашим запястьям, Дениз, — с сожалением произнес он. — Они распухли. — Некоторое время он тщетно старался развязать мне руки. — Мне понадобится нож.

Он поискал, но не смог найти ничего, кроме золотого кинжала с тупым лезвием, лежавшего в мертвой руке Хусейна. Я обрадовалась, что он не воспользовался им, а вместо этого подобрал острый камень и начал пилить им обрывок юбки, которым связал мне запястья.