— Вот и хорошо. Можешь дать ориентиры, где находишься?

— Это совсем просто. Прямо от моста пять перекрестков. На шестом направо. На третьем перекрестке смотришь по сторонам и видишь несколько кирпичных двухэтажных домов. Перед тем, где у входа сидят каменные зверюги, отдаленно напоминающие львов, стоит грузовик, возле него лежит труп, а рядом несколько человек. Возле соседнего еще четыре покойника и я с компанией.

— Пошли кого-нибудь с тряпкой на грузовик, пусть помашет…

Анджей, — посмотрел я на парня, — большая просьба, возьми вот это, — сунул ему камуфляжную куртку одного из погибших, — прикрепи к какой-нибудь палке, залезь в кузов и помаши.

Он вместе со всей остальной компанией посмотрел на меня с недоумением.

— Надо, Анджей, потом объясню.

Парень молча взял куртку и полез в кузов.

— А теперь слушай внимательно, — переходя на русский, сказала в трубке Черепаха. — Нам не нужны проблемы с Кулаком. Твоя задача охранять Дашу. — Та фыркнула рядом. — Надо будет, — явно услышав, ответила Черепаха, — свяжи и сядь сверху. Короче, пусть все горит и взрывается, но ты ее вытащишь. Понял?

— Да.

— Можешь передать телефон Тадеушу.

Тот торопливо выхватил из рук артефакт.

— Я слушаю.

— Значит, так, — заговорил Рафик. — Мы твоих полисов предупредим, мост возьмем. Пристань пассажирскую тоже. Грузовую и так контролируем. В город не пойдем, разбирайтесь сами, — Рафик сделал паузу и начал излагать требования: — Что мы тут коллективно решили… С момента, как мы начинаем, все воюющие на твоей стороне считаются мобилизованными в промполицию. Раненые и семьи погибших получают компенсацию, как по закону для ваших положено. Лечение за счет города. Трофеи наши и возврату не подлежат. На войне разные случайности бывают, и, если кого по ходу лишнего пришибем или что нужное поломаем, считай, что амнистия объявлена заранее. Да, и когда все кончится и можно дембельнуться, будешь решать сам, но против городских нас можешь даже не пытаться применять, все равно не пойдем. Только охрана объектов. Основной пункт требований — отмена любой дискриминации при приеме на работу и в оплате по религиозному признаку, и еще — представитель от речников в вашем городском совете.

— Я не могу обещать отмену законов. Это не только от меня зависит, но сделаю все возможное.

— Это хорошо, что ты не обещаешь, — после паузы сказал Рафик. — Мы тут слегка поспорили и решили, что, если сразу согласишься, забить на тебя болт. Но стараться тебе придется, будут обидевшиеся лично на тебя. А теперь верни телефон Живому.

— Ага! — радостно сказал он, когда я взял трубку. — Живой, встань на грузовик и руку подними. — Я сделал, как он велел. — Есть. Он тебя видит, — радостно заорал он. — А теперь отбери у Даши «Говорилку», дай ей по шее, чтобы в другой раз не брала без спросу, и объясни пану Латковскому, что к чему. Будет ему наводчик и разведчик на ночь. Днем слишком опасно. Ну все. Мы начинаем.

Со стороны реки разом ударили несколько крупнокалиберных пулеметов. Потом заработало не меньше трех минометов.

— Интересно, — глядя в ту сторону, сказал пан Тадеуш. — Это вот бухнуло не меньше чем из восьмидесятидвухмиллиметровки, а может, и больше. Ничего такого мы про речников не знали. А ведь это прямая обязанность нашего подразделения. Неприятно будет, если они на меня всерьез захотят обидеться. Ладно, — поворачиваясь ко мне, заявил он. — Что ты мне должен объяснить про разведчика?

В дом набилось около сотни людей, все хотели быть рядом со своими, даже если приходилось сидеть буквально на головах. Дом, конечно, был не маленький, но на такое количество народа не рассчитан. Часть пришлось размещать в хозяйственных пристройках и утрамбовывать в подвал. Из всей этой толпы только девять были способны отстреливаться. И то все молодые пацаны, оставленные Тадеушем, плюс Даша, которую я держал возле себя. Мы сидели и просто ждали неизвестно чего. Высовываться было глупо. Во всех концах города шла то прекращающаяся, то вновь разгорающаяся стрельба. Кто в кого палил из окон, разобраться было невозможно. Город напоминал слоеный пирог, где без всякой координации в соседних домах сидели враги.

Несколько раз мимо пробегали люди непонятной принадлежности, то ли бандиты, ищущие, чем поживиться, то ли красно-белые, то ли законная власть. О чем они говорили и на каком языке, было не слышно даже мне, а выяснять совершенно желания не было. Пусть бегут, куда хотят.

Иногда меня вызывал Рафик и интересовался делами. Мост они взяли без особых потерь. Охрана не ждала атаки из портового района. Речники пропустили в город разъяренную промполицию в количестве трехсот бойцов, у которой на вооружении оказались два бельгийских танка «Скорпион» и парочка стодвадцатимиллиметровых минометов. Любые баррикады они прошибали и расстреливали сопротивляющихся моментально. Красно-белых вообще в плен не брали. В самом начале пан Латковский занял молодецким ударом телефонную станцию. Летчик провел его по улицам без соприкосновения с противником. Когда телефоны заработали, выяснилось, что у городского арсенала красно-белые расстреляли нескольких пленных прямо на глазах отказавшихся сдаться. Тут уже их готовы были грызть даже зубами.

Потом французы сожгли оба танка гранатометами из засады, и стороны засели в домах, обстреливая друг друга. Только к полицейским присоединялось все больше местных, а неудавшиеся путчисты, попытавшиеся прорваться к реке, были встречены плотным огнем. Решающего перевеса не было ни у кого, но расчет был взять власть быстро. Теперь Французы серьезно подумывали выйти из непредсказуемой Драки и начали переговоры. В обмен на пропуск они были согласны оставить оружие и неудачных союзников.

Хорошие новости я сразу доводил до общего сведения, и настроение в доме было на удивление веселым.

Уже под утро доблестная охрана, сторожившая въезд, сдуру обстреляла несколько машин с молниями на кузовах. Они моментально остановились, и на землю посыпались, занимая оборону, несколько десятков французов. Вели они себя как опытные бойцы, зря не суетились и обоих малолеток срезали моментально.

В переулок въехал грузовик, в открытом кузове его стояла двадцатимиллиметровая зенитная пушка, из нее тут же открыли огонь по нашему дому. Закричали от испуга дети, и я, под грохот вылетающих стекол и под летающими кусками кирпичной крошки, торопливо забился в угол, вызывая Рафика. Через минуту раздался свист мины, и она разорвалась метрах в трехстах от атакующих. Вторая легла совсем близко к соседнему дому, из окон во все стороны полетели разные обломки, и его изрядно перекосило.

— Правильно, что сначала об амнистии попросили, — азартно закричал Анджей, размазывая по лицу кровь от попавших осколков стекла. — С такой стрельбой они полгорода развалят!

Все-таки третьим выстрелом минометчики угодили рядом с грузовиком, и он медленно опрокинулся набок. Один из зенитчиков вылетел прямо под борт и дико кричал придавленный.

— К окнам! — скомандовал я, открывая огонь по подбегающим французам.

Рядом нестройно поддержали еще несколько стволов. Оставив двоих лежать, атакующие откатились. Один, без сомнения, мой. Тут прилетела очередная мина и упала точно между нами и французами, так что осколки забарабанили по стене дома и только чудом никого не зацепило. Французам, похоже, досталось, но тоже не слишком сильно. Я поспешно начал упрашивать прекратить огонь. «Как хочешь», — недовольно ответили с реки и замолчали.

Я лег у стены возле очень удачной дырки и, не высовывая винтовку наружу, посмотрел в оптический прицел. На таком расстоянии работать было одно удовольствие. Сначала снял перебегающего бойца, потом застрелил возящегося у грузовика. Они быстро поняли, что работает снайпер, и начали обстреливать дом, но засечь меня не могли, и я еще двоих положил при попытке установить пулемет. Видимо, французы поняли, что так просто нас не достать, и стали отходить. На прощанье я попал в ногу еще одному. Его подхватили товарищи и затащили за угол. Добивать раненого я не пытался — не пристало воину стрелять в беспомощного.