– Верно, – кивнул я и про себя подумал: "Сволочь ты… ящерица противная, скользкая…"

– Вот и я толкую, что верно… Только хорошо бы, чтоб нашелся добрый человек и передал тому бесу – пусть не уходит далеко. Игры скоро, а на Играх всякое может случиться… А то не пришлось бы потом локти кусать, что не успел вернуться вовремя. Хорошо бы – но мало добрых людей на этом свете, ой как мало… почти совсем нету. Добрых мало – свободных много, реализуют Право и уйдут. Ищи – свищи… Одни бесики живут себе, живут, режут друг дружку, зубами грызут на потеху гражданам, или кайлом помахивают, да только…

Он резко встал, и я вздрогнул, увидя стеклянный немигающий взгляд у самого своего лица. Дверь внутри него чуточку приоткрылась, и оттуда, из невозможной, невероятной глубины донесся острый, душный смрад просыпающегося зверя – и не зверя даже, но просыпающегося…

– Да только говорят знающие люди, – он сделал отчетливый акцент на слове "люди", – что есть на земле такие места, где и всякому отребью Право на смерть дадено… Придет, скажем, такой бесик в Зал Ржавой подписи, глядишь, и…

Знакомый шорох плеснул у меня в мозгу, тень, предчувствие, намек – и отступил, растворился… Пустотник уходил по улице, чуть приволакивая ноги, он скрывался за поворотом, а я смотрел ему вслед, и последние слова Пустотника еще звучали во внезапно сгустившемся воздухе…

На что ты надеешься, глупый, измученный, припадочный бес… кем ты проклят – и за что?!.

…Когда Пустотник свернул за угол, рядом с ним тут же объявился центурион Анхиз – возник из ниоткуда и зашагал вперевалочку, поправляя бронзовый шлем, все норовивший краем проехаться по окровавленной повязке вокруг головы.

– Ну что? – безразлично поинтересовался Анхиз? – Брать будем или как? Он там пока торчит, не ушел еще… Ох, загубишь ты мне ребят, Даймон, как пить дать…

– Нет, – в раздумье замедлил шаг Пустотник, и голос его был сух и колюч, без малейших признаков исчезнувшего веселья. – Погодим пока. Не уверен я, понимаешь! Не до конца… Вот явится он на Игры, там и проверю. Да и людей твоих жалко. Если это тот, которого ищу – положит он людей твоих, даже вместе с тобой положит… А мне его держать – время не пришло. Но придет. Скоро придет. Вот тогда и ответим на многие вопросы.

– Не явится он на Игры, – бросил центурион, проглатывая обиду. – Не похож на тронутого.

– Ты так думаешь? – загадочно усмехнулся Пустотник Даймон.

– На девку приманить мыслишь?

– Грубый ты все-таки человек, центурион. Или прикидываешься… Девку… Ты полагаешь, мне эта Леда нужна очень – хоть и нельзя, чтоб люди думали так же, как она! Ну, не Реализовала бы она Право на открытии, так другая какая жрица, из младших, за честь бы почла, конкурс бы устраивать пришлось!.. А народу без разницы – та или не та!.. Нянька ее мне поперек горла… Не туда она крошку свою везти задумала. Не надо, чтоб в Мелхском оазисе лишние люди появлялись, не любит Зал посторонних… А то приедет Марцелл, бес шальной, с женщинами в Мелх, а мне голову ломать – то ли случайно, то ли Зал его притянул, то ли еще что…

Много Пустотников встречал центурион Анхиз за годы своей нелегкой Паучьей карьеры, привык к ним, сжился, можно сказать – но ни один из них не разговаривал с Анхизом так доверительно; и Анхиз почувствовал острое желание поверить, поверить и помочь этому человеку… да, человеку.

Старею, подумал центурион. Пора уходить. Совсем.

– Боюсь я, – продолжал меж тем Пустотник. – Боюсь, что не то его тянет. Вот проверю – тогда сам повезу. А с Ледой… Ни любви, ни интереса тут нет, а на порядочность может и клюнуть. Так что пусть посидит пока девочка с кормилицей своей заодно, а мы уж расстараемся. Побегай, мальчик мой, побегай, Марцеллушка, пошустри – придешь на Игры, никуда не денешься… Большую карту разыгрывать буду. Такую большую, что могу и не разыграть. А там и поговорим…

Пустотник внезапно остановился и внимательно посмотрел на примолкшего Анхиза.

– Скажи, Паук, – строго и серьезно спросил Даймон, – скажи, но правду… Ты давно знаешь нас. То есть меня-то как раз недавно, но каждый новый окружной Пустотник сначала идет знакомиться к центуриону Пауков, а уж потом сообщает пяти Порченым. Свои у нас отношения… Вот скажу сейчас тебе: Анхиз, Совет встал над жизнью и забыл о Кодексе Веры, пошли менять власть, Анхиз… Пойдешь или нет?

– Не пойду, – честно ответил центурион, морща лоб. – Извини, Даймон. Не поверю в таком деле ничьему чужому слову, и твоему не поверю. Но одно добавлю: приди ко мне Совет и скажи – Анхиз, Пустотники перешли черту положенного, нарушено равновесие, Анхиз…

– Ну? – тихо и требовательно шепнул Пустотник.

– Тоже не пойду.

– Спасибо, центурион. Это и хотел услышать от тебя. Значит, не зря мы вкладывали в этот мир все, что могли!..

– Что вкладывали, Даймон? Душу? Как меч в ножны? Как деньги в дело? И было ли что вкладывать…

Пустотник не ответил.

XVIII. 3. …И как Творитель создал людей для одному ему ведомых целей, а также чтоб проявить себя в созидаемом – так и человек способен, в свою очередь, создавать вещи для целей человеческих и проявления себя через созданное.

XVIII. 4. Смертна плоть человеческая и конечна во времени; ветшают кости, тускнеют глаза, седеют и выпадают волосы, разрушаются зубы, и так до полного исхода, превращения в прах – ибо таков закон, положенный Человеку Творителем, благословен Он; ибо вначале была Порча – основа и суть существования бренного.

XVIII. 5. Посему не должен смертный в путях созидания преступать закон Порчи; посему ржавеет металл, гниет и горит дерево, трескается и выветривается камень, протирается ткань – и всякой вещи положен свой предел, свой срок существования.

XVIII. 6. Умирают люди, и умирают вещи, и здесь лежит главный путь существования, общая основа круговорота бытия – но здесь же кроется и различие.

XVIII. 7. Вложена Творителем душа в плоть живущих, и разрушенное тело уподобим мы распахнувшейся темнице, сброшенным оковам, дабы вольный дух вошел в вечное блаженство освободившихся – разрушенная же вещь души не имеет, ибо создана человеком, который не есть Творитель, но есть лишь Со-Творитель.

XVIII. 8. Поправший же закон Порчи дождется страшного: в вещи, живущей неположенные сроки, в вещи, существующей без человека; в вещи, превзошедшей предел совершенства – зародится в ней отзвук души, но души неживой, чуждой и Творителю, и самому человеку. Горе дерзкому, чей путь приведет к созданию не-жизни – ибо что страшней слуги, сравнявшегося с господином, но с помыслами мертвыми и стремлениями неисповедимыми?!.

XVIII. 9. И для напоминания ослушникам, для примера вечного живут меж людей бессмертные: проклятые, отлученные от закона Порчи, обреченные жить без надежды, заточенные в теле своем; не люди, не вещи, никто – бесы…

В "Огурце" не оказалось ни одного посетителя. Даже хозяин куда-то исчез из-за своей стойки, и лишь в углу тихо тренькал заезжий кифаред, невидяще пялясь перед собой. Перед ним стояла кружка вина и миска с полуостывшим рагу. Впрочем, отсутствие клиентуры не удивило меня – вечерняя разгульная публика предпочитала более шумные заведения, с девочками и крысиными боями… А хозяин "Огурца" делал вид, что все и так идет нормально. Вот оно и шло.

В голове занозой зудел недавний разговор с притворой-Пустотником. Это что же, братцы, получается – пожалел он меня, что ли?! Побегай, мол маленький, только не отбегай далеко от песочницы, а то мама позовет – не услышишь… Так не мама ты мне, паскуда склизкая, и не верю я в жалость твою дешевую!.. Ты думаешь, куда я после беседы с тобой кинулся? К воротам Медным, к месту обозначенному – и ни одной заразы там не нашел! Ни погонщика, коему плачено было с лихвой, ни наров его горбатых, ни даже следов от копыт их… Лишь плевок под кустом валялся, зеленый комок жевательного наса, что Блюстители жевать любят. Так что знал ты все наперед, и не тобой ли была назначена та встреча первая, где впервые колыхнулось перед наивным бесом платье лар Леды – женщины, которая не хотела умирать?!.