– Подожди. – Он, неуклюже перевалившись, встал на колени, пытаясь получше рассмотреть мое лицо. Я отодвинулся назад. Тогда он вцепился в лацканы моей шинели. – Ты от меня не спрячешься. Эй, да я тебя знаю. Ты упрямый Бурвиль из ублюдочных новых аристократов. Тот самый, с камнем. И ты испортил мне весь праздник Темного Вечера. Мои друзья сказали, что я могу пойти с ними! Они обещали, что сделают меня мужчиной этой ночью.

Я взял мальчишку за запястья и рывком оторвал его от своей шинели.

– Чтобы стать мужчиной, требуется нечто большее, нежели одна ночь и бутылка дрянной выпивки. И убери руки, Колдер. А если еще раз посмеешь назвать меня ублюдком, я потребую от тебя удовлетворения, несмотря на твой возраст и отца!

И я оттолкнул его ногой.

– Ты меня ударил! Ты сделал мне больно! – Он взвыл, а когда карета наконец остановилась, разрыдался.

Мне уже было все равно – он окончательно вывел меня из терпения. Добираясь до двери, я наступил ему на пальцы, но даже не подумал извиниться. Спрыгнув на землю, я не стал дожидаться, когда возница спустится с козел и поможет мне. Схватив Колдера за плечи, я вытащил его наружу, и он стукнулся задницей о мерзлую землю. Как только я захлопнул дверцу, возница тут же щелкнул кнутом, и экипаж укатил прочь. Ему не хотелось иметь с нами дело, к тому же я не сомневался, что он спешит вернуться в город, чтобы еще подзаработать.

– Вставай! – приказал я Колдеру.

Меня вдруг охватила ярость. Наглость мальчишки оказалась последней каплей, упавшей и в без того переполненную чашу негодования и ненависти. Вот он – такой же сын-солдат, как и я, только без совести и чести. Однако отец поможет ему попасть в Академию, а потом купит чин, несмотря на то что сынок будет пить и бегать по шлюхам, вместо того чтобы учиться. И Колдер станет офицером, а я буду сам чистить собственную лошадь и есть пищу, сваренную в котелке, пытаясь дослужиться хотя бы до сержанта. Этот наглец получит жену из хорошей семьи и с прекрасными манерами. Возможно, ею станет моя кузина Эпини. В этот момент мне показалось, что это будет достойным исходом для них обоих. Я посмотрел на прекрасный дом полковника Стита, стоящий на территории Академии, и понял, что постучу в высокую белую дверь в первый и последний раз. Мне с трудом удалось втащить Колдера по мраморным ступеням лестницы, а когда я его отпустил, он повалился на землю, словно мешок с мукой.

– Ты во всем виноват, кадет Невар Бурвиль, – бормотал он. – Ты за все ответишь. Клянусь. Тебе это не сойдет с рук.

– Это ты заплатишь, – резко ответил я. – Голова у тебя будет болеть так, словно по ней стучат десятки молотов. И ты не сможешь вспомнить ни одной минуты сегодняшнего праздника.

Мне пришлось стучать в дверь полковника раз десять, прежде чем внутри послышались какие-то звуки. Наконец дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина с расстегнутым воротничком, от него пахло вином и пряностями. Видимо, оставленные в доме слуги тоже устроили себе праздник. Ему явно не хотелось прерывать вечеринку даже после того, как он увидел сидящего на ступеньках грязного Колдера.

– Доктор Амикас велел передать, чтобы его уложили в постель, но прежде ему следует дать две пинты горячего мясного бульона. Он сильно замерз и очень много выпил. Доктор сказал, что видел, как молодые кадеты умирали, так сильно перебрав спиртного.

Как только я замолчал, Колдера вырвало прямо на ступеньки. Отвратительное зловоние накрыло меня, словно колпаком. Слуга отшатнулся. Повернув голову, он закричал:

– Кейтс! Моррей! – В дверях появились два молодых парня, и он распорядился: – Отнесите молодого хозяина в постель, разденьте и приготовьте горячую ванну. Скажите повару, чтобы подогрел мясной бульон. Один из вас должен сбегать к конюху, пусть он приведет в порядок ступеньки, пока эта гадость не замерзла. И вы! Как вас зовут, сэр?

Я уже собрался уходить. Обернувшись, я бросил через плечо:

– Кадет Невар Бурвиль. Но я лишь привез Колдера домой. Не я его напоил.

Однако слуга не обратил на мои последние слова никакого внимания.

– Невар Бурвиль, – медленно проговорил он с такими интонациями, будто мое имя было столь же омерзительно, как и запах, исходящий от Колдера.

Слуги потащили мальчишку в дом, управляющий последовал за ними и закрыл дверь, даже не попрощавшись со мной.

Я осторожно спустился по лестнице, стараясь не ступить в вонючую слизь. Ночь вдруг показалась мне слишком темной и холодной. Я шел в полнейшей тишине, которую нарушал лишь скрип снега под моими сапогами. Когда я приблизился к Карнестон-Хаусу, то увидел, что горит лишь один фонарь у входа. Камин в холле первого этажа почти прогорел, а подбросить туда дров было некому – за столиком сержанта Рафета оказалось пусто. Я поднялся по лестнице, радуясь, что на каждой площадке горит лампа. Все комнаты, отведенные нашему дозору, были погружены в темноту.

– Спинк! – позвал я, но ответа не получил.

Он до сих пор не вернулся, а это означало, что его сомнительное приключение с Эпини продолжается.

Я в кромешной темноте добрался до своей койки, разделся и, бросив одежду на пол, юркнул в постель. В комнате было холодно, одеяло успело промерзнуть, и мне никак не удавалось согреться. Однако я слишком сильно устал и потому уснул, и меня тут же принялись терзать кошмары один за другим. Вот я оказался голым на карнавале, и все знали, что меня исключили из Академии. Появился мой отец.

– Будь мужчиной, Невар! – сурово сказал он, но я в ответ разрыдался, как маленький ребенок.

Мне снился сон о Рори и женщине спеков. Несколько раз я просыпался, когда возвращались мои товарищи. Они громко смеялись, от них пахло вином и пивом, а мой желудок протестующе сжимался. После вечера, проведенного с Колдером, выпивка будет еще долго вызывать у меня отвращение. Я повернулся на другой бок и наконец-то крепко заснул. И почти сразу мне приснился яркий и чувственный сон.

Всем юношам снятся подобные сны. В них нет ничего постыдного. Мой сон был полон сладострастия и удивительных подробностей. Все мои чувства – обоняние, слух, осязание, зрение – обострились до предела, и каждое из них говорило о женщине, лежавшей рядом со мной. Она крепко обхватила меня своими гладкими бедрами, а я слышал звуки, прикасался и видел. Все мои чувства были полны женщиной. Я лениво поглаживал пальцами ее пятнистую грудь. Ее соски были темными и упругими. Оказалось, что у нее темный язык, изо рта пахнет цветами и лесом, а вкус губ навевал воспоминания о спелых фруктах в теплый летний день. Ее гибкое тело готово было принять меня. Мы спаривались как животные, без колебаний и сомнений, совершенно не сдерживаясь.

Она была моей наградой за предательство собственного народа. Я лежал на ее дивном, мягком теле, мое лицо покоилось между пятнистых грудей. Я наслаждался ее плотью, восхищаясь округлыми формами. А когда все закончилось, она продолжала прижимать меня к себе. Она целовала меня с такой чувственностью, о которой я прежде даже мечтать не мог. Ее руки ласкали мою бритую голову, а потом крепко вцепились в длинную прядь на затылке.

– Ты пересек границу, теперь ты мой, – донесся до меня голос древесного стража.

Я проснулся со стоном. Несмотря на праздник, на следующее утро нас, как всегда, разбудили барабаны. Но меня еще несколько мгновений преследовали воспоминания о манящей женщине. Потом я ощутил отвращение к себе, словно это страстное совокупление происходило на самом деле. Ни один мужчина не в силах контролировать свои сны. Тем не менее я ощущал стыд – как я мог такое себе представить да еще испытать наслаждение? Вокруг стонали кадеты, закрывая подушками головы. Никто не хотел вставать.

Я вновь погрузился в сон и проснулся только после того, как солнечный свет залил нашу комнату. Тогда я неохотно встал. Впрочем, я выглядел лучше, чем большинство моих товарищей. Нет, усталость и тоска не прошли, но я по крайней мере не страдал от похмелья. Когда пришло время ленча, я надел форму, все еще влажную после вчерашних приключений. Половина столов пустовала. Спинк был одним из немногих кадетов, присоединившихся ко мне. Я не успел с ним поговорить до этого, поскольку он рано встал и отправился прогуляться. Мы сидели с ним рядом, и он все время чему-то улыбался, постукивая пальцами по столу.