– Еще вопросы? – рявкнул сержант, и я сообразил, что не закончил ответ, как полагается.

– Нет, сержант. Спасибо.

– В таком случае ты свободен. – Он снова опустил глаза к своим бумагам.

– Я тоже свободен? – поинтересовался Колдер ехидным тоном, словно хотел спровоцировать сержанта.

– Поскольку ты не являешься кадетом, я не могу ни отпустить, ни задержать тебя, – заявил сержант, не поднимая головы.

Затем потянулся за ручкой и сделал какую-то пометку. Тут я, спохватившись, что продолжаю стоять и пялиться на него, лихо повернулся на каблуках и отбыл восвояси.

Я быстро поднялся по гладко отполированным деревянным ступеням на несколько пролетов и, пройдя мимо открытых дверей на площадках второго и третьего этажей, оказался на четвертом, самом последнем. Я шагнул в просторное помещение, ярко освещенное лучами солнца, льющимися в высокие окна. Прежде всего я обратил внимание на камин, пока что пустой и холодный, а затем и на длинные столы и стулья с высокими спинками. Учебная комната, решил я. Подойдя к окну, я выглянул наружу и испытал восторг оттого, что нахожусь на такой высоте. По всей территории Академии к различным учебным корпусам, казармам, конюшням, загонам и плацу вели ровные, тщательно посыпанные песком дорожки.

За плацем я разглядел мишени для стрельбы из мушкета, а еще дальше – заросшие кустами берега реки. Подойдя к другому окну, я увидел часовню с высокой колокольней, побеленное здание лазарета, стену, окружавшую Академию, и пригороды Старого Тареса. Над городом висела дымка, и картина, представшая моему взору, показалась мне восхитительной. Позже я узнал, что комнаты, расположенные на четвертом этаже, считались самыми худшими в Карнестон-Хаусе. В них было невероятно душно летом и холодно зимой, не говоря уже о ежедневной утомительной беготне по лестнице. Те, кто жил на самом верху, всегда оказывались последними в очереди на обед. Но сейчас моя душа провинциала пришла в восхищение от нового жилья.

Налюбовавшись вдоволь потрясающими видами, я направился к первой двери слева от лестницы. Она была открыта, но я все равно постучал, прежде чем войти. Никто мне не ответил, но, распахнув ее пошире, я увидел высокого стройного юношу с очень черными волосами, который лежал на кровати и с любопытством меня рассматривал. Другой парень, чьи светлые волосы были подстрижены так же коротко, как и у меня, взглянул на меня поверх книги.

– Хорошие манеры! – заметил он насмешливо, но уже в следующее мгновение вскочил на ноги и, протягивая огромную ладонь, подошел ко мне.

Книга, которую он читал, осталась в другой руке, а пальцем он заложил место, где остановился.

– Я Нейтред Верлэни. Приятно, что остальные начали собираться. Я здесь уже три дня. Отец сказал, что к началу учебного года следует приезжать пораньше, это лучше, чем быть последним.

– Невар Бурвиль, – представился я, пожав ему руку. Моя кисть утонула в огромной ладони, кроме того, сосед по комнате оказался на полголовы выше меня. Его товарищ тоже встал, дожидаясь своей очереди протянуть мне руку. Глаза у него были такие же черные, как и волосы, а кожа смуглая и обветренная.

– Я рад, что наконец добрался сюда, – сказал я. – Мой отец тоже решил, что будет лучше, если я приеду на пару дней раньше остальных.

– Ну, ясное дело. Как ты понимаешь, отец Корта выступил с похожим заявлением. Сыновья-солдаты сначала сыновья-солдаты, а потом уж сыновья.

Это была старая поговорка, но я улыбнулся. Я очутился один, в чужом месте и обрадовался, услышав, как кто-то произносит молитву, с которой я вырос. Мне стало немного спокойнее.

– Думаю, мне стоит сделать то, что приказал сержант Рафет, и разобрать вещи.

Корт дружелюбно рассмеялся.

– Это не займет много времени. Большая часть того, что ты привез, останется в твоем сундучке. Вот твой шкафчик.

Он подошел к стене и открыл узкую дверцу – внизу место для пары сапог, пространство, чтобы повесить две смены одежды, а сверху маленькая полка. Когда Корт открыл свой шкаф, я увидел, что он положил на нее бритвенные и туалетные принадлежности.

Я сделал то же самое. Затем мне показали мой крючок на вешалке для плащей и полку для учебников. И все. Я посмотрел на вещи, которые мать и сестры с любовью собрали для меня: домашние лекарства, вязаный свитер, яркий шарф, маленькая коробочка с конфетами и прочие мелочи для создания уюта. Большую часть я положил обратно в сундук, оставив только конфеты, чтобы разделить их со своими товарищами. Молитвенник, камешек Девара и пока еще пустой дневник для семейной истории я поставил на полку. Затем я не слишком охотно закрыл крышку сундука, защелкнул замки и обвязал его ремнями. Взвалив его на плечо, я отправился в кладовую.

Корт пошел со мной скорее за компанию, чем в качестве проводника. Он показался мне симпатичным парнем, улыбчивым, но не слишком разговорчивым. У интенданта я получил смену постельного белья, плоскую подушку и два зеленых шерстяных одеяла. Когда мы вернулись в нашу комнату, я увидел, что приехал наш четвертый товарищ.

Спинк Кестер был невысокого роста, гибкий, как ласка, с пронзительными голубыми глазами, ярко сиявшими на загорелом лице. Его рукопожатие оказалось сильным и быстрым, и я решил, что он немного нервничает из-за того, что приехал последним, но мы помогли ему устроиться и отнести потрепанный сундучок в хранилище. Я заметил, что Спинк одет хуже всех. Обратив на это внимание, я вдруг сообразил, что у меня самая лучшая форма и книги – все новое и высочайшего качества. Одежду Корта явно заказывали у портного, а вот книги оказались довольно потрепанными. У Нейтреда, наоборот, были новенькие книжки и перешитая из старой форма.

Спинку же и мундир, и учебники достались, скорее всего, от отца, но в том, как он разложил свои скудные пожитки и заправил кровать, чувствовались хорошее воспитание и тренировка. Должен заметить, что именно его очевидная бедность вызвала во мне сильное желание с ним подружиться.

Мы расселись на кроватях и приступили к знакомству. Я узнал, что Корт и Нейтред знакомы с самого детства и часто гостили друг у друга. Их отцы, как и мой, относились к новой аристократии и получили земли на равнинах. Они приехали в Академию вместе и, когда придет время, возьмут в жены сестер друг друга, что их нисколько не огорчало.

Спинк – на самом деле его звали Спинрек – вырос совсем близко к границе. Владения его семьи находились далеко на юго-востоке, и первую часть пути он проделал на муле по Красной пустыне. Их отряд столкнулся с разбойниками, решившими, что им попалась легкая добыча, и они убили одного и ранили, как показалось Спинку, двоих, прежде чем те сбежали. Спинк оказался хорошим рассказчиком, он не хвастался победой, а отдал должное своему спутнику, лейтенанту Гиверману, который, по его словам, и разделался с разбойниками.

Он как раз заканчивал свой рассказ, когда в комнату вошел мой отец, и мы все одновременно вскочили с кроватей. Он внимательно оглядел комнату, а я по какой-то необъяснимой причине молчал, не в силах выдавить из себя ни слова. Затем он улыбнулся и одобрительно кивнул.

– Рад видеть тебя в замечательной компании, Невар, а также хочу похвалить вас за оперативно наведенный порядок – так и должно быть в казарме. Ты представишь меня?

Я тут же принялся называть имена своих новых товарищей и неожиданно сообразил, что не знаю фамилии Корта. Увидев мое замешательство, он тут же сообщил, что его зовут Корт Браксан. Отец пожал всем руки. Спинка я представил последним, назвав его настоящее имя – Спинрек. Услышав его, отец склонил голову набок и осторожно спросил:

– Так значит, ты сын Келлона Спинрека Кестера?

– Да, сэр, – ответил Спинк и слегка покраснел, гордясь тем, что мой отец знает его отца.

– Он был отличным солдатом. Мы служили вместе во время кампании на Заячьем перевале. Я слышал, как он погиб, хотя не был с ним у Горького Источника. Он был героем, и тебе следует гордиться своим именем. А твоя мать, леди Кестер, у нее все в порядке?