Хотя та и не работала как следует, я чувствовал себя без нее голым и ничего не мог сделать сам, даже нос почесать.

Кевин и Индия оба были в замешательстве и слишком уж радостно заговорили о том, как они счастливы видеть, что я выздоравливаю.

– Мои дорогие дети, – сказал я, улыбаясь, – я еще не круглый идиот.

– Послушай... – Кевин поперхнулся. В глаза мне он не смотрел.

– Кто сказал Гордону Квинту, где меня искать? – спросил я.

Они не ответили.

– Индия, вы единственная знали, что я появлюсь на Кенсингтонплейс в восемь часов вечера в воскресенье.

– Сид! – Она страдала, как на Черч-стрит, когда узнала, что в меня стреляли, и она тоже не смотрела мне в лицо.

Кевин пригладил усы.

– Это не ее вина.

– Значит, твоя?

– Ты прав в том, что ты не круглый дурак, – сказал Кевин. – Ты догадался, что произошло, иначе ты бы сразу выгнал нас.

– Верно.

– Суматоха началась вечером в субботу, – сказал Кевин, садясь в кресло. Так ему казалось безопаснее. – Конечно, поскольку в воскресенье "Памп" не выходит, в редакции почти никого не было. Джорджа Годбара не было. Вообще никого не было. В субботу у нас короткий день. Самая гадость случилась на редколлегии в воскресенье. Ты знаешь, что такое редколлегия... ну, может, и нет. Все редакторы отделов: новости, спорт, слухи, сенсации словом, все, и главные репортеры – собираются, чтобы решить, что пойдет в следующий номер, и вот там Джордж Годбар развернул на сто восемьдесят градусов политику в отношении С. Холли. Ну, Сид, не слышал ты, как он ругался.

Я никогда не слышал о существовании такого количества отверстий и сфинктеров.

– На него нажал босс?

– Нажал! Это была паника. Наш лорд-владелец хотел откупиться от тебя!

– Как мило, – сказал я.

– Джордж сказал, что он предложил десять тысяч хрустящих. Я сказал – предложите десять миллионов. Джордж приказал собрать все, что "Памп" печатала о тебе, начиная с июня, и почти все это было в пятничной колонке Индии. Я полагаю, ты сохранил эти вырезки?

Я их не сохранил. Но не сказал об этом.

– Такая отрава, – сказал Кевин. – Особенно когда видишь их все вместе.

Все замолчали и молчали долго.

– Меня там не было, – сказала Индия. – Я не хожу на редколлегии.

– Будь снисходителен к Индии, – сказал мне Кевин. – Она не писала почти ничего из этого. Кое-что писал я. Ты это знаешь. Писали шесть человек.

Индия так и не посмотрела мне в глаза и не села в пустое кресло. Я знал о "политике" и о перспективе костра, но неделю за неделей я боялся ее колонки. Хотя я и старался простить, я все еще был обозлен этой жестокостью.

– Присядьте, – мягко сказал я.

Она неловко села.

– Если мы опять соберемся пообедать, не говорите об этом никому, сказал я.

– Ох, Сид!

– Она не хотела, чтобы тебя застрелили, Господи помилуй, – вступился Кевин. – Тилпит хотел тебя найти. Хотел! Джордж сказал, что он прямо обгадился. Адвокат "Памп" постоянно следил за тем, чтобы кампания не выходила за рамки, но, когда он на редколлегии просчитал все это вместе взятое, он вспотел, Сид. Он говорит, что "Памп" могут привлечь к суду в любой момент.

– И я полагаю, ты не хочешь, чтобы стало известно, что ты мне об этом сказал?

– Нет, – признался Кевин. – Но ты дал мне сенсацию недели.

– Как Гордон Квинт нашел меня? – снова спросил я.

– Джордж сказал, что наш благородный лорд бормочет что-то насчет того, что ты обещал не сажать его в тюрьму, если выйдешь откуда-то свободно, и что ты вышел свободно, и он хочет, чтобы ты сдержал обещание. Джордж не знал, о чем он толкует, но Тилпит доходчиво объяснил, что работа Джорджа зависит от того, найдут ли тебя за пять минут или быстрее. Так что Джордж умолял нас всех найти тебя, чтобы сказать, что ."Памп" немедленно признает тебя святым и отсыплет денежек. Я позвонил Индии наугад, и она сказала, чтобы мы не волновались, она сама тебе все скажет... Я ее спросил, каким образом... и где. Мне показалось, что вреда от этого не будет.

– Ты сказал что-нибудь Годбару? – спросил я.

Кевин кивнул.

– А он, – продолжил я, – передал лорду Тилпиту? А тот сказал Эллису, полагаю... потому что Эллис тоже там был.

– Джордж позвонил домой отцу Эллиса, когда искал его. Автоответчик сказал перезвонить на сотовый, и он дозвонился до Гордона Квинта, который где-то сидел в машине... И сказал Гордону, где ты будешь, на случай, если Эллису понадобится тебя найти.

Я опять вздохнул. Мне повезло, что я жив. А еще я думал, сколько я смогу выжать из "Памп". Достаточно, чтобы их лорд еще и благодарен остался, решил я.

Кевин, во всем признавшись, нетерпеливо поднялся и, обойдя палату, остановился у столика слева от меня. Он ошеломленно посмотрел на протез и, немного помедлив, взял его в руки. Я бы предпочел, чтобы он этого не делал.

– Он больше, чем я думал. И тяжелее, – удивленно сказал он. – И твердый.

– Заменяет дубинку, – сказал я.

– Правда?

– Это общеизвестно, – сказал я, и он, помедлив, положил протез на место.

– Это правда, что о тебе говорят? Ты, может, и не выглядишь таким, но ты упрямый человек, Сид. Я тебе это уже говорил.

– Немногие люди выглядят такими, каковы они внутри.

– Я напишу об этом, – сказала Индия.

– Ну все, Сид. – Кевин собрался уходить. – У меня тут изнасилование. Спасибо за тех японцев. Мир, ладно?

– Мир, – сказал я. Индия встала, чтобы тоже уйти.

– Останьтесь ненадолго, – предложил я.

Она заколебалась.

– Оставайся и держи его за руку, – сказал Кевин. – О черт. Извини.

– Выметайся, – сказал я.

Индия посмотрела ему вслед.

– Мне очень жаль, – беспомощно сказала она, – что в вас стреляли.

– Я жив, так что забудем об этом.

Ее лицо смягчилось. Сейчас, утром, у нее на лице не было еще ни этой яркой помады, ни фарфорового макияжа. Брови у нее были такими же темными и четко очерченными, глаза – голубыми и ясными, но это была настоящая Индия, а не упаковка. Какое различие между ее сущностью и резкостью ее колонки, подумал я.

Она тоже, как по принуждению, подошла к столику и посмотрела на пластиковую руку.

– Как она работает? – спросила она. Я рассказал об электродах, как я объяснял Рэчел. Индия взяла протез и дотронулась до электродов. Ничего не случилось. Пальцы не шевельнулись.

– Наверное, нужна свежая батарейка, – сказал я.

– Батарейка?

– Она крепится сбоку. Похожа на коробочку... – Я указал на столик:

– Здесь лежит зарядник. В нем – заряженная батарейка. Смените ее.

Она с непривычки медленно сделала это. Когда она снова дотронулась до электродов, рука шевельнулась.

– Ой!

Она положила руку и взглянула на меня.

– У вас что, стальной стержень в позвоночнике? – спросила она. – Я никогда не встречала более напряженного человека. У вас весь лоб мокрый.

Она взяла со столика пачку салфеток и протянула их мне.

Я покачал головой. Она посмотрела на неподвижную правую руку и на левую, лежащую на столике, и чуть не задохнулась от осознания.

Я ничего не сказал. Она вытянула из пачки салфетку и вытерла пот, выступивший у меня на лбу.

– Почему вы не наденете свою руку? – спросила она. – Вам явно будет лучше.

– Сиделка ее наденет. Она придет, как только сможет.

– Позвольте мне это сделать, – сказала Индия.

– Нет.

– Почему?

– Потому что.

– Потому что вы слишком горды.

Потому что это слишком личное, подумал я. Я был одет в эту ужасную больничную рубаху, которая застегивается на спине. Белый рукав скрывал мое левое плечо, локоть и то, что осталось от предплечья. Индия осторожно засучила рукав, так что стало видно локоть и обрубок предплечья.

– Вы это ненавидите, да? – спросила Индия.

– Да.

– Я бы тоже ненавидела.

Я не могу этого вынести, подумал я. Я смог вынести то, как Эллис содрал протез и издевался надо мной. Я не могу вынести любви. Индия взяла пластиковую руку.