— «Продавец чудес» в рассказе — не кто иной, как герцог де Гиз, — комментировал он.

Энни бросила беспокойный взгляд на французского посла, стоящего в нескольких футах от нее и сердито на нее глядящего. Она думала, не слишком ли сильно задевал французскую гордость ее едкий фарс о ночи Святого Варфоломея с ее кровавой резней. Однако идея высказаться на эту тему не давала ей покоя с тех самых пор, как пять лет назад она услышала рассказ об этом от одного спасшегося гугенота.

— Марионетка — Карл IX. Нет никаких сомнений! Ну и, конечно, за веревки его дергает королева-мать, Екатерина Медичи.

Издав шипящий звук, выражавший, по всей видимости, негодование, французский посол вышел из залы, даже не откланявшись.

— Ну и что ты думаешь, Робби? — спросила королева, холодно улыбаясь вслед уходящему французу.

— Мисс Блайт обладает острым умом и отсутствием страха перед авторитетами.

Выщипанные брови Елизаветы взмыли вверх.

— Наверное, именно поэтому она мне нравится. Ах, Анна, я не знаю, где нашел вас Андрэ, но за три года, что вы здесь, вы стали для двора бесценной находкой.

Энни присела в почтительном реверансе. Накидка ее головного убора упала вперед. Она, вняв совету Андрэ, теперь скрывала волосы.

— Благодарю вас, Ваше Величество. Служить вам — большая честь для меня.

— У памфлетиста с католиками, похоже, свои счеты, — заметила Елизавета. — У вас есть причина ненавидеть папистов?

Вопрос отбросил Энни на несколько лет назад. Она, снова увидела разоренный, затерявшийся в джунглях Эспаньолы, дом Габриэлы и Уильяма Блайт, представила, как солдаты Христовы тащат ее бабушку и дедушку по площади, привязывают их к столбу, как в языках пламени скрываются ее самые дорогие люди на свете.

— Да, Ваше Величество, — согласилась она. — У меня есть причина ненавидеть их, да простит меня Господь.

— Вам не следует бояться гнева нашего милостивого Бога, — успокоила девушку Елизавета. — По-моему, вера — это личное дело каждого человека, касающееся только его и Всевышнего. И если эта Медичи способна проливать кровь своих людей, прикрываясь именем Господа, то я… — она не договорила и устремила стальной взгляд на архиепископа Кентерберийского. — Я не хочу подглядывать в окна за чужими душами.

Энни с облегчением выдохнула. Как чудесно осознавать то, что королева не станет терпеть церковника, сующего нос в веру другого человека. В сердце девушки поднялась волна тайной гордости. Несмотря на то, что она испытывала перед своей родственницей благоговейный страх, она уже давно поняла, что Елизавета обладает ясным умом и является дальновидной правительницей с несгибаемой силой воли.

Дав Энни золотую монету, королева взмахом руки отпустила ее, и та смешалась с толпой придворных. Девушка многому научилась за последние три года.

Двор был опасным и в то же время интересным и волнующим местом, где тон всему задавала сама королева Елизавета.

Три года… Неужели прошло уже столько времени с тех пор, как Эван, заключив ее в свои объятия, сказал ей слова любви? С тех пор, как она поцеловала его со всем пылом новой для нее страсти? Девушка днем и ночью постоянно думала о нем. В жизни ее за последние три года не было ни минуты, чтобы она не ощущала в сердце пустоту от того, что любимого нет рядом.

— …готовы к новому нападению на Испанию, — произнес кто-то рядом с Энни. Как ни в чем не бывало, она сдвинула головной убор, чтобы получше слышать.

За эти годы Энни научилась подслушивать разговоры.

— Вы так думаете, Кит?

— О, да, — ответил сэр Кристофер Хэттон, капитан гвардии. — Готов поставить свой бристольский флот. Король Филипп только что сделал особенно злобный выпад против голландских протестантов.

— Но королева все это время пыталась не вмешиваться в конфликт с Нидерландами.

Немного повернув голову, Энни увидела, что собеседник Хэттона — лорд адмирал Линкольн, пухлый человек с розовыми, как яблоки, щеками. Декоративные прорези на одежде и почетные ленты на его широкой груди придавали ему сходство с нарядным кораблем под парусами.

Хэттон поднес руку к золотому знаку на груди с изображением оленя.

— Говорю вам, милорд, она пойдет на все, чтобы досадить Испании. На все, кроме войны.

— Опять пиратство? — спросил Линкольн. — Но, по-моему, из пролива[17] выудили уже все, что можно.

— Из пролива — да.

— Понятно. Тогда, значит, Новая Испания?

Энни делала вид, что наблюдает за красочным шотландским танцем, который собрал придворных в центре залы. Усилием воли она преодолела дрожание рук и снова напряженно вслушалась.

— …большая смелость, чтобы предпринять такую попытку, — говорил Хэттон. — Корабли с золотом и драгоценностями теперь сопровождают хорошо вооруженные суда. Но подумайте, милорд, военный эскорт присоединяется к ним только в Номбре-де-Диосе и следует с ними до Испании. Я полагаю, что Дрейк будет нападать на них раньше, пока они не защищены.

Оба лорда присоединились к группе советников. Энни неподвижно оставалась на месте, сердце ее бешено колотилось. Дрейк. Дрейк собирается отправиться в новую экспедицию. Забытый после последнего своего путешествия, он все эти годы провел в Ирландии. А теперь возвращается.

Она знала, была просто уверена, что в экспедиции вместе с ним будет участвовать и Эван.

За три печальных года Эван не смог забыть Энни. Все напоминало ему любимую. Осенние листья на высоких холмах сверкали цветом ее волос. Море, отражавшее скупое зимнее солнце, напоминало ее глаза. В порывах ветра он слышал ее смех. Весенние цветы приносили запах ее кожи, а их лепестки на ощупь были такими же нежными. Иногда во сне он ощущал вкус ее губ. Какой желанной, какой любимой была она в тот день, когда, прильнув, поцеловала его. По щекам ее текли слезы любви и боли расставания.

Одиночество жгло его, как клеймо. Он поклялся, когда потерял Касильду, что никогда никого не полюбит. Но Энни Блайт — женщина, которая способна любую клятву превратить в ничто.

— Волнуешься? — голос Дрейка вывел Эвана из задумчивости.

Эван тряхнул головой и замигал глазами, как бы пробуждаясь ото сна. Реальность вернулась к нему с новой отчетливостью. Они находились в одном из приемных залов Виндзорского дворца. Он видел гобелены, картины на стенах и толпу людей, ожидавших аудиенции у королевы в ее апартаментах.

— А есть из-за чего? — спросил Эван друга.

— Ну конечно! Королева только что поручила нам совершить самую необычную экспедицию в этом столетии. Скажу честно — даже меня это привело в замешательство.

Эван улыбнулся. Длительное пребывание Дрейка в Ирландии сделало его жестче и решительнее, чем когда бы то ни было. Общение с лордом Даути, обещавшим ему свою поддержку, придало ему больше уверенности в себе, возросшей теперь до самоуверенности. Однако ужас увиденного в Ирландии, безжалостная резня, учиненная графом Эссексом на острове Ратмен, отрезвили Дрейка. Трезвость ума как нельзя больше подходила для выполнения той миссии, которая возлагалась на него в предстоящей экспедиции.

— А по-моему, ты более чем готов к такому путешествию, Фрэнсис.

— Верно. А ты?

— Конечно.

В самом деле, Эвану очень не хватало жизни под парусом. Он скучал по часам, отсчитывающим время ударами склянок, по своим корабельным обязанностям, ему не хватало разнообразия впечатлений и переживаний.

— Так же, как и я! — звенящим голосом заявил подошедший к ним размашистыми шагами Томас Даути, новый покровитель Дрейка.

Своей огромной ладонью он хлопнул корсара по спине:

— Ну, не говорил ли я вам, мой дорогой друг, что устрою вам аудиенцию у Ее Величества?

— Да, говорили, Том, благодарю вас, — Дрейк поднял за здравие своего энергичного, самоуверенного покровителя воображаемый кубок.

Эван отступил немного в сторону. Даути, в самом деле, производил впечатление человека умного и знающего. Не успев оказаться при дворе, он узнал, что яблоко раздора между Эссексом и Лестером, двумя фаворитами королевы, было брошено рукой Даути.