Телепорт старого волхва пах лесом. Был зябкой вечерней прохладой. Цветением ландыша и осыпающейся переспелой малиной. В нем чуть ли не жужжали комары.

А потом он кончился. Меня окутало колючей зимней вьюгой заснеженного леса. Поляна, на которую мы вышли, показалась мне знакомой.

Здесь же стояла избушка!

Но теперь ее не было. Вместо нее горел огромный костер, а вокруг него сидели на корточках угрюмые уголовники. Среди людей выделялся пушистым пятном огромный домовой. Вот один из зеков поднял голову… И волхв Борилий, шедший по направлению к костру, запнулся.

– Матвей! - Ахнул он.

Зеки вздрогнули. Авторитет, медленно поднявшись на ноги, пристально смотрел на незнакомого ему человека. Он признал в незнакомце волхва, зачем-то стащил шапку с головы. Подался было вперед, отшатнулся назад…

– Виноват, не узнаю, - сказал.

Волхв смотрел на него.

– Меня зовут Борилий, - молвил он грустно. - Я не мог прийти раньше.

Бряк! Упала шапка на снег.

Мы приросли к месту. Смотрели, как уголовник на негнущихся ногах бредет по направлению к волхву. И как Борис Иванович бросается к матерому зеку, точно к ребенку…

Прошло достаточное количество времени, прежде чем я вспомнила:

– А куда запропастилась избушка?

– Какая избушка? - Вздрогнул старый волхв. Отвел глаза от Бориса Ивановича и матерого уголовника.

– Тут стоял дом, - подтвердил мои слова металлист. - Еще несколько часов тому назад. И был прокопан лаз, соединяющийся с канализацией Урска. А теперь здесь ничего нет.

И, правда: кругом расстилался ровный ковер снега. Сверху падало еще.

Старый волхв задумчиво покивал головой. Шевельнул пальцем. Из-под снежного покрова выросли пенечки.

– Присядем, - устроился он на ближайшем к нему сиденье. - Потешу-ка я вас, отроки, байкой… Знаете ли вы о том, что домовой не просто слуга? Нет? На самом деле, он - душа дома. Но, к сожалению, редко, кто из мелких пакостников достигает того уровня, чтобы стать хозяином своего жилища. Обычно они останавливаются на уровне подростка, и не хотят расти дальше.

– А Тоша?

– Тошка - шалопай, - улыбнулся старый волхв. - И Гоша тоже. Этот - за Иванычем, как за каменной стеной.

– А Шуша?

– А вот он - психологически взрослый. Он много скитался. Ему приходилось жить не среди старых, умудренных жизнью кудесников, но среди не прощающих ошибки зеков. Тут уж, либо расти, либо - пропадай. Одно его превращение в крысоподобное существо чего стоит! Ни один знакомый мне домовой на это не пойдет!

– Почему?

– Они, понимаешь, очень гордятся своим видом, - подмигнул старый волхв.

– А дом-то почему исчез?

– Шуша зов о помощи послал.

Я невольно оглядела полянку - только ровный ковер снега, и ни следа, напоминающего о том, что здесь что-то там стояло.

– На моей памяти, только один раз избушка, повинуясь воле домового, превратилась в зов о помощи, - снова заговорил старый волхв. - Давно это было, мне и пяти лет тогда не исполнилось. Но в тот раз вся земля рытвинами да трещинами пошла.

– Тот домовой был еще сильнее?

– Нет, что ты, - улыбнулся Глеб Макарович. - Конечно, слабее. В этом деле тонкость и узкая направленность нужна. А не извещение всех врагов на тысячу верст вокруг: приходите, гости дорогие! Ослабли мы!

Сказав так, волхв смешно поманил невидимого врага правой рукой. Я усмехнулась. Ребята - тоже. А зря.

На краю поляны появился человек.

Нехороший человек, с темной, какой-то скользкой аурой. Увешанный магическими амулетами с головы до пят. Глеб Макарович, как увидел его, так и побледнел. Да и Борис Иванович наконец-то отвернулся от Зуба. Погрузил зеков в транс, а сам повернулся к незваному гостю.

– Что тебе надобно, Безымянный? - Хладным, точно сталь на морозе, голосом, спросил он.

Неприятный человек сделал несколько шагов вперед. Старый волхв пошатнулся. Борис Иванович бросился наперерез.

– Стоять!!

– Все равно он мой, - прошипел неприятный визитер. Устремил на Глеба Макаровича взгляд белесых глаз. - Мне показалось, что уже… Но еще не время. Впрочем, уже скоро.

Сказав так, злыдень даже не усмехнулся. Не сделал ни жеста, характерного для голливудского кинематографа. Просто исчез. На ровном ковре снега ни осталось ни следа.

Борис Иванович бросился к старому волхву. С тревогой заглянул в глаза друга.

– Как же так, Макарыч? Почему?

Старик тяжело перевел дух.

– Я не мог ее оставить в ее беде, - сказал он. - Я вмешался в ее судьбу, и понесу наказание. И уже скоро. Кончается моя сила.

Меня приморозило к месту. Веля! Наверняка ведь, о ней шла сейчас речь. Но, это же был благородный поступок! Какое еще наказание?

– Потому что нам нельзя вмешиваться в жизнь суккубов, дитя мое, - ответил Глеб Макарович. - Ты никогда не задумывалась, почему их до сих пор еще не извели?

– Нет, - набычилась я. - А чего их изводить-то? Если так рассуждать, то клещей всех повывести надобно, и комаров.

Старый волхв грустно усмехнулся.

– Не скажи, - ответил. - Комары - это природа нашего мира, и, если ты лишишь его одной особи, то ничего тебе не будут. Если же ты убьешь суккуба…

– Но я убил одну ведьму, и мне ничего за это не было! - Вскочил со своего пенька обычно спокойный металлист.

– Она напала на сибирского монарха, потому и не было, - отмахнулся от своего сотрудника задумавшийся Борис Иванович. - И, потом, ты не волхв, и даже не нашего мира. А мы не вправе вмешиваться в жизнь суккубов. Только в том случае, если они превысят допустимый лимит.

– Какой еще лимит?!

– Я точно не знаю. По-моему, суккубам позволено уничтожать одного крестьянина раз в квартал. Или что-то около того.

В моей голове зашевелились почерпнутые из книг понятия о "бобре и осле":

– Они что, зло? И Козел, пастырь инкубов, - тоже зло?

Послышался смешок. Видать, Борис Иванович вспоминал мою беседу с Козлом. Ту самую, на физфаке, на которой он, как выяснилось, незримо присутствовал:

– Я, применимо к нашему миру, так бы их и классифицировал.

Вот так! Я, оказывается, общалась с силами Тьмы. И не заметила.

– Не все так просто, Лиса, - грустно покачал головой Борис Иванович. - Я же говорю, они представляют собой зло для нашего мира, и только. Кроме того, сам Козел, скорее всего, не причиняет нам сильного вреда. Он стар, не жаден, и у него хороший вкус, он - элита, наконец. Он ничего не делает без крайней необходимости. А вот, кстати, и он: легок на помине.

На краю поляны, и впрямь, материализовался козлоногий пан.

– Здравствуйте, друзья, - разлился по поляне бархатный мед. - Здравствуй, Лиса.

Я растеряно кивнула. В голове вертелась одна-единственная мысль: "Что же это я так? Уже и зло не в силах вычленить"?

– Это пройдет, детка, - подмигнул мне козлоногий. - С годами. Даю почти сто процентов.

Я украдкой показала ему кукиш. Обойдется!

Козел заметил мою реакцию, еле заметно усмехнулся в ответ.

"На самом деле, я никакое не зло", - затопил мое сознание бархатистый мед.

Я постаралась как можно скорее изгнать его голос из своей головы. Сатир понял, что я разговаривать с ним не намерена, и повернулся к остальным:

– Я сюда по делу пришел. Как ни скрывали мы с супругой поведение ее подопечной, а от Прихвостня оно не укрылось. Равно как и то, кто был его причиной.

– Знаем, - коротко ответил Борис Иванович. - Был тут Безымянный. За пять минут до тебя был.

– Как, был? - Потерял лоск, сник Козел. Потом все же взял себя в покрытые черной шерстью руки: - Впрочем, чего с Прихвостня взять? - Обрел его голос бархатистый оттенок. - И что он вам сказал?

Борис Иванович отрицательно покачал головой:

– Ты скажи сначала, что он тебе велел передать?

Козел недобро прищурился:

– Чтобы я попросил "старика не вмешиваться не в свои дела".

Волхв Макарыч не спеша поднялся с пенька. Спокойно так взглянул на козлоногого пана.